Слепой поводырь - Иван Иванович Любенко
— А второй?
— Несколько минут назад, когда при входе увидел табличку.
— Это какую же?
Показав на входную дверь, Ардашев прочёл:
— «Доктор Целипоткин. Приём ежедневно с 9 до 12, кроме субботы и воскресенья». Я подумал, что очень странно держать дверь запертой в часы приёма.
— Так ведь он мог находиться за столом, а без четверти восемь на него упала люстра.
— Теоретически такое могло произойти, — кивнул Клим. — Только вероятность очень мала. К тому же, в его блокноте-ежедневнике на 12 июля — дате убийства — довольно искусно нарисована лилия и дважды подчёркнута и обведена кружком число 10. Полагаю, что Целипоткин, ожидая приёма, от нечего делать рисовал цветок. Это был неосознанный рисунок. Он думал о чём-то приятном, находился в расслабленном состоянии, а потом вдруг взглянул на часы, стоящие напротив, и написал число 10. Скорее всего, на это время у него была назначена важная встреча.
— Да откуда вам знать, важная она или нет? — выпалил псаломщик и раздражённо вскинул голову.
— Число 10 дважды подчёркнуто решительной рукой, а потом ещё и обведено кружком. Но в одном вы правы. Он мог не открывать дверь первому пациенту, ожидая трели входного колокольчика. Горничной же не было. И встречать пациента он должен был самолично, — выговорил Ардашев, докурив папиросу.
— Согласитесь, что воск и лист бумаги с отпечатком обуви, — слабые доказательства того, что Целипоткин был убит, — чуть дрогнувшим голосом высказался Ферапонт.
— Не соглашусь. И вот почему: во-первых, вдова и горничная никогда не обмазывали воском шпингалеты; во-вторых, если даже представить, что на стол забирался сам доктор, то вряд ли бы он оставил на столе испачканный обувью лист бумаги, ожидая пациентов. Скорее всего, он выбросил бы его в плетённую канцелярскую корзину, стоявшую в углу кабинета, но он этого не сделал; в-третьих, след достаточно чёткий. По нему вполне возможно определить рисунок подошвы. Правда не видны сапожные гвозди, нет и каблука. Там лишь отпечаток половины правой туфли. Он позволяет утверждать, что это английский фасон, и что обувь совсем новая. Однако полиция может легко проверить, принадлежит ли отпечаток покойному или его убийце. Слава Богу, Целипоткина ещё не похоронили, и вся его обувь цела. Конечно, хорошо было бы изучить следы под окном кабинета, откуда выбрался преступник и сравнить их с тем, что остался на бумаге. Это позволило бы не только удостовериться в правильности моего предположения, но и вычислить рост убийцы, особенности его походки и даже возраст. Но адская жара, высушившая землю, и топтание под окном горничной вместе с полицейским свели на нет подобные возможности.
— И это все ваши улики?
— Есть самая главная: люстра висит слишком низко, чтобы при падении пробить теменную часть головы покойного. Сорвавшись, она бы лишь поранила его, но не лишила бы жизни. Надеюсь, полиция наконец-таки проведёт следственный эксперимент и подтвердит мою гипотезу… Ох и заболтались мы, отец Ферапонт! Батюшка осерчает, а свободной коляски до сих пор нет.
— Попрошу вас не величать меня подобным образом, пока я не рукоположен в диаконы, — нервно передёрнув плечами, заявил псаломщик.
— Да бросьте вы ерепениться, — улыбнулся Клим. — Я ведь по-дружески сказал и совсем не хотел вас обидеть… Нам повезло. Свободный извозчик! Едем!
— Нет, я пешком.
— Отчего же?
— Теперь мой черёд платить, а мне нечем. Так что я дойду.
— Ферапонт, прошу вас, не упрямьтесь. Родители давно заждались.
— Вот и поезжайте, а меня никто не ждёт, — махнул рукой псаломщик и торопливо зашагал вверх по улице, будто уходя от преследования.
Ардашев нанял фаэтон и велел вознице пустить лошадь шагом. Когда она поравнялась с Ферапонтом, Клим прокричал:
— Ваше упрямство приведёт к тому, что вы не узнаете самого главного вопроса, на который нужно найти ответ. Иначе нам не разгадать тайну убийства доктора.
Псаломщик замер и, повернувшись, к экипажу спросил:
— Вы сказали «нам»? Значит ли это, что мы теперь вместе будем расследовать это преступление?
— Безусловно, Ферапонт, безусловно! Садитесь.
Недавний семинарист лихо запрыгнул в коляску, и пегая лошадка потрусила вверх по Александровской.
— Итак, каков же этот главный вопрос? — спросил Ферапонт.
Ардашев улыбнулся.
— Нам предстоит узнать, кого доктор ждал к десяти часам.
— Да-да, конечно, — задумчиво проронил псаломщик, глядя туда, где кроны тополей встречались с облаками.
Глава 5
Дела сегодняшние и минувшие
I
Слегка полноватый, пятидесятичетырёхлетний начальник полицейского управления Ставрополя Антон Антонович Фиалковский, расстегнув ворот форменного мундира, подошёл к распахнутому окну, пытаясь поймать лёгкое дуновение ветерка, едва колыхавшего сдвинутые гармошкой занавески. Солнце палило нещадно, и от его лучей, кажется, закипали чернила в письменном малахитовом приборе, украшавшим стол из орехового дерева, и даже на уже седеющих усах бывшего полкового командира, словно утренняя роса, выступили капельки пота. Он вынул ситцевый, квадратами отглаженный платок и, промокнув усы, вновь убрал его в карман.
Одноэтажное здание выходило окнами на Полицейский переулок и располагалось рядом с пожарным депо и каланчой для наблюдения за городом. Команда огнеборцев тоже подчинялась полицмейстеру. Забот у полковника хватало: обнародование указов, законов и манифестов, наблюдение за порядком, присмотр за благоустройством, объявление, а потом и исполнение судебных решений, принятие чрезвычайных мер к исполнению законов, рассмотрение жалоб частных лиц, театральная цензура и цензура печати, а с весны прошлого года, согласно постановлению городской думы, была образована ещё и торговая полиция, следящая за исполнением правил торговли на базарах, чистотой помещений, поверкой мер и весов. В состав управления входил и тюремный замок. Но главной задачей полиции являлись полицейский надзор за обывателями и розыск преступников, что автоматически включало в себя проведение первоначального дознания и сопровождение предварительного расследования, которое теперь вели судебные следователи окружного суда. Только вот у полиции Ставрополя штат был до обидного мал: полицмейстер, его помощник, секретарь и четыре пристава (по числу частей, разделявших город), а также их помощники, полицейские надзиратели и десять городовых. И что с того, что в управлении имелось шесть столов[15] (секретарский, уголовный, вексельный, денежный, распорядительный и гражданский)? Людей всё равно не хватало. А те, что служили, хоть и были обучены грамоте, но специальных знаний для производства сыска не имели. Да что там говорить, в Ставрополе не было даже телефонной линии, а телеграф, соединявший губернский центр не только с Тифлисом, Москвой, Западной Европой и Азией, но и со своими родными уездами, «хозяйственные» крестьяне то и дело выводили из строя, снимая со столбов провода и разбивая из озорства, фарфоровые изоляторы. По этой причине было невозможно связаться
