Собиратель реликвий - Кристофер Тэйлор Бакли
Альбрехт поднялся и протянул руку для лобызания.
В дверях Дисмас спросил:
— Кого сжигают?
Альбрехт уже что-то писал за столом.
— Хм? — сказал он, не поднимая головы.
— К столбу фашины сносят. На площади. Говорят, у вас в последнее время много сожжений.
Альбрехт продолжал писать.
— У нас снова была вспышка чумы. Дрогобард утверждает, что публичные казни способствуют поддержанию духовности. Жиды у нас почти закончились, поэтому в последнее время все больше ведьмы. Эти-то, Бог даст, не закончатся. Счастливого пути, Дисмас. Осторожнее в Тюрингенском лесу — там пошаливают разбойники. И кланяйтесь от нас дядюшке Фридриху. Мудрому.
4. Фридрих
Дисмас предпочел бы отправиться в Виттенберг через Нюрнберг, чтобы оставить заработанные деньги у своего банкира, мастера Бернгардта, переодеться и навестить Дюрера, но времени на это не было. До Дня Всех Святых оставалось совсем ничего. Этот праздник был самым важным в календаре Фридриха: его галерея святынь открывалась для посещения публикой. Вдобавок базельские приобретения Дисмаса требовалось поместить в оправы.
В Виттенберг Дисмас прибыл двадцать седьмого октября, спустя семь дней после отъезда из Майнца. Будучи при золоте, Дисмас всегда путешествовал под видом монаха. Сама по себе монашья ряса, разумеется, грабителя не остановит, а вот припрятанная в повозке и всегда остающаяся под рукой алебарда — другое дело.
Клемп, дворецкий Фридриха, встретил Дисмаса тепло и с радостью. Здешняя прислуга неизменно окружала его заботой и гостеприимством, в отличие от Майнца, где он в лучшем случае удостаивался небрежного кивка, подчеркивающего его невысокий статус, а теперь еще и был вынужден сносить ухмылочки ландскнехтов.
— Курфюрст что ни час спрашивает: ну где же мой племянник Дисмас? Он ведь даже выслал вам навстречу верховых. Вы с ними разминулись?
— Я ехал севером. Чтобы обогнуть Тюрингию.
— Пойдемте же, он в галерее. Небось привезли нам всяких чудес?
— Пару-тройку. Святая Варвара. Палец ноги.
— Не может быть! — Клемп всплеснул руками. — Последняя из Четырнадцати святых помощников? Ах, как он обрадуется!
— Между нами говоря, Клемп, он так долго донимал меня этим пальцем, что я уже готов был оттяпать свой и выдать за Варварин.
Клемп захихикал. Милый старикан. Они направились в галерею.
— Господин, посмотрите, кто к нам приехал!
Фридрих стоял к ним спиной. Согнувшись, опираясь на две трости, он рассматривал что-то в витрине. Подагра и камни положили конец его охотничьим дням: он здорово растолстел.
Курфюрст медленно повернулся. Задолго до встречи с Фридрихом Дисмас видел его портрет работы Дюрера. Фридрих был запечатлен в молодые годы: бородач с выпученными глазами и перебитым носом. Не зная, что это портрет Фридриха по прозвищу Мудрый, вполне можно предположить, что изображен некто по прозвищу Безумный.
Фридрих призывно раскинул руки. Дисмас едва смог его охватить. Словно с медведем тискаешься.
Фридрих разомкнул объятья и оглядел Дисмаса с ног до головы:
— Это что же теперь — брат Дисмас? Распрощались с греховным прошлым?
Дисмас все еще был в монашеском наряде.
— Клемп, найдите этому горе-иноку приличную одежду. И пришлите нам вина.
Клемп метнулся прочь.
— Ну, блудный наш, — загремел Фридрих, — вы в курсе, что до Всех Святых осталось четыре дня?
Дисмас рассказал про свой окольный путь. Принесли вино. Фридрих втиснул тушу в кресло. Кресло заскрипело.
— Вы прибыли из Майнца.
— Его преосвященство архиепископ приказали кланяться.
— Хм. Альбрехт собирается прикупить кардинальскую шапку. Такими темпами у Бранденбургов скоро не останется ни гроша.
Дисмас угостил Фридриха рассказом про Тецеля и его сеанс оценки мощей.
Фридрих покачал головой:
— Брат Мартин вне себя от ярости. Просто жаром пышет. Вот-вот взорвется по поводу Тецеля и его индульгенций. А этот Тецель тот еще шельмец. Уселся едва ли не у меня на границе и глумится надо мной. Я ведь не могу запретить своим подданным свободное передвижение. Если им хочется набивать сундук Альбрехта своими гульденами — это их дело. — Он отмахнулся от невеселых мыслей и продолжал уже с улыбкой: — Ну, племянничек Дисмас, что привезли своему старому дядюшке Фридриху?
Дисмас вручил ему палец святой Варвары. Глаза Фридриха набухли влагой. Он не спросил, сколько Дисмас заплатил за палец. Ему было не важно. Вместе они поместили палец в галерею, рядом с мощами других Святых помощников. В галерее Фридриха было сто семнадцать золотых и серебряных дарохранительниц, а Святые помощники имели для него особое значение, так как жили в Рейнской земле во время Черного мора. У раки с их мощами молились об избавлении от лихорадки и внезапной смерти, о прекращении головных болей, о горловых хворях, опухолях, туберкулезе, семейных раздорах, предсмертных искушениях и прочих невзгодах. С прибытием Варвариного пальца коллекция мощей Помощников наконец-то стала полной. Теперь молитвы, сказанные здесь, будут иметь еще бо́льшую силу, нежели раньше. И разумеется, цену на здешние индульгенции Фридрих сможет повысить. Деньги пойдут на кирпич для строящегося университета.
Следующие дни Фридрих и его поставщик реликвий провели в галерее, расставляя остальные базельские приобретения.
В галерее Фридриха было восемь залов. В первом хранились мощи святых девственниц, во втором — великомучениц, в третьем — святых исповедников (почетное место тут занимало ребро святого Себальда), четвертый и пятый, где размещались мощи мучеников, были забиты едва ли не под потолок и, признаться, и впрямь походили на костницы.
— Это напоминает оптовый склад, дядюшка.
Здесь главным экспонатом была мумия невинноубиенного младенца, привезенная Дисмасом из Святой земли.
В шестом зале хранились мощи святых апостолов и евангелистов, в седьмом — реликвии ветхозаветных патриархов, пророков, Святого семейства, Рождества и служения Христова. Тут была и солома из святых яслей, и полоска холста, в который пеленали новорожденного, и прядь из бороды Иисуса, и большой палец святой Анны, матери Марии, — самая первая реликвия, приобретенная Фридрихом на Родосе в 1493 году, когда он возвращался из паломничества в Святую землю.
Восьмой зал — святая святых галереи — служил хранилищем для реликвий страстей Христовых: кусок веревки, связывавшей Его руки, когда Он стоял перед синедрионом и Пилатом; обломки палки, которую Ему дали как шутовской посох; жила из плети, бичевавшей Его; пропитанная уксусом губка, что подали Ему на Кресте; обломки гвоздей, пронзивших Его стопы и запястья; и самая священная из святынь — щепа от Креста. Для Фридриха самым большим сокровищем был шип из тернового венца. Не просто шип, а именно тот, что впивался в лоб Иисуса. Трудно было, находясь в восьмом зале, не поддаться смятению чувств; редко кто из паломников оставался здесь на ногах, и почти никто не сдерживал слез.
Трапезничали
