Артур Дойл - Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник)
– Ко мне, друзья, ко мне! – завопил я.
Со всех сторон раздался шум, словно рой разъяренных пчел вылетел из улья. В эту минуту замечательный белый араб замертво свалился подо мной, а я вылетел из седла прямо на выложенный камнем двор. Больше я ничего не помню…
Таким был мой последний и самый известный подвиг, дорогие друзья. Эта история разнеслась по всей Европе и прославила имя Этьена Жерара. Увы! Все мои старания принесли императору всего лишь несколько недель свободы: пятнадцатого июля он сдался англичанам. Но не моя вина в том, что он не сумел собрать войска, которые ждали его приказа во Франции, и сразиться при новом Ватерлоо, но уже со счастливым концом. Будь все подданные так же верны ему, как я, ход мировой истории мог бы измениться, император сохранил бы свой трон, а мне, старому, заслуженному солдату, не пришлось бы влачить жалкое существование, сажая капусту, или коротать время на старости лет, рассказывая истории в кафе. Вы спрашиваете, что было дальше со Штейном и остальными пруссаками? О тех трех, которые отстали по дороге, я не знаю ничего. Одного, как вы помните, я убил. Из остальных пятерых трех зарубили мои гусары, которым поначалу показалось, что они на самом деле спасают императора. Легко раненный Штейн попал в плен, и с ним – еще один улан. Они тогда так и не узнали правды, так как мы считали, что никакие сведения о местопребывании императора, правдивые или ложные, не следует распространять. Граф Штейн был уверен, что всего несколько шагов отделяли его от того, чтобы взять в плен самого Наполеона.
– Да, вы не напрасно гордитесь своим императором, – сказал он. – Я никогда в жизни не видел человека, который так здорово управляется с конем и владеет саблей.
Штейн долго не мог понять, отчего так весело смеется в ответ молодой гусарский полковник. Со временем он все узнал…
Последнее приключение бригадира
Я больше не стану рассказывать вам свои истории, друзья. Говорят, что человек подобно зайцу бегает по кругу и возвращается в ту же точку, откуда начал, чтобы умереть. Гасконь часто зовет меня в последнее время. Я вижу, как голубая Гаронна несет свои волны к синему океану вдоль виноградников. Я вижу старый город, длинный каменный причал, лес корабельных мачт. Мое сердце изголодалось по сладкому воздуху родины и теплым лучам южного солнца.
Здесь, в Париже, у меня есть друзья, дела, развлечения. А там все, кто знал меня, давно уже на том свете. И все же, когда за окном юго-западный ветер, я как будто слышу строгий голос матери-родины, которая зовет домой своего сына. Я до конца сыграл свою роль. Мое время прошло. Я тоже должен уйти.
Нет, друзья мои, не грустите. Что может быть лучше прожитой достойно жизни, наполненной дружбой и любовью? Однако надо с уважением относиться к минуте, когда человек приближается к концу длинного пути и видит поворот, ведущий в неизведанное. Но император и все его маршалы уже проскакали этот темный поворот и очутились по ту сторону. Мои гусары последовали за ними. Не более пятидесяти человек все еще ожидают своей участи. Я должен идти. Но в последний вечер расскажу вам нечто большее, чем простой случай. Сегодня вам предстоит узнать историческую тайну. Мой рот долгое время был на замке, но сейчас я не вижу причины, по которой я бы не поделился с другими воспоминанием об этом замечательном приключении. Иначе ему суждено быть забытым. Ведь только я один на всей земле знаю, что тогда произошло.
Предлагаю вам последовать за мной назад, в прошлое, в год тысяча восемьсот двадцать первый. К этому году императора не было с нами уже шесть лет. И только иногда нам удавалось услышать невнятные слухи о том, что он все еще жив. Вы представить не можете, что за тяжесть носили в сердце те, кто любил его. Нас не оставляли мысли о том, каково этому великому человеку в плену на далеком острове. С раннего утра до поздней ночи мы думали только о нем. Мы чувствовали себя обесчещенными, зная, что нашего предводителя и вождя унижают, а мы не в силах помочь ему. Среди нас было немало таких, кто с радостью пожертвовал бы своей жизнью, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. Но мы могли лишь сидеть и ворчать в наших кафе, разглядывать карту и подсчитывать лиги воды, которые разделяли нас. Казалось, что будь император на Луне, мы могли бы сделать для него больше. Все потому, что мы были солдатами и ничего не знали о море. Конечно, у всех нас были свои мелкие проблемы, которые делали наше существование не менее тяжелым. Многие из нас дослужились до высоких чинов и, безусловно, могли бы вернуть их, если бы возвратились на службу к императору. Но мы считали невозможным служить под белым флагом Бурбонов или принимать присягу, которая заставит нас поднять сабли против человека, которого так любили. Что нам оставалось делать еще, как не собираться в кафе, сплетничать и ворчать, пока тот, у кого оставалось немного денег, платил по счетам, а те, у кого не было ни гроша, поддерживали компанию за бутылкой? При случае мы затевали ссоры с новоиспеченными королевскими гвардейцами, и, если удавалось оставить кого-либо из них лежать в Булонском лесу, мы воображали, что воздавали должное обидчикам Наполеона. Со временем гвардейцы узнали места, в которых мы собирались, и избегали их, словно гнезд шершней.
В одном из таких мест – кафе «У великого человека», на рю Варенн, – часто собирались самые выдающиеся и молодые офицеры армии Наполеона. Почти все мы были полковниками или адъютантами. Когда же в нашу компанию попадал человек ниже по чину, то ему давали понять, что он позволил себе непростительную вольность. В кафе захаживал капитан Лепин, которого наградили медалью за битву при Лейпциге, полковник Бонне, адъютант Макдональда, полковник Журден, почти так же известный в армии, как я, Сабатье из моего гусарского полка, Менье из полка Красных улан, гвардеец Ле Бретон и многие другие.
Каждый вечер мы встречались, беседовали, играли в домино, выпивали стаканчик-другой вина и размышляли над тем, скоро ли вернется император, а мы снова возглавим свои полки. Бурбоны к тому времени потеряли во Франции все, что было возможно. Это стало ясно через несколько лет, когда Париж поднял восстание и их в третий раз изгнали из Франции. Наполеону стоило лишь высадиться на французский берег, и он без единого выстрела захватил бы столицу, точно так же, как тогда, при возвращении с Эльбы.
Вот как обстояли дела, когда однажды февральским вечером к нам в кафе зашел необычный человек. Он был невысокого роста, но широк в плечах, с огромной, почти уродливой головой. Его крупное смуглое лицо было иссечено странными белыми полосками, а на щеках топорщились седые бакенбарды, подобные тем, что носят моряки. Золотые серьги в ушах и татуировки на руках также указывали на то, что он моряк. Мы это поняли прежде, чем он представился как капитан Фурно, офицер императорского флота. У него были рекомендательные письма к двум нашим товарищам. Не было никаких сомнений, что этот человек предан делу императора. Он сразу же завоевал наше уважение тем, что участвовал в боях не меньше нашего. Следы ожогов на лице капитана остались после того, как «Ориент» под его командой взорвался во время Нильского сражения. Фурно оказался неразговорчив. Он сидел в углу, смотрел на нас своими проницательными глазами и внимательно слушал все, о чем мы говорили.
