Александр Старшинов - Легионер. Век Траяна
— Овидия… — попросила Майя-старшая. — Он жил здесь неподалеку, в Томах.
— Это пожалуйста.
Приск поднялся. Сделал глоток, улыбнулся Майе-младшей, подмигнул Кориолле и начал:
Хоть в населенье страны перемешаны греки и геты,Незамиренные все ж геты приметней в быту.Много сарматского здесь и гетского люда увидишь —Знать по просторам степным скачут туда и сюда.Нет среди них никого, кто с собой не имел бы колчана,Лука и стрел с острием, смоченным ядом змеи.Голос свиреп, угрюмо лицо — настоящие Марсы!Ни бороды, ни усов не подстригает рука.Долго ли рану нанесть? Постоянно их нож наготове —Сбоку привесив, ножи каждый тут носит дикарь.[34]
— Да уж, — нахмурился Кандид, — таких дикарей тут всюду полно. Выпьем за славу Рима! Принеси-ка мой ритон, Севт! — приказал он виночерпию. — Говорят, наш бог Вакх, которого местные называют Сабазием, родился в этих местах.
Севт вернулся с серебряным сосудом в виде рога, увенчанным фигуркой коня. Приск оценил красоту работы — тончайшие каннелюры на самом ритоне, золотую инкрустацию на груди и голове серебряного скакуна. Пока виночерпий держал ритон, второй раб заливал в рог неразбавленное вино. На груди у серебряной коняшки имелось маленькое отверстие, и вино, пенясь, забило из него струей.
— Пейте! — закричал Кандид, хлопая в ладоши. — Пейте все по очереди!
Первым подставил рот под пенную струю Приск, потом его сменил Кука. Так виночерпий обошел всех гостей, и каждый новобранец отведал пенного напитка.
— Что теперь? — спросил юнец Квинт, отирая лицо — похоже, ему в рот попало всего несколько капель. И еще похоже, что неразбавленное вино он пил впервые в жизни.
— Теперь вы побратимы! — объявил ликса, считавший себя большим докой по части местных обрядов.
— Пьем по новой! — закричал Кука. — Чтобы быть вдвойне братьями!
Они выпили.
А потом еще. И еще.
После чего большой кусок происходящего выпал из памяти Приска.
Он только смутно помнил, как Кука сидел верхом на быке в перистиле, а сам Приск кормил быка паштетом, совал ложку в рот медной твари и говорил:
— Кушай, дорогой!
— Ужасно, но быки не едят паштет! — бормотал Квинт Марий, обхватив Приска за шею. — Нет, не едят.
— А что едят?
— Мед… вот… ик… мед…
Потом какая-то рабыня вела Приска в спальню, а он лапал ее за задницу, и девица повизгивала, изображая смущение. Кажется, она осталась. Или пришла другая? Приск ничего не видел — спальня была без окон. Лишь уловил запах приторных сладких духов и ощутил, что рядом тело молодое и крепкое.
* * *Рано утром, поднявшись вместе с рабами, пока хозяева еще почивали, наскоро перекусив печенными в золе яйцами и хлебом, выпив горячей воды, замутненной местным вином, новобранцы покинули дом ликсы. Канаба еще только просыпалась, сновали рабы и женщины, таская воду из фонтанов, выплескивали помои да выбрасывали мусор в узкие стоки проложенной под мостовой клоаки, вовсю дымили печи в пекарнях, кое-где уже пахло свежим хлебом.
В таверне у заспанного хозяина новобранцы забрали нехитрые пожитки и, перекинув тощие мешки за спины, направились к лагерю. Гостеприимный Кандид каждого снабдил узелком с хлебом и сыром да флягой с хиосским вином. К тому же в узелке у Куки лежал солидный окорок. Аромат можно было уловить даже сквозь плотную ткань.
— Эй, Кука, заверни окорок в свою грязную тунику, а то кто-нибудь из ветеранов учует запах ветчины и отнимет, — посоветовал Малыш.
— Ты не позволишь.
— Тогда отдай окорок мне.
— Как же! Ты его слопаешь!
— Весь даже я не смогу.
— К тебе кто приходил? — шепотом спросил Кука у Приска.
— Почем я знаю? В темноте не разглядишь, хороша ли девчонка.
— А со мной хозяйская дочь была, — похвастался Кука.
— Неужели? Может, просто похожа. На ощупь, — уточнил Приск.
— Вот, гляди! — Кука раскрыл ладонь.
Изящная золотая сережка в виде виноградной лозы лежала на ладони.
— Подарила или обронила? — спросил Приск.
— Сам догадайся! — засмеялся Кука. — А тебе что подарили? — обратился он к Молчуну. Этот парень и трех слов не сказал за все время их знакомства. Никто даже имени его не запомнил — Молчун, и все.
— Я бритву у цирюльника стащил, — сообщил Молчун.
— А я… у меня три раза… Венерин спазм… вот! — заявил вдруг Квинт.
Квинта стало трясти так, будто было сейчас не лето, а февральские календы,[35] у бедняги зуб на зуб не попадал.
— Ты чего? — спросил его в изумлении Кука.
— Н-не знаю, — выдавил тот, клацая зубами. — Н-никак не с-справиться.
Кука дал ему глотнуть из своей фляги.
Квинт выпил пару глотков, утерся ладонью.
— Вроде полегчало, — признался неуверенно.
Не сговариваясь, все остановились и поглядели на ворота лагеря.
— Ведь мы еще не давали присяги, так? — выдавил Квинт. — Если убежим, это не дезертирство.
Обращался он явно к Приску. Но тот лишь пожал плечами: сказать точно, могут они теперь удрать или нет, не мог даже он.
— Нас ведь записали, — напомнил Малыш.
— Ладно, переживем! — расхрабрился Кука и первым шагнул в ворота. — По-моему, нас встретили очень даже дружелюбно.
Глава III
День первый
Начало лета 849 года от основания Рима[36]
Эск. Нижняя Мезия
В этот раз лагерь встретил их недружелюбно даже по меркам Куки. Воплями встретил. Истошными криками привязанного к столбу человека. Голый, он обвисал на веревках мешком. Центурия легионеров, выстроенная в два ряда по обе стороны столба, производила экзекуцию. Выйдя из строя, легионер наносил удар прутом по спине и, передав орудие пытки следующему, становился в шеренгу напротив. Судя по длине двух построений, парень на столбе получил уже ударов пятьдесят. Одни соратники щадили несчастного, замахивались только для вида, другие били так, что летели клочья кожи.
При каждом ударе парень выкрикивал:
— Это не я!
С десяток ветеранов, из тех, кто был освобожден от ежедневных трудов легиона, наблюдали за экзекуцией, оценивая удары и шансы парня получить все сполна или потерять сознание прежде.
Происходящим руководил центурион. Не Валенс — другой. Вид этого другого очень не понравился новобранцам, несмотря на то что выглядел центурион потрясающе — в начищенной лорике,[37] с серебряными фалерами[38] на груди, с алым поперечным гребнем на сверкающем шлеме. Был этот центурион мужчина зрелый, но еще совсем не старый, гораздо моложе Валенса, с виду самоуверенный и спесивый. Его темные, похожие на окатанную гальку глаза без блеска смотрели холодно, и с этим человеком не хотелось встречаться взглядом. С ним вообще не хотелось встречаться.
