Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем
Он повернул отряд по направлению к ущелью и через два дня достиг его. Разведчик вел авангард кавалерии. Маршрут, в основном, пролегал вдоль горной речки, зажатой с обеих сторон высокими деревьями. Тропа была настолько узкой, что колонна растянулась в длинную цепь и шеренги сократились до трех-четырех пехотинцев. На пути то и дело появлялись преграды. Людям приходилось прыгать с камня на камень или брести через небольшие заводи. День выдался ясным и теплым. Солдаты пили пригоршнями воду и беспечно болтали на своем крикливом языке. Ганнон и группа из двадцати воинов Священного отряда скакали на конях впереди колонны. Тревожность жрецов нарастала. Они переглядывались друг с другом и все чаще предлагали вернуться к началу ущелья. Им повсюду мерещились засады. Однако отряд передвигался по безлюдной местности, и ничто не говорило о том, что здесь недавно проходило вражеское войско. У Ганнона тоже появилось плохое предчувствие, но он по какой-то необъяснимой причине не остановил движение. Через некоторое время отряд выдвинулся на более открытую местность. Деревья поредели, а крутые склоны придвинулись ближе.
Когда грянула беда, отряд поднимался по тропе к дальнему концу ущелья. Вся колонна была на виду. Увидев первую стрелу, воткнувшуюся в землю в нескольких шагах от него, Ганнон понял, что колонна попала в засаду. Выстрел был почти неслышим. Лишь раздался свист, и дрожащее древко указало скорость полета. Ганнон оцепенел на пару долгих мгновений. Он видел и чувствовал мир в нереальных подробностях: серое неаккуратное оперение стрелы; ветер, холодивший кожу, словно воск на свежей ране; птица, вдруг прекратившая пение и взлетевшая ввысь откуда-то с земли. Затем просвистела еще одна стрела, на этот раз вонзившаяся не в грунт, а под ключицу пехотинца в нескольких шагах за Ганноном.
Он повернулся, чтобы отдать приказ. На самом деле никаких идей у него не возникло. Но это было неважно. Смятение и паника уже были ему неподвластны. Стрелы падали градом, чиркали по доспехам и время от времени находили незащищенные места в человеческой плоти. Солдаты прятались под щитами и настороженно выглядывали из-под них. Бетики мчались к ним через заросли и наскакивали на противников под разными углами на огромной скорости. Они скорее падали, чем набегали. Некоторые катились по склонам кубарем, другие скользили вниз на ягодицах. Многие мятежники голосили что-то в полную мощь своих легких. Это была одна и та же песня, исполняемая вразлад и без всякого такта. Два потока иберийцев вмялись в тонкую колонну с обеих сторон, разрушив всякий порядок. Прежде чем стычка перешла в хаотичное побоище, сверху послышались новые крики. Стрелки, отбросив луки, бежали вниз с мечами в руках.
Лейтенант потянул Ганнона за рукав.
— Мы должны уходить, — крикнул он. — С отрядом покончено.
— Тогда и мне конец!
Генерал попытался развернуть скакуна, но воины из Священного отряда сгруппировались вокруг него, один из них выхватил у Ганнона поводья, другой ткнул копьем в круп коня, и они помчались вперед плотной кучкой. Он кричал на них, хлестал плетью и даже угрожал мечом. Однако все было бесполезно. Через некоторое время они одолели подъем и начали спускаться в долину. Вскоре им встретился патруль нумидийской кавалерии, и вместе с ним продолжили бегство, которое длилось весь остаток вечера, а затем, с редкими привалами, еще два дня. Бетики преследовали их в полсилы. Они достигли главной цели. Ганнон даже не знал, охотились ли они за ним или просто гнали его вперед.
По прошествии нескольких дней после их возвращения в Новый Карфаген прояснились обстоятельства неудачного похода. Никакого нападения на силы Гамилькара не планировалось. Бетики атаковали только отряд Ганнона. Когда их коварная операция оказалась успешной, вся территория забурлила еще большим мятежом. Ганнон не видел отца почти месяц. Затем они встретились в поле, и стало ясно, что старый вояка не оставил свой гнев. Он без объявления вошел в палатку сына — в полном боевом облачении, со шлемом, зажатым под локтем правой руки. Левым кулаком, крепким, словно скала, он сломал ему переносицу. У Ганнона пошла носом кровь. Она густела во рту и стекала с подбородка на тунику.
— Почему ты всегда разочаровываешь меня? — бросил Гамилькар.
Его низкий голос звучал спокойно, но тон был презрительным.
— В следующий раз, когда поведешь на смерть две тысячи людей, останься вместе с ними. Имей, по крайней мере, совесть и достоинство. Во времена моего отца тебя распяли бы за это бегство. Радуйся, что мы живем в более мягкое время.
Высморкавшись на пол, старый воин повернулся и вышел из палатки. Тем вечером Ганнон не стал обращаться за медицинской помощью. Он уснул с переломанным носом, а наутро врач лишь огорченно всплеснул руками. Отныне ему не быть объектом зависти для женщин, сказал эскулап. Хотя теперь он больше походил на воина. Ганнон вышел на войсковое построение с распухшим носом и с синяками под глазами. Но он занял привычное место рядом с отцом, и тот позволил ему. Через две недели Ганнибал повел армию против бетиков и сразился с ними в открытом поле. Вечером после боя ему принесли голову вождя на кончике копья. К концу следующей недели он захватил их главное поселение и склонил мятежников к покорности. Такой была разница между двумя братьями. Ганнон не мог не помнить о ней.
Он потряс головой и понял, что уже долгое время стоит на террасе перед загоном слонов, якобы наблюдая за работой сотен объездчиков, но на самом деле не обращая на них никакого внимания. Ганнон повернулся и ушел. Слоны не нуждались в его инспекции. К ним хорошо относились. Не то, что к некоторым людям.
* * *
В отличие от братьев, Гасдрубал Барка жил своей собственной жизнью, которая, как маятник, раскачивалась между крайними противоположностями. Днями он закалял себя физически для ратных дел, а ночами погружался во все доступные ему излишества и услады, истощая себя. Ганнибал, проверив однажды его распорядок и сопоставив стиль жизни брата с семейным укладом Баркидов, предположил, что подобная жажда удовольствий может с течением лет ослабить сластолюбца. Услышав это, Гасдрубал засмеялся. Он ответил, что его пристрастие к плотским утехам компенсируется строгой дисциплиной. Он мог подняться с постели после ночного пира и изнурять себя тренировкой с улыбкой на лице. Возможно, похвастался Гасдрубал, это признак закалки, которой Ганнибал не обладает. А что касается
