Емельян Ярмагаев - Приключения Питера Джойса
А потом я обнаружил еще одного участника этой сцены. От Стонхилла к группе путешественников спешил всадник. Свет померк в моих глазах, когда я узнал черное одеяние преподобного Рокслея: он давно ожидал приезда членов комиссии и следил за плимутской дорогой. Я опрометью припустил обратно в Соулбридж.
Питер и судья сидели друг против друга за столиком в маленькой гостиной После моего сообщения Патридж вскочил и закричал в окно:
— Эй, Ален, Бетт, Мэри, Кэт, живо подмести главный холл и приготовить обед на шесть персон! Джон, вели садовнику Гроссу нарезать цветов да вышли четырех лодырей с портшезом на плимутскую дорогу!
Потом повернулся к нам и сказал, что одного из прибывших Питер знает: это атторней [48] Уриэл Уорсингтон, сын того кентского Уорсингтона, что разбогател на пеньке.
— Да, Ури я помню по колледжу, — сказал Питер, и глаза его заблестели. — Кто другие?
— Комиссар палаты прошений, старый ворчун Уильям Джейкоб Беннингтон. Его лордство больше всего на свете любит цветы, хорошеньких горничных и пиво с имбирем. Вот третьего-то я не знаю: кто-то из каноников. Идешь со мной их встречать?
Так как меня не пригласили, я счел себя вправе навестить бабку. Ален сказал мне, что она в парке.
Парк Соулбриджа был, наверное, самым запущенным местом на свете. Вы могли там видеть дубы в десять обхватов, с такими дуплами, в какие можно загнать трех овец, и морщинистые грабы, увешанные, точно бородой, седыми прядями мха. Могли полюбоваться на каменных женщин с отбитыми носами, что стояли на полузаросших дорожках, или понаблюдать, как в сизом тающем полумраке под листвой легкими тенями скользят стада ланей, как в изумрудной траве кувыркаются кролики, как сотни голубей копошатся в позеленевшем мраморном бассейне без воды и величаво, точно особа королевской крови, разворачивает павлин свой вышитый шелками веер-хвост. И чуждая всему этому великолепию, в простом черном платье, сидела там на скамье моя приемная мать. Глаза у нее были такие, что мне захотелось броситься ей на шею. Но она только спросила: «Овец пригнали?»
Я рассказал ей все. Некоторое время мы молчали. Конечно не замедлила явиться мисс Алиса — точно спрыгнула с дерева.
— Как вам нравится здесь, образованнейший клерк? — затараторила она. — Мистрис Гэмидж ничего не кушает и умрет с голоду, пока эти дядьки в париках решат, что с ней делать. Кстати, они велели вам явиться — разумеется, чтоб избрать своим председателем, а как же иначе?
Чесался у меня язык ответить этой балаболке как следует, но из-за бабки я сдержался. Пошел так, без ответа.
Они уже отобедали и сидели в гостиной, каждая пара за отдельным столиком: Питер — с агентом плимутской компании, длинноносым мужчиной среднего возраста; Патридж — с сарджентом [49] Уильямом Беннингтоном, джентльменом лет шестидесяти в зеленом дублете; Рокслей беседовал с важной духовной особой окоченелого вида — архидиаконом Брикльсвортом.
Поразмыслив, я отвесил свой поклон точно посредине. Никакого впечатления. Патридж мельком взглянул на меня и нетерпеливым жестом отогнал, словно муху. Как угодно! Через гостиную я вышел в дверь направо — она вела в маленькую проходную комнатку, — очутился за портьерами и… думаете, так и ушел? Однако, хотя я подслушивал с таким усердием, что уши мои начали расти вверх, ничего дельного до меня не доходило.
— Чума тысяча шестьсот третьего года унесла тысяч тридцать лондонцев, — говорил размеренным басом лорд-комиссар Беннингтон. — После коронации повторилась та же вспышка. И вот она, голубушка, идет опять! Одно утешение, сэр, что в Бургундии свирепствуют холера и венгерская болезнь — тиф!
Потом оба судьи немного посудачили по поводу последней моды Лондона: спать не нагишом, а в длинной рубашке. Поговорили и о том, что вывоз шерсти падает — когда он, спрашивается, не падал? — что появилось новое сукно «нью-драпери», очень хорошо расходится, — и все в таком роде. «Скоро ли они перейдут к делу?» — томился я за портьерой. Присоединился носатый адвокат, который раньше разговаривал с Питером, и разговор перекинулся на политику. Перебрали все ссоры парламента с королями, отцом и сыном.
— Где теперь эти парламентские болтуны, с их надоедливыми «в-седьмых» и «в-последних»? — ехидно басил комиссар. — Один из них, Элиот [50], так и помер в тюрьме, другой, Джон Гэмпден [51], отказался платить «корабельные деньги» [52] — и тоже туда угодил!
— Позвольте, ваше лордство! — возопил носатый. — Гэмпден отказался платить этот налог потому, что парламент объявил врагом отечества того, кто уплатит незаконно взимаемые королем деньги! Вы, я вижу, поклонник Уайтхолла [53], сэр?
— А вы — разогнанного парламента, сэр, я это давно заметил!
— У меня нет доходных имений, сэр, вот почему я сторонник парламента!
— Ах, вы уже сосчитали мои доходы, сэр?
— Я почти чужестранец в Англии, ваша честь, — послышался спокойный и насмешливый голос Питера. — На мой посторонний взгляд, его величеству без разогнанного семь лет назад парламента не видать этих «корабельных денег» как своих ушей. Вся Англия отказывается их платить. Вы понимаете, что это значит?
Настало сердитое молчание.
— Джентльмены, мы, кажется, отвлеклись, — услышал я бесцветный голос третьего из приехавших, и мне почудилось, что архидиакон встал. Вот она, судьба мистрис Гэмидж! Я отодвинул краешек портьеры и уставился в щель. Все встают, рассаживаются вокруг большого стола; Рокслей раскланивается и, слава богу, уходит.
— В здешнем приходе, джентльмены, живет одна интересная прихожанка, — вкрадчиво продолжал архидиакон. — Мистер Рокслей… м-м… естественно, встревожен ее судьбой. Она, представьте, отпала от церкви и…
— Католичка или броунистка, сэр?
— Боюсь, что еще хуже. Из этих, знаете, новых сект. И вот она…
— Бьет стекла в церкви? — перебил его лордство. — Хо-хо! Патридж мне уже рассказал. Ну что ж, доктор Брикльсворт, остается решить, какой юрисдикции эта особа — вашей или моей, то есть применим ли к ней Corpus Juris Civibis или Juris Canonici [54].
— Видите ли, я доктор обоих прав, utrisque juris…
Швыряя друг в друга охапками юридической латыни, они вцепились в мою несчастную бабку как два бульдога, и каждый тянул в свою сторону с риском разорвать пополам.
— Отдайте ее мне! — грубовато вмешался носатый адвокат. — Компании, которую я имею честь представлять, нужны домовитые английские хозяйки по ту сторону океана!
В этот момент в гостиную в совершенно растерзанном виде вбежал дворецкий Джон де Холм.
