Биляна Срблянович - Саранча

Надежда. У нее был точно такой же. Только он никогда не работал. (Осматривается по сторонам.)А где ваша жена?

Симич. Покинула меня.

Надежда. Умерла? Как жаль…

Симич. Нет, не умерла. Она меня покинула.

Надежда. А, вот как. И ее нет?

Симич. Нет.

Надежда. Ну, так это для вас одно и то же.

Симич (ненадолго задумывается). В сущности, вы правы.

Надежда. А у моей бабушки был любовник. Да, да. Настоящий любовник. Он приходил в основном во второй половине дня. Много лет, обычно раз в две-три недели. Как правило тогда, когда я с другими детьми играла во дворе. Он был военный, офицер. Женатый, отец двух дочерей. Думаю, у него и внуки были. Во всяком случае, пистолет у него был. Он потом из этого пистолета застрелился.

Симич подносит две чашки чая, одну протягивает Надежде.

Надежда. Бабушка, разумеется, на похороны не пошла. Это было бы глупо по отношению к его семье. Но зато пошла я. Посмотреть, из-за кого моя бабушка всю жизнь оставалась одна.

Симич. И, что же вы увидели?

Надежда. В сущности, ничего. Несчастную, сгорбленную женщину с большим носом. Ей передали его ремень и фуражку. Как будто он погиб на войне, а не в ванной комнате. Там было еще несколько человек, среди них две-три заплаканные женщины. Похоже, бабушкин любовник был просто бабником. Потом дали залп из винтовок, а потом все кончилось. Бабушке я, конечно, ничего не сказала. Какой смысл? Зачем ей знать, что я все знаю.

Симич. Никакого смысла. (Отпивает немного чая.) А ваша бабушка, она умерла?

Надежда. Нет, нет. Просто я с ней не вижусь.

Симич. Ну, так это для вас одно и то же.

Надежда (выключает радио. Как будто грустнеет). А вы, вам не нравится быть одному?

Симич. Что тут может не нравиться?

Надежда. Есть люди, которым это не нравится. Но мне, например, нравится.

Просто нужно быть осторожным, вот и все. Когда ходишь, например. Ни в коем случае не ходить босиком по мокрой плитке и всегда быть очень внимательным в ванной. Потому что, если поскользнешься, то кто тебя найдет? А это ужасная смерть. Как в пустыне, или того хуже. И так унизительно.

Симич. Да что вы об этом думаете?

Надежда. Когда так ходишь, в одиночестве и всегда на грани депрессии, нужно следить, нужно очень сильно следить, чтобы не поскользнуться и не погибнуть в унижении.

Симич. Вы еще молоды. Встретите кого-нибудь.

Надежда. Но я никого не жду.

Симич. Никогда не знаешь.

Надежда. Никогда не знаешь. (внимательно наблюдает за Симичем.) Мы, в сущности, очень похожи. Правда? (Гладит старика по щеке. Потом целует его в это же место. Нежно улыбается.) Сделать вам еще немного чая?

Симич (качает головой). Больше не хочется.

Надежда. Люди иногда так неожиданно находят друг друга. (Потом оба молчат. Потому что о чем им еще говорить?) Ну, вот, дождь прошел. Можно идти. Давайте это сюда… (Берется за пустую чашку, которую держит Симич, в другой руке у нее своя. Симич протягивает ей чашку, но сам ее не выпускает.) Давайте я помою, перед тем как идти? Я быстренько…

Симич смотрит на нее, даже можно сказать таращится несвойственным ему образом. Чашку и держит, и не выпускает. Потому что эта девушка сказала, что он молод. Что он полон сил. Потому что она на него смотрит, и оба они одинокие, очень похожие люди, которые так неожиданно встретились.

Надежда. Если не хотите, вот вам тогда моя…

Симич продолжает смотреть на нее. Они стоят так, слишком близко, их разделяют только чашки и блюдечки со следами случайно разлитого безвкусного чая. Несколько мгновений они смотрят друг на друга. Потом Симич, неожиданно, немного наклоняется вперед и целует Надежду. В губы, своими губами. Надежда выпускает из рук чашки, они падают на пол, разбиваются с громким звоном. Осколки фарфора разлетаются на тысячу мелких кусочков. Симич немного отстраняется. Он и сам не понимает, что произошло. Надежда потрясена. Она вытирает лицо, трет губы, ей отвратительно кислое дыхание этого человека, его старческий запах, его слюна, которая, высыхая, холодит ей кожу лица.

Надежда. Вы… Вы… (Ей не хватает дыхания. Она и это-то с трудом произносит.) Отвратительный старикашка… Вы просто отвратительный старикашка!

Надежда выходит из оцепенения, идет к двери, она продолжает вытираться, она трет себя с гадливостью, словно ей в лицо выплеснули ведро помоев. Симич как-то неловко спешит за ней.

Симич. Подождите! Я думал… Постойте!

Симич дотрагивается до Надежды. Она резко поворачивается, изо всех сил отталкивает его. У нее нет слов, она пытается чем-то ответить этому человеку, сказать ему все, поставить его на место, но слова не идут, их просто нет. Единственное, что ей удается выговорить, это:

Надежда. Как вам не стыдно!

Надежда поворачивается к нему спиной. Выходит. Симич остается стоять.

Затемнение

Кухня в доме Игнятовичей. Дада за столом, рядом с ней ее ребенок, и Милан, который собирается завтракать чем-то недвусмысленно совершенно отвратительным. Милан, не помню, я уже говорила об этом или нет, это человек, о котором нельзя сказать, что он хорошо выглядит. Волосы у него уже начали выпадать, и это он компенсирует их длиной и тоненькими подстриженными усиками. Он всегда какой-то сгорбленный, почти горбатый, он производит впечатление человека, который так и не привык к собственному телу. Кроме того, когда он говорит, то что бы он не говорил, он всегда печален, кажется, что в любой момент он может расплакаться, или что у него под носом, в его тоненьких усиках постоянно и сильно пахнет чем-то кислым. И, хотя говорят, что у каждого человека рано или поздно обязательно обнаружится немного шарма хоть для кого-нибудь, у Милана его нет ни для кого: ни для жены, ни для отца, ни для дочери. Он был неприятен даже своей покойной матери. Милан, сгорбившись, сидит над тарелкой с чем-то мутным.

Дада. Тебе нравится твой завтрак? Это твоя дочка сама приготовила.

Алегра кивает головой, с гордостью. Милан берет в рот ложку кукурузных хлопьев с непонятно чем. Его лицо кривится.

Милан. Что это?

Дада. Милан, это корнфлекс. Ты же сам видишь.

Ах, да. Нужно добавить, что все слова иностранного происхождения Дада произносит в их оригинальном фонетическом виде, воспроизводя и ударение и интонацию. Так что корнфлекс звучит у нее как CoRRNflakes. Милан с трудом проглатывает.

Милан. Корнфлекс, а что еще?

Алегра начинает перечислять, с той же интонацией, что и ее мать, которая с гордостью наблюдает за ней и утвердительно кивает.

Алегра. КоРРНфлекс, папочка, молоко…

Милан храбро отправляет в рот вторую ложку.

Дада. …обезжиренное…

Алегра. Обезжиренное, разумеется, сухофрукты и …колбаса.

Милан выплевывает молоко, хлопья и кусок колбасы. Все это разлетается по столу.

Дада. Милан!

Милан. Как это колбаса?!

Дада берет бумажное полотенце, с отвращением собирает и вытирает со стола выплюнутую еду. Алегра ухмыляется.

Дада. Милан, смотри что ты наделал! (Обращаясь к ребенку) И ты, детка, что это еще за шутки такие?

Алегра умирает от смеха.

Дада. Колбаса в КоРРНфлексе! Где это видано?

Алегра так хохочет, что Дада не выдерживает. Теперь и Дада смеется вместе со своей дочкой, сначала сдерживаясь, а потом совершенно откровенно. Дада и Алегра веселятся от всего сердца, хотя Милана это действительно задевает. Дело в том, что Дада на самом деле не любит своего мужа. Она в этом никому бы не призналась, даже если бы ей предъявить все доказательства. Она будет утверждать, что вы страшно ошиблись. Потому что она живет в непоколебимом браке с Миланом уже десять лет и девять месяцев. Познакомились они студентами, на последнем курсе, когда Милан с трудом кончал, а Дада ждала, когда он кончит. Но у Милана была соответствующая фамилия, и этого для Дады было вполне достаточно. В таком контексте она и забеременела, а Милана даже ни о чем не спрашивала. А то, что в начале вызывает презрение, в середине пути начинает будить ненависть, и вот, чтобы не убить его, или того хуже — не развестись, Дада по прошествии десяти лет брака решилась на еще одного ребенка. Мнения Милана она, разумеется, опять не спрашивала. Сейчас Дада и Алегра смеются над оставшимся членом своей семьи (семьи в узком смысле слова), причем из-за того, в чем он действительно не виноват. Милан, взбешенный, встает из-за стола, открывает холодильник, что-то ищет. Ничего не находит, захлопывает дверь.