Явдат Ильясов - Месть Анахиты

А Леону не к спеху. Он может ждать. И ждет. Пока не накопит приличную сумму. Богатый раб лучше, чем бедный вольноотпущенник. Вернется хозяин с Востока, тогда Леон и уйдет от него.

В Киликию, домой, он не вернется. Свои же ограбят, убьют. Старый пират знает, где жить. Он назовет «Киликией» публичный дом — лупанарий, который откроет в Риме.

— Добрый вечер, Киликия, — хмуро кивнул, войдя, дурень Макк.

— Буккон, — строго сказал домоправитель. — Долго ходишь! Выкладывай десять хозяйских сестерциев.

— Вот они. Не забудь записать.

Буккон высыпал монеты на конторку. И когда он протягивал к ней правую руку, золотое кольцо на его среднем пальце мигнуло Леону красным глазом.

— А мой законный? — сразу охрип Леон.

— Вот он, — добавил еще сестерций пройдоха Доссен.

Рубин горячим угольком прожег Леону сердце. Так случалось с ним всякий раз, когда он видел это кольцо.

— Нет, мало, — сухо сказал домоправитель. — На сей раз я сдеру с тебя десять.

— За что?

— За молчание. О твоих проделках.

Дурень Макк поднес к нему три пальца, выразительно сложив их в некий символ.

— Ах так?! — взревел пират. — Ну, погоди. Я доложу господину… — Он схватил Мормога за руку, потащил к бассейну во дворе. — Сиди здесь — и ни с места! Я тебе покажу…

Убежал, распаленный.

Мормог устало присел на каменный край бассейна с дождевой водой, уныло взглянул на черно-багровое небо.

Да-а, сегодня, пожалуй, в яме ему ночевать. Леон что-то знает. Не зря, видать, в харчевне у моста, где фокусник беседовал с Корнелием, хозяин назойливо крутился возле них.

Что ж, перетерпит.

Уж где только ему не доводилось ночь коротать. В снегу на горных перевалах. На речных островках, в колючих зарослях, кишащих змеями. В пустыне, зарывшись в сыпучий песок. В тюремных ямах — тоже приходилось. Не первый раз.

— Выручай, мать, — с бледной усмешкой потер он кольцо.

Из-за этой усмешки трудно понять, верит он сам в чертовщину с таинственной силой кольца или нет, просто дурачится.

…Рахиль, с повязкой на голове, наклонилась возле него над краем бассейна, опустила в холодную воду кувшин.

— Что с тобой? — взглянул дурень Макк на повязку.

— Леон… — Она шепнула с мольбой: — Приду ночью?

Он кивнул, Рахиль заплакала и ушла, перегнувшись под тяжестью кувшина, который водрузила на плечо. Мормог понурил голову.

— Мэ-э, ты-ы… — Мордухай, благодушно ухмыляясь, хлопнул его по спине. — Хэ-хэ…

Добряк! Прикажи Мордухаю перерезать человеку горло, он сделает это с той же неизменной ухмылкой. И глаза его будут при этом сиять так же радостно.

…В просторной, но странно низкой комнате, похожей на подвал, уже ярко горит светильник на медной треноге, но все равно в ней темно, так что дальних стен не видно. Грозный Красс, как мифический пес у входа в ад, безмолвно сидит за столом, положив на него тяжелую руку.

Дурень Макк спрятал ладони за спину, прислонился к стене возле двери.

— Пусть раб не прячет руки за спиной, — угрюмо молвил Красс. — Пусть он держит их на виду.

Опустил руки Мормог, показал:

— В них нет ничего, не бойся! Ни бича, ни меча. Ни скифского лука.

— Эксатр! — Может быть, имя раба на его языке звучало иначе. Но так оно запомнилось Крассу. И так записано в купчей. Ибо так оно легче произносилось. Подумаешь, великое дело — как доподлинно зовут раба… — Что ты там болтаешь обо мне в харчевнях? Рабу приличествуют страх и смирение.

— И еще — угодливость, конечно, — кивнул Эксатр на домоправителя. — И вид согбенный. Если он и в душе уже раб. Быть изнанкой хозяина! Тьфу, доносчик проклятый.

Лицо у Леона передернулось, теперь левая часть оказалась короче правой.

— Избаловал тебя Лукулл, — осуждающе покачал головой Красс. — Потому что и сам он был пройдохой Доссеном, болтуном Букконом и дурнем Макком.

— Нам с ним вдвоем было весело, — усмехнулся дурень Макк. — Я сяду? Устал. Весь день на ногах. — И опустился без разрешения на пол, обхватил колени, прикрыв левой ладонью правую, чтобы не видно было кольца.

— Мы ездили как-то с тобой на рудник. Помнишь?

Красс, как всегда, спокоен и сдержан. И голоса не повышает, слова произносит не торопясь, отчетливо выговаривая каждое.

— Как не помнить, — вздохнул Эксатр.

— Расскажи, — указал глазами Красс на притихших Леона с Мордухаем. — Им тоже полезно знать.

— Ты умный пират, Леон, — тихо сказал Эксатр. — Продолжай угождать господину! Не дай тебе бог твой Гермес попасть на рудник. Рабы там живут в сколоченных наспех бараках. Грязь, холод и вонь. Спят вповалку, вплотную друг к другу, на двухъярусных нарах или же прямо на мокром полу. Их заедают вши и клопы. У всех — рубцы от кнута, гнойные раны. На лбу у многих выжжено клеймо. Полагается спать всего пять часов. Раз в день дают мучную жидкую похлебку. Работать же их заставляют восемнадцать часов.

Знаешь клепсидру? Сосуд с узкой трубкой, через которую каплет вода. Проклятый инструмент! Греческое изобретение. Очень точно измеряет время…

Эксатр приложил к лицу ладонь: будто, вновь очутившись в шахте, закрылся от пыли, от чада веревочных фитилей, опущенных в масло.

— Глубоко под землей, — рассказал он далее глухо, — в тесных лазах, лежа на спине, они копают породу небольшими тупыми лопатками, отбивают ее молотками. Слепнут глаза. Нечем дышать. Едва где затихнет стук, надзиратель, тоже раб, вползает внутрь, находит виновного, тащит на свет и полосует бичом. Никаких оправданий! Всякая жалоба считается притворством. Поверь одному — все кинутся с кучей жалоб, ибо все измучены до крайности и работают через силу. Каждый день с рудника вывозят десять — пятнадцать трупов.

…Эксатр оторвал ладонь от глаз, взглянул на нее, всю мокрую от слез, и со вздохом вытер о волосы. Они заблестели, как от пота.

— Рабов никто не жалеет! Война. Их много на рынке. Дешевый товар. За три года работы на руднике раб втрое покрывает расходы на его покупку и жалкое пропитание. Затем — умирает. А где-то дома ждут его…

— Хватит! Это уже поэзия, — скривился Красс. — Так вот, — сказал он ровным голосом, — если ты, азиатский пес, не перестанешь облаивать в харчевнях своего господина, то угодишь в тот самый рудник. Но сперва я велю высечь тебя кнутом. И выжечь на твоем слишком умном лбу: «Верни беглого Крассу». Никуда не уйдешь.

И услышал в ответ:

— Как угодно будет господину! Ты бог, я червь… — Эксатр вскинул к лицу хозяина два стальных острия серых глаз.

Знакомый взгляд!

Точно такой же…

Красс уже видел его.