Мор Йокаи - Когда мы состаримся
Голос Котофея! Это он! Но белый какой!
Белоснежная, но не в рай идущая душа!
Страшилище продолжало меж тем барабанить в дверь, жалобно восклицая:
— Пусти же! Пусти меня! Дай воды попить! Я весь горю! Помоги раздеться! Маслом надо смыть! Помираю! Как в геенне огненной! Спаси из этого ада!
По всей улице слышно, как кричит.
— Чума тебя разрази! — видя, что не открывают, принялся колотить в дверь кулаком и браниться неприкаянный. — Запираешься, не пускаешь, проклятый наводчик? Толкнул — и бросил? Ой, кожа горит, глаза ест! Чума, холера, лихоманка тебя забери! — И срывая обеими руками с себя доломан, который жёг его, как Нессова рубаха,[177] несчастный наткнулся на попрятанные по карманам талеры Шарвёльди. — Пропади ты со своим серебром! — выдавил он, швыряя талеры об ворота. — Нá твои проклятые деньги! Нá, собирай! — И заковылял дальше, цепляясь за забор, надрывно завывая. — Спасите! Помогите! Горсть серебра за стакан воды! Не дайте помереть, пока пособник мой жив. Помогите, люди! Помогите!
Смертный ужас объял Шарвёльди, сковав все члены.
Если это не выходец с того света, надо поторопиться отправить его туда.
Он же выдаст всё и вся. А это конец. Нельзя оставить его в живых.
Больше его не видно. Но, может быть, если открыть ставни, можно ещё подстрелить.
Разбойник ведь — кто будет дознаваться, почему убил? Защищался, и всё.
Только бы руки так не тряслись!
Из пистолета не попасть, разве что приставить к самому лбу.
Может, выйти, догнать?
Но хватит ли смелости оказаться лицом к лицу с этим призраком?..
Достанет ли у паука решимости покинуть свою паутину?..
Пока он, однако, колебался, пока мерил шагами пространство от окна до двери и обратно, с улицы опять донёсся шум, но совсем другой. Три всадника на всём скаку примчались с конца деревни: комитатские стражники, судя по форменной одежде.
И тут забили в колокола, народ хлынул из ворот с вилами, дубинами; там и сям несколько человек волокут кого-то связанного, гомоня и подталкивая его пинками: началась ловля разбойников.
Игра была окончательно проиграна.
Главный вдохновитель словно наяву видел уже перед собой гигантскую лавину, которая стремительно катится на него, — и нет времени убежать, уклониться.
XXX. Credo[178]
Светало.
Топанди не отходил от Ципры с той минуты, как её ранили. Сидел у её постели и сейчас.
Прислуга, дворовые были кто у исправника на очной ставке с пойманными, кто на следственном дознании, которое всех коснулось.
И Топанди остался при раненой один.
— Где Лоранд? — еле слышно спросила она.
— Он тут же велел запрягать и уехал в соседнее село за лекарем для тебя.
— С ним ничего не случилось?
— Ты же сама слышала, наверно, за окном его голос, когда всё уже было кончено. Зайти он не мог, дверь была заперта, и за врачом спешил, это была его первая забота.
— А если опоздает?.. — вздохнула девушка.
— Да не терзай ты себя! Твоя рана не смертельна, только лежи спокойно.
— Это мне лучше знать, — возразила она в горячечном возбуждении.
— Не унывай, Ципра! Ты обязательно поправишься, — беря её за руку, сказал Топанди.
Девушка в ответ переплела с его пятью пальцами свои. Так сплетают пальцы молящиеся.
— Господин мой. Я знаю, что стою на краю могилы. Вот я соединила свою руку с вашей. Так складывают руки, молясь. Неужто вы дадите мне сойти в могилу, так и не научивши какой-нибудь молитве? Нож миновал вас этой ночью, поразив меня. Так разве нельзя исполнить моё последнее желание, разве я этого не заслуживаю? И не заслуживает разве господь нашей благодарности за то, что избавил вас от смерти, а меня — от жизни?
— Повторяй за мной, — со стеснённым сердцем сказал Топанди.
И он прочитал ей «Отче наш».
Тихим, прерывающимся голосом девушка благоговейно повторяла за ним слова — такие прекрасные, такие возвышенные.
Сначала повторила всё, потом попросила читать ей частями, допытываясь: что значит вот это выражение, а что вот это. Почему «отче» и что такое «царствие твоё»? И простит ли он нам, если мы простим своим недругам? Сумеет ли нас избавить от всех лукавых помышлений? И что сокрыто в этом «аминь»?.. И наконец, самостоятельно прочитала Топанди всю молитву без единой ошибки.
— Ну вот, я уже и лучше чувствую себя, — с просветлённым лицом промолвила она.
Атеист отворотился, пряча слёзы.
В ставни сквозь отверстия от пуль просачивался свет.
— Закат это? — прошептала Ципра.
— Нет, дочка, восход.
— А я думала, уже вечер.
Топанди отворил одну ставню, чтобы видны стали солнечные лучи, и опять подсел к постели.
Лицо девушки пылало от жара.
— Лоранд уже близко, — ласково сказал он ей в ободрение.
— Зато я скоро буду далеко, — сорвался вздох с её горячих губ.
И правда, до чего же долго не возвращается Лоранд!
Она не спрашивала больше про него; но при каждом скрипе дверей, стуке колёс вся обращалась в слух — и снова поникала, когда оказывалось: не он.
Как же это он так запаздывает!
А между тем Лоранд летел во весь дух, насколько хватало резвости у четырёх его рысаков.
Жар от раны всё сильней возбуждал воображение девушки.
«А вдруг дорога небезопасна? С разбойниками встретится, которых прогнали отсюда? Или с какого-нибудь моста расшатанного упадёт?»
Одна страшная картина рисовалась ей за другой. Она вся трепетала от страха за Лоранда.
И тут пришло на ум: она ведь теперь всегда может защититься от страхов. Она ведь умеет молиться.
Подняв сложенные руки, девушка закрыла глаза.
И едва успела вымолвить про себя «аминь», как со двора донёсся стук экипажа, и знакомые шаги послышались в коридоре.
О, блаженное чувство!
Чувство, что молитва услышана.
Блаженны, кто в это веруют!
Дверь отворилась, боготворимый юноша ступил на порог.
Поспешно подойдя к постели, взял он Ципру за руку.
— Мне повезло: перехватил доктора по дороге. Хорошая примета.
Ципра ему улыбнулась.
Главное, он здесь: вот самая лучшая примета!
«А с тобой ничего не случилось?» — спрашивал её взгляд.
Врач осмотрел рану, перевязал и велел девушке лежать спокойно, не ворочаться, поменьше разговаривать.
— Есть надежда? — тихонько спросил Лоранд.
— Будем надеяться на бога и на крепкий организм.
Врачу надо было ехать к раненым преступникам. При девушке остались Лоранд с дядюшкой.
Лоранд присел на кровать, заключил горячую руку девушки в свою. Врач оставил какое-то успокоительное лекарство, и Лоранд сам давал его больной.
