Том Шервуд - Люди солнца
– Ох, Омеличка, – вполголоса, чтобы она не услышала, сказал я. – До конюшен тебе – как пешком до Китая.
Она не услышала, но услышал Чарли.
– Заблудилась! – довольным голосом прокричал он.
– Хватит злорадствовать, мистер Нойс, – недовольно выговорил Дэйл. – Не угодно ли показать нам всем собственную ловкость?
И он достал плотный шейный платок.
Не обращая внимания на робкие попытки Чарли отказаться, завязал ему глаза и скомандовал:
– Теперь мы все идём и смотрим, как ты найдёшь конюшни.
– Ой, а я где? – остановившись, спросила Омелия.
– Думаю, это будет честно, – сказал я и объявил: – Омелия, ты вошла в верхний двор, и слева от тебя дом Дэйла. Поворачивай назад и попробуй быстрее Чарли найти-таки конюшни.
– А Чарли где? – с откровенным азартом в голосе спросила она.
– Ему только что завязали глаза, и он так же идёт в сторону конюшен.
Омелия круто развернулась и пошла назад, медленно, вытянув руки. Громко потребовала:
– Только никому не подсказывайте, девочки!
Вся притихшая компания двинулась вслед за идущими в темноте. Шагнув, я придержал Гобо и Баллина.
– Ребятки, – сказал я им. – Предполагаю, что Чарли не сдержится и станет требовать у вас подсказок для прохождения лабиринта. И вы окажетесь в непростой ситуации: если не откроете тайны лабиринта – Чарли обвинит вас в плохой дружбе. Если откроете – Ламюэль не допустит его до колодца. Поэтому. Идёмте-ка, пока Чарли не видит, на ферму. Там переждёте эту неделю, а к началу испытания Чарли я вас верну.
– Согласны, мистер Том, – проскрипел Гобо.
– Согласны, – кивнул маленькой головой Баллин.
Через час Омелия добралась до конюшен. Развязав платок, она стала радостно визжать и подпрыгивать. А Чарли, зашедший в закоулок между башней и галереей, совершенно сбился с ориентира. Раз за разом натыкаясь на коварный каменный угол, он кружил и кружил по крохотному закоулку, как по стеклу муха, пока глядящие на него мальчишки не начали хохотать. Чарли, красный от злости, сорвал платок и закричал:
– Она уже много ходит! Она привыкла уже, а я нет!
– И ты много ходи, – ответил Дэйл, отправляясь по своим делам. – Никто тебе не мешает.
Все последующие дни малыши провели, наблюдая за удивительным состязанием. Выбрав место, Омелия и Чарли завязывали глаза и отправлялись к условленной цели. Однако Чарли хитрил: приотпустив Омелию вперёд, он старательно шёл на звук её шагов. Тогда Омелия предприняла забавную тактику. В очередной раз она, рискуя натолкнуться на стену, быстро пробежала вперёд – и замерла. Растерянный Чарли стал медленно делать шаг за шагом, загнул линию пути круто вбок и упёрся в стену. Мальчишки, зажав рты, изнемогали от безмолвного смеха.
– Тут не должно быть стены! – отчаянно-злым голосом выкрикнул Чарли.
Омелия, определив, что он находится далеко, радостно улыбнулась и тихо, уверенно прошла к намеченной цели.
Минула неделя, и почти всё население «Шервуда» собралось в дальнем цейхгаузе. При зажжённых факелах Омелия, облачённая в мальчишескую одежду, отважно спустилась в колодец.
– Если испугаешься, – громко сказал ей Дэйл, – стучи в крышку люка, мы тебя выпустим. Но тогда ты своё право на попытку теряешь.
– Я не вернусь, даже если мне встретятся кусачие пауки! – твёрдо ответила она и скрылась в чёрном провале.
Уже привычный всем лязг тяжёлого камня возвестил, что крышка люка надёжно заперта. Но никто не расходился: ждали испуганного, тревожного стука. Лишь через час мы покинули гулкий цейхгауз.
Я поспешил в каминный зал. Здесь Готлиб и Робертсон укладывали на глиняный раствор кирпичи: мы взялись устанавливать русскую печь. «В нашей стране, Расие, – сообщила нам Власта, – утренняя трапеза называется «завтрак». То есть вечером готовится то, что будут есть только завтра. Готовится это так: жарко нагревается округлый очаг печи, в него на угли ставится горшок с «завтраком», и топочный проём плотно закрывается. И то, что наполняет горшок – не варится, и не печётся, а медленно, всю долгую ночь томится. При таком способе приготовления пшённая или гречневая каша делается такой сильной, что ей одной бывают сыты, например, ушедшие на покос косцы, – а это одна из самых трудных работ в поле».
И мы с благодарной радостью взялись следовать советам Ярослава по установке такой печи. Потому что, признаюсь, нас с Эвелин не отпускала тревога: не заметят ли наши домашние, что они совершенно не употребляют при трапезах мясо.
Да, поспешил, и, войдя, встретил тёплый взгляд лучистых бархатных глаз.
«Есть кое-что интересное!» – сказали мне глаза Эвелин.
Я поспешил подойти, и она протянула мне небольшую чашку.
– Каков запах? – негромко спросила она.
Я наклонил над чашкой лицо.
– Сильно и отчётливо пахнет жареным мясом!
– Замечательно! – улыбнулась мне Эвелин. – А это всего лишь взбитые яйца, запечённые с рубленым зелёным луком. Для Иннокентия мы назовём это блюдо «паштет из оленины с жарлёзом».
– Что такое жарлёз? – заинтригованно спросил я.
– Просто так словцо выдумали. А Иннокентий пусть считает, что это что-то французское жаренное.
Взглянув в сторону дальней стены, я увидел томно возлежащего на роскошном диване «повара французского короля». Перед ним находился диванный лаковый стол, заваленный толстыми, в цветных переплётах томами. Все французские книги, какие удалось найти в нашей библиотеке. Медленным, изящным жестом раскрывая очередную, Поль-Луи восторженно восклицал: «О, шарман!» [7]
– Я скажу Иннокентию, что в Париже одна порция такого блюда стоит полфунта. Он будет глотать с закрытыми от восторга глазами!
Таким образом, на обед были поданы: «суп из перепелиных дрюзцов», котлеты «ламантюр под грибами», картофельное пюре с «тортольёном из корюбасца», пирог с капустой «мечта кардинала», и, конечно, «паштет из оленины с жарлёзом».
Наевшись так, что было трудно дышать, я после обеда, прихватив с собой стул, занял место там же, где и вся взволнованная тревожно-радостным ожиданьем команда: напротив последней двери лабиринта, в восьмиугольной башне. Мэтр Штокс показывал интереснейший опыт. Между двумя вбитыми в дощечку гвоздями он опускал монету. Монета проходила легко. Потом Штокс нагревал её над пламенем горящей свечи. И, к изумлению детворы, нагретая монета между гвоздями уже не проходила.
– Любой штук, который есть сильно нагрет – есть расширяться! – плавным жестом указывая на застрявшую между гвоздями монету, подытожил он очередной урок.
Вместе с детворой я во все глаза смотрел на монету, которая, без прикосновения к ней, вдруг проскользнула сквозь препятствие и со звоном упала.
