Дорога Токайдо - Лючия Сен-Клер Робсон
— Красивый и почтеннейший посетитель, попробуйте наше лакомство, — она рывками тянула к себе подол Кошечкиной куртки, но ткань лишь натягивалась, потому что Кошечка пыталась вырваться. — Наши угри обязательно сделают вас плодовитым, ваша честь! — Торговка угрями потеряла столько зубов, что давно забыла вкус своего товара. — Сам О-Ину Кубо-сама, наш почтенный собачий сёгун, ест их.
Кошечка знала, что ссылка на сёгуна — ложь: Токугава Цунаёси был прозван «собачьим сёгуном» за то, что запретил убивать животных[8]. Хотя морских съедобных животных его постановление, кажется, не касалось. Не выпуская из рук куртки Кошечки, старуха выбрала один из вертелов, медленно поворачивавшихся над углями. Угорь на нем поджарился до темно-коричневого цвета с красным оттенком, и его запах мог покорить любого едока. Торговка подняла рыбу повыше, соблазняя клиента. Кошечка очень хотела купить угря, но она еще никогда не платила за покупки сама. Когда торговцы приносили товары в дом ее матери или в веселый квартал, дочь князя никогда не спрашивала их о цене. Стоимость покупок записывалась на секретный счет, который ее отец открыл для своего второго семейства, или на счет «Карпа», где долги Кошечки вычитались из ее заработка. Даже теперь она не могла заставить себя говорить о чем-то столь вульгарном, как деньги. Она наклонилась в соответствии со своей одеждой — это был очень низкий поклон.
— У меня теперь пустой кошелек, как у настоящего эдокко[9]. Я займу несколько медяков у своего друга и тут же вернусь.
— А вы не обманете старую женщину, у которой в ее нищей лачуге один сосед — бог бедности?
— Обещаю вам, что тут же вернусь и приведу с собой моего прожорливого друга. Он ждет меня на берегу Сумиды. Вы не можете сказать, в какой она стороне?
Торговка задумалась на мгновение, потом ткнула палкой с угрем на восток. Она прекрасно понимала, что эта рыбка уплывает из ее рук, но вокруг кружили другие рыбы, и побольше.
— Эй, друзья! — поманила она угрем лохматого тощего черного медведя и его хозяина — бородатого айна[10]. Угорь полностью завладел вниманием зверя. — Подходите, уважаемые господа, — стала льстиво зазывать старуха, — попробуйте наше лакомство. Оно сделает вас плодовитыми, — и круглым бумажным веером торговка раздула угли так, словно собиралась закалять сталь. — Скажите мне, волосатые варвары, кто из вас двоих хранит кошелек? — эти слова торговка произнесла уже обычным тоном и залилась таким смехом, что ее сморщенные груди затряслись. Но ни медведь, ни айн не знали японского языка и не смогли оценить шутку.
Кошечка скользнула обратно в толпу и затерялась среди прохожих. Смех торговки звучал у нее в ушах. Может быть, старуха — соглядатай полиции? Она укажет рукой на удаляющуюся спину Кошечки, и отряд столичных полицейских, тяжеловесных и бесстрастных, словно каменные изваяния, преградят ей путь? Кошечке показалось, что преступление ее отца и ее собственное проступают у нее на шляпе, как на запыленных шляпах паломников угадываются названия их родных городов. Но никто не приказал девушке остановиться, никто не приподнял тонким стальным лезвием спускающийся на глаза край ее головного убора, и сердце Кошечки забилось спокойнее. Капли вызванного страхом пота мгновенно остыли на зимнем воздухе и теперь холодили кожу над бровями. Кошечка сделала несколько глубоких вдохов и направилась в ту сторону, в которую ткнула торговка.
Она шла теперь по тихим улицам мимо высоких стен и массивных ворот княжеских усадеб. Кошечка почувствовала себя среди них маленькой, заблудившейся и одинокой девочкой. Звуки ее шагов отлетали от каменных плит, и собаки начинали лаять, услышав их. Указы сёгуна строго определяли размеры и украшения ворот для каждого князя в зависимости от количества коку (стандартных тюков) риса, выращиваемого в его владениях. Ворота, мимо которых шла девушка, принадлежали тем, кто, как и ее отец, имел доход от пятидесяти до семидесяти тысяч коку отборного зерна. Дом ее отца и тот дом, где он провел предсмертные часы, могли стоять рядом. Не по этой ли улице везли ее отца в дом князя Тамуры, где он в заточении должен был ожидать решения своей участи? Его одели в поношенную простую одежду из конопляной ткани и усадили в каго — шаткие носилки с плетеным коробом без верха, заменявшие паланкин простым людям. Охранники накрыли каго сетью и пронесли князя Асано в этом виде по улицам Эдо напоказ всем, как преступника. Даже теперь при одном воспоминании об этом позоре Кошечка почувствовала, как горит от стыда ее лицо.
Кошечка пересекла квартал знати и дошла до правительственных складов зерна, которые размещались на набережной Сумиды. Днем это было шумное и суетливое место. Грузчики волокли тюки с рисом, переговариваясь с возчиками телег. Вместительные лодки толпились у длинных причалов. Но теперь ряды больших, покрытых белой штукатуркой строений затихли, и в лунном свете их очертания казались призрачными.
Добравшись до широкой Сумиды, Кошечка остановилась на каменной набережной. Полная луна висела у нее над головой и отбрасывала на воду свет, похожий на собранную в складки серебряную ленту. Луна опустилась так низко, что Кошечке показалось, будто она может дотянуться до нее рукой.
Такая полная и яркая луна имеет силу освещать прошлое. Стоя в ее призрачном свете, Кошечка вспомнила последнее любование луной в саду возле дома своей матери. Это было во втором месяце года Дракона, за месяц до самоубийства отца. Отец приехал к ним в крытом паланкине, которым пользовался, чтобы не привлекать внимания,
