Феликс Гра - Марсельцы
— Мальчик, видно, смышленый, — добавила она, обращаясь к мужу. — Из него выйдет славный национальный гвардеец!
Солдат похлопал меня по плечу.
— А ну-ка, — сказал он, — крикнем вместе: «Да здравствует нация! Долой папского легата!»
Мы закричали в один голос:
— Да здравствует нация! Долой папского легата!
— А теперь ступай к своему канонику, да не забудь, что я тебе сказал. Ты знаешь, где меня найти? Спросишь бригадира Воклера…
— Спасибо, я ничего не забуду, поверьте мне.
И я удалился, сам не понимая, отчего так бьется у меня сердце: от радости или от страха.
Мне стоило большого труда пересечь Дворцовую площадь и прорваться через цепь танцующих фарандолу. Но когда я добрался до указанной Воклером улички, меня уже никто не толкал. Навстречу мне попалась одна лишь кошка, переходившая через дорогу. Это был аристократический квартал. Все двери и ставни здесь были на запоре. Однако, из-за плотно закрытых ставней доносились звуки голосов, и слышно было, как молились женщины.
Наконец, я увидел на правой стороне дом с балконом. Я постучал. Окошечко над дверью открылось, но едва я успел поднять голову, как его уже снова захлопнули. Вслед за этим где-то в глубине дома захлопали двери, потом раздались шаркающие шаги, заскрипели засовы, ключ два раза повернулся в замке, щеколда поднялась, и дверь слегка приоткрылась.
— Кто вам нужен?
— Господин каноник Жоссеран.
Дверь открылась шире. Но едва я успел ступить на порог, как сморщенная старуха, открывшая дверь, пронзительно завизжала:
— Помогите! Иисус! Мария! Разбойник забрался к нам! Бандит! Помогите, люди добрые!
Ни на секунду не переставая вопить, эта ведьма сорвала кокарду с моей шляпы и разодрала ее в клочки своими крючковатыми пальцами. Она плюнула на мою шляпу и швырнула ее на мостовую, а кусочки кокарды стала топтать ногами, приподняв края юбки, словно ей грозил скорпион.
В конце концов старуха вытолкала меня на улицу, убежала в дом и с шумом захлопнула дверь перед самым моим носом.
Ошеломленный и растерянный, я нагнулся, чтобы поднять шляпу с мостовой. Я так и не понял, что вызвало этот внезапный взрыв бешенства.
Между тем окна в соседних домах открылись, и из них послышались женские крики:
— Разбойник! В Рону его! В Рону!
Я недоуменно оглядывался, ища глазами разбойника, как вдруг в меня со всех сторон полетели цветочные горшки, куски штукатурки, булыжники, черепицы.
Не раздумывая больше, я бросился бежать и остановился только тогда, когда странная улица осталась далеко позади.
Я грустно поплелся на Дворцовую площадь, едва не плача от досады. Я никому не причинил зла, а между тем меня вышвырнули на улицу и побили камнями. За что? Что я сделал этой женщине в доме каноника? Почему она закричала, что я разбойник? Почему содрала с меня кокарду? Тщетно я искал ответа на эти вопросы.
Мне стало еще тяжелее при взгляде на пляшущую фарандолу толпу. У всех этих людей был кров, всех ждала постель! Только один я не знал, где проведу ночь. Видно, я родился неудачником… Что же будет со мной дальше?
Наступил уже вечер. Дворцовая площадь постепенно пустела. Никто не плясал больше фарандолы, и только откуда-то издалека доносились еще звуки тамбурина. Мимо меня прошла монашенка об руку с двумя солдатами. Несколько пьяниц еще теснились у опустевших бочек, выцеживая из них последние капли вина.
Я спустился на площадь Башенных часов. Там также царил мрак. С наступлением ночи поднялся сильный ветер. Поеживаясь от холода, люди торопливо расходились по домам.
Я бродил по улицам, не решаясь спросить, где казарма Национальной гвардии. Мне стыдно было показаться Воклеру без подаренной его женой кокарды. Но никого другого в Авиньоне я не знал, и, кроме того, Воклер сам сказал, чтобы я разыскал его, если меня постигнет неудача у каноника.
Я стал вглядываться в освещенные окна домов в надежде увидеть знакомую фигуру национального гвардейца, как вдруг неожиданно для себя вышел к самой ратуше. Я долго стоял у подъезда, не осмелившись зайти в дверь, покамест привратник не подошел ко мне и не спросил:
— Что ты здесь делаешь? Кто тебе нужен?
— Я ищу господина Воклера. Он здесь?
— Здесь нет никаких господ! Слышишь ты, отродье аристократов?
Привратник вцепился, как клещами, в мое плечо и поволок меня к двери крича:
— Бригадир Воклер! Эй, бригадир Воклер!
Застекленная дверь дома открылась, и я увидел моего бравого национального гвардейца без шляпы, с трубкой в зубах.
— Что случилось?
— Да вот, — сказал привратник, — знаете ли вы этого плута? По-моему, это шпион аристократов. Он спрашивал господина Воклера.
— О! Да это ты, малыш! Поздно же ты пришел, однако! — воскликнул Воклер. — Видно, каноник неласково тебя встретил? Что ж, тебе будет гораздо лучше с нами. Ступай за мной, мы тебя живо завербуем, и да здравствует нация!
Воклер повел меня в дом. Привратник неохотно пропустил нас и подозрительно глядел мне вслед.
Но мы уже вошли в кордегардию. Это была длинная и узкая комната. Посредине ее помещалась пышущая жаром печь. По стенам были расставлены лавки, на них, покуривая трубки, разлеглись национальные гвардейцы. С потолка свешивался кинкет[11] под зеленым абажуром. В глубине комнаты на походную кровать были свалены в кучу ружья и сабли; стены кордегардии были испещрены какими-то надписями (не зная грамоты, я не мог прочитать их) и рисунками углем, изображавшими кавалеристов на конях, пехотинцев на карауле, артиллеристов у пушек и т. д. Помещение было жарко натоплено, и табачный дым в нем висел густым облаком.
Направо от входа стоял маленький стол; у стола, опустив голову на руки, спал какой-то гвардеец.
Воклер сказал:
— Товарищи, я привел к вам нового защитника революции. Мы примем его в наш батальон. Согласен, дружок?
Сняв шапку и выпрямившись во весь рост, я крикнул:
— Да здравствует нация! Свобода или смерть!
И национальные гвардейцы повторили за мной:
— Свобода или смерть!
Крики разбудили дремавшего гвардейца. Он заворочался на стуле, протирая глаза.
— Кто там пришел? Что случилось?
— Это наш новый доброволец, — сказал ему Воклер. — Надо записать его в список нашего батальона.
Гвардеец обернулся ко мне.
— Гражданин, как тебя зовут?
— Паскале, сын Паскаля.
— Где ты родился?
— В деревне Мальмор, графство Венессен.
— Отлично! Подпиши теперь свое имя.
Я потупился. Мне стыдно было признаться, что я не умею ни читать, ни писать.
