Биляна Срблянович - Саранча

Надежда. А я доктор-примариус Надежда Илич, заведующая отделением и директор больницы, в которой работает ваша дочь. И я ее сейчас уволю!

Выражения лица госпожи Петрович вообще не меняет. Она продолжает так же, с тем же, обусловленным изгибом бровей, недоумением пристально смотреть на Надежду, ликование которой длится не дольше мгновения. Петровичка без слов отступает в сторону от Надежды. Еще не хватало связываться с сумасшедшей. Она ничего не говорит, просто отходит на пару шагов и смотрит прямо перед собой. А Надежда вовсе не сумасшедшая, она поняла, какую сцену устроила. Ей неприятно.

Надежда. Не волнуйтесь, с вашей дочерью все будет в порядке. Я не… не директор. Я там не работаю.

Петровичка особым тактом не отличается.

Петровичка. Это сразу видно.

Надежда. Не очень-то красиво так говорить.

Петровичка лишь пожимает плечами. Вот так и стоят две эти женщины, каждая на своем краю жизни и лестницы и смотрят по сторонам…Потом госпожа Петрович все-таки решает втащить свой огромный чемодан по крутым ступенькам. Точно трудно сказать почему, но таково ее решение. И она начинает его дергать.

Надежда. Куда вы с этим чемоданом. Заперто.

Петровичка. Не важно. Не может же он так стоять посреди улицы.

Надежда. А какая разница?

Петровичка. Прошу вас, девушка, прекратите ваши расспросы. Я старая женщина, если хотите, помогите, нет — оставьте меня в покое.

Надежда. Хорошо, подождите. Я помогу. (Тащит чемодан. С таким трудом, что это ее изумляет.) Что у вас там такое… Все ваши вещи? (Надежде наконец-то удается затащить чемодан наверх. Она ставит его на площадку перед входной дверью. Перед запертой дверью.) Вот. И что теперь?

Петровичка. Подождем.

Надежда. Чего подождем? Кого?

Петровичка (теряет терпение. Отрезает). Годо!

Надежда. Кого?

Петровичка. Вы, девушка, совсем ничего не знаете. Садитесь сюда, наберитесь терпения. Что-нибудь же должно произойти.

И действительно, нечто происходит. Из дома доносится слабенький голос. Надеждина бабушка поет. Надежда радуется.

Надежда. Слышите? Она здесь! (Надежда прислушивается.)

Петровичка. Что?

Надежда. Как — «что»?

Петровичка. Я ничего не слышу.

Надежда. Ну что вы за несносная особа.

Петровичка. А вы дерзкая и невоспитанная.

Надежда. Я дерзкая? Но почему? Что такого ужасного я сказала?

Петровичка смотрит на молодую женщину с выражением глубокой оскорбленности.

Надежда. И что вы на меня так смотрите? Чем я вас так страшно оскорбила?

Петровичка обиженно отворачивается. Надеждина бабушка снова начинает напевать где-то в глубине квартиры. Надежда кричит, ликует, нервничает — все одновременно.

Надежда. Вот, вот опять! Не делайте вид, что не слышите!

Госпожа Петрович действительно ничего не слышит. Может быть она глуховата, а может быть ничего и не слышно. Может быть Надежда слышит то, что никто другой слышать не может. А может быть и мы, под ее воздействием, начинаем думать, что слышим вещи, которые на самом деле не существуют.

Надежда. Это моя бабушка! Это моя бабушка поет! Слышите?!? (Хватает госпожу Петрович за руку, трясет ее. Та пугается, вырывается.)

Петровичка. Господи, да что с вами, девушка?!?

Надежда (взывает, безрезультатно взывает к бабушке). Бабушка! Ба-бу-шка!!!

Пение опять затихает. Надежда разочарована. А госпожа Петрович, как назло, именно тут и говорит.

Петровичка. Я ничего не слышу. (А потом еще и высказывает свое умозаключение.) Здесь никого нет.

Надежда смотрит на стоящую перед ней женщину. Всю злость, которую она испытывает к старым людям, и из-за Симича, и из-за своей собственной бабушки, которая вдруг начала вести себя как дух, и из-за самой Петровички, Надежда формулирует так.

Надежда. Вы глухая, потому что старая. А раз вы старая, то скоро умрете.

Надежда делает несколько шагов, она решает уйти. Петровичка на самом деле старая, возможно она глуховата, и она, разумеется, скоро умрет. Просто некрасиво говорить ей об этом. Поэтому она грустнеет.

Петровичка. Как вам не стыдно.

А Надежде действительно стыдно. Она останавливается, не зная, что сказать. И только смущенно бормочет.

Надежда. Извините.

Госпожа Петрович остается ждать. Она садится на свой чемодан. Раздается гром.

Затемнение

Терраса в доме Фредди. Большой обеденный стол, за столом Дада, ее брат Фредди и их отец. У их отца есть имя, хотя те, кто с ним знаком, звали его преимущественно по фамилии — Йович. Уже давно никто другой никак его не зовет, поэтому пусть он и остается Йовичем. Фредди и Дада несомненно похожи, причем чем-то неприятным. Оба красивы, со светлыми волосами, какие-то прозрачные, они похожи на похищенные портреты кисти псевдоренессансного мастера. У всех в тарелках какие-то крохи еды, да и эту малость они не едят. Фредди и Дада хоть что-то поковыряли, а Йович и не прикасался. Его тарелка, вилка, нож и бокал стоят нетронутыми. Йович сидит сжав губы, не смотрит ни в тарелку, ни на своих детей, он ни к чему не прикасается, сидит опираясь на свою палку, словно в любой момент может встать и уйти, просто покинуть их… Неподвижным взглядом смотрит куда-то вдаль, перед собой. Фредди отодвигает тарелку.

Фредди. Я больше не могу.

Дада. Ну, еще немножко.

Фредди. Еда ужасно действует мне на нервы. Что ни съем, от всего толстею как свинья.

Дада. Но, милый, ты выглядишь изумительно

И это действительно так.

Фредди. Потому что слежу за собой. Ты, дорогая, напротив, выглядишь ужасно.

А вот это совсем не так.

Дада. Сегодня я неважно себя чувствую.

Фредди. У тебя менструация?

Дада (жеманится). Фредди!

Вообще-то Дада не может сидеть на нормальном расстоянии от стола, из-за живота.

Фредди. А, да, я все время забываю, что у тебя в животе полицейское отродье. Поэтому тебе и плохо.

Фредди никогда не занимался сексом с женщиной.

Фредди. Я тебя совершенно не понимаю. В нашем возрасте рожать еще одного ребенка.

Слово «одного» Фредди выделяет голосом примерно так же как например если бы он сказал еще сорок или еще сто детей.

Дада. Фредди, ангел мой, сегодня я не в настроении.

Фредди. Я просто сказал. Мне все это противно.

То обстоятельство, что Фредди не спит с женщинами, он щедро компенсирует с другой половиной человечества.

Фредди. А не думала ли ты о лифтинге?

Дада. Нет. Почему? Считаешь, что надо?

Фредди. Нуу, может немного…

Дада руками натягивает кожу лица.

Фредди. Еще чуть-чуть.

Дада неуверенно натягивает еще. Ее лицо выглядит как посмертная маска.

Дада. Думаешь?

Фредди. Знаешь что, в нашем возрасте…

Дада (отпускает кожу). Ты старше меня.

Фредди. На год.

Дада. На пять!

Фредди. Ну и что?

Ах, да, Фредди тоже растягивает слова, как и его сестра. Поэтому, когда он говорит, все время кажется, что следующее его слово будет невероятно важным, что это слово, которое он сейчас произнесет, представит все дело в совершенно новом свете. Правда, вопрос — какое дело? Дада смотрит на своего совершенно выключившегося из реальности отца.

Дада. Папа. Почему ты не ешь? (Придвигает тарелку ближе к нему.)

Фредди. В любом случае, мне уже пора.

Дада. И он ничего не ест.