Вильям Энсворт - Заговор королевы
Обиак не ошибся в своих заключениях, это действительно была актриса.
Но возвратимся к нашему рассказу. Повинуясь желанию короля, герцог Неверский распорядился, чтобы на арену вывели животное, которое должно было выдержать нападение Друида. Рожденный в горах Сьерра-Морены, этот дикий бык — один из лучших представителей этой свирепой и неукротимой породы быков — был такой могучий и ловкий, что, несмотря на его долгую неволю, требовалась изрядная смелость и сноровка, чтобы приблизиться к нему. Только тогда, когда в стойле был полный мрак, сторожам удавалось связывать его и закрывать ему глаза.
Бешеное животное, раздраженное криками зрителей, было с трудом выведено на арену и привязано к прочному столбу. Вслед за тем была снята повязка, покрывавшая его глаза.
Ошеломленный внезапным переходом от темноты к яркому свету, бык первое мгновение стоял неподвижно. Затем он испустил мрачное и угрожающее мычание, которое, по мнению знатоков, было неопровержимым доказательством его решительности и свирепости. Сложение его было безукоризненно и выдавало страшную силу: широкая грудь и лоб, прямая спина, толстая шея, сильные мускулистые ноги — все дышало мощью и крепостью.
От конца острых рогов до копыт бык был черен, как кони Плутона. Древние сиракузцы сочли бы его подходящей жертвой этому богу. Устремив на зрителей огненные глаза и взрывая ногами песок арены, он вдруг сменил мычание на гордый вызывающий рев. В ту же минуту в ответ ему раздалось глухое и свирепое рычание бульдога.
Прежде чем представить читателю описание боя, перенесемся на минуту в задние ряды зрителей.
— Volemos Dios! — вскричал человек с лицом бронзового цвета в широком сомбреро, надвинутом на самые брови, пробиваясь вперед, чтобы увидеть быка. — Вол — благородное животное и храбр, держу пари. Он хорошо сложен и чистой породы. Я хорошо ее знаю. Он с гор Эстремадуро, с высот Гвадалконы, где пасутся лучшие стада Испании, ciertamente! Я видел сотни подобных на родео в Мадриде, которое происходило в присутствии его католического величества короля дона Филиппа, и, клянусь черными глазами моей любовницы, это было блестящее зрелище.
— Мы нисколько в этом не сомневаемся, правдивейший дон Диего Каравайя, — отвечал один из зрителей, оборачиваясь и показывая циничное лицо сорбоннского студента. — Но что привело вас сюда, мой идальго? Говорили, что вы поступили на службу к Руджиери в последний день его сговора с сатаной и что должны быть повешены в Большом Шатлэ в ту минуту, когда на Гревской площади загорится костер старого колдуна.
— Не верьте никогда пустым слухам, amigo, — сказал испанец, свирепо крутя свои усы. — Руджиери свободен, и пенька, из которой совьют веревку для моей шеи, еще не посеяна… Слушайте, мессир, — прибавил он с таинственным видом, — я на службе у королевы-матери.
— Вы, значит, оставили дьявола его матери! — сказал с насмешливой улыбкой сорбоннский студент. — Но все равно, ускользнули ли вы из когтей дьявола или от веревки палача, я рад вас видеть. Я жалею только, что мы лишились интересного зрелища казни вашего господина… извините, яхотел сказать Руджиери, потому что я держал пари с нашим другом бернардинцем, что князь тьмы избавит такого ценного агента от мучений.
— И это пари вы, бесспорно, проиграли, — сказал, смеясь, бернардинец, — так как черный князь освободил его, не дав ему даже и дыму понюхать. Орел или решетка! Я хотел бы заключить подобное пари о доне Каравайя. Я выиграл бы вдвойне.
— Чем держать пари о моей шее, ты должен хорошенько смотреть за своей, — сказал холодно испанец, многозначительно касаясь рукой эфеса своей длинной толедской шпаги. — Однако хватит шутить. Я сегодня к этому не расположен. Что касается казни, то вы ничего не потеряли, сеньоры. На Пре-о-Клерк сегодня будет зажжен потешный огонь. Имя Руджиери вычеркнуто из приговора, но оно заменено именем Флорана Кретьена.
— Великолепно! Дай мне обнять тебя за эту новость! — вскричал сорбоннский студент. — Лучше, если погибнет один еретик, чем тысяча колдунов. Для них все-таки есть еще надежда на спасение. Это будет приятное развлечение для старого грешника.
— Шш! — прошептал Каравайя, поднося палец к губам и принимая таинственный вид. — Это не единственное зрелище, которое будет у нас в эту ночь.
— Право? — вскричал сорбоннский студент, поднимая брови с изумленным видом. — Какое же прекрасное зрелище ожидает нас еще?
— Могу я довериться вам? — спросил испанец еще более таинственно.
— Можете, если дело идет не об измене, — отвечал студент, передразнивая тон и жесты своего собеседника.
— Об измене или нет, но я хочу довериться вам, — продолжал Каравайя, понизив голос. — Видите вы это? — прибавил он, показывая под полой плаща целую горсть золотых монет.
— Чье горло поручили вам перерезать? — спросил студент.
— Твое, если ты не будешь сдерживать свой язык. Но слушай, я научу тебя, как можно наполнить золотом твои пустые карманы. Я открыл настоящее Эльдорадо. Наклонись, я скажу тебе это на ухо.
Студент повиновался. Слова испанца, очевидно, сильно его заинтересовали.
— И это должно быть сегодня ночью? — спросил он, когда Каравайя закончил.
Тот утвердительно кивнул головой.
— И весь двор будет перевернут вверх ногами? Каравайя снова кивнул головой.
— И твоя роль, наша роль, если я присоединюсь к тебе, будет… слово останавливается у меня в горле — убийство Кричтона?
Каравайя в третий раз кивнул головой.
— Клянусь Баррабасом! Я не люблю этого, — сказал сорбоннский студент, чувствуя угрызения совести. — Я не останавливаюсь из-за пустяков, но до этого еще не доходил.
— Выбирай, — сказал ему Каравайя, показывая поочередно кинжал и кошелек. — Мне стоит только указать на тебя одному из шпионов Екатерины, а их здесь немало около нас, и ты вряд ли вернешься в Сорбонну.
— Из двух зол человек выбирает меньшее, — отвечал студент. — Да и, наконец, ведь все короли одинаковы. Король умер, да здравствует король! Я ваш, я хочу быть заговорщиком. Есть что-то античное и римское в идее свергнуть тирана.
— Вuеnо! — вскричал испанец. — Сегодня ты поможешь нам избавиться от одного врага. Завтра ты, может быть, займешь место одного из любимцев сибарита. Я сейчас дам тебе шарф. Лозунг…
— Слушайте! — крикнул, прерывая его, бернардинец. — Забава сейчас начнется. Если вы будете стоять так далеко, то ничего не увидите. Хорошо, если бы дьявол направил рога быка в сердце этой проклятой собаки за тот страх, который она нагнала на меня вчера на диспуте.
Но оставим этих достойных друзей пробираться вперед, чтобы лучше видеть бой, и возвратимся на арену. Друид в это время не оставался бездеятельным. Никогда еще столь пылкий боец не проявлял более нетерпения при звуках военной трубы, чем это храброе животное, когда оно заслышало рев быка. Его ярость не имела границ, и Блунт должен был взять его на руки, чтобы помешать ему броситься на врага раньше времени.
