Ролан Валейр - Умолкнет навсегда

Сандовал. Оставьте игру слов, дон Мигель. Я знаю, что он жив.

Сервантес. Разумеется, вам это известно. Вы же шпионите за нами.

Сандовал. Если пташка у тебя в руках, к чему за ней шпионить? Слушаем, о чем вы говорите, — это да. Но мы и всех тут слушаем.

Сервантес. Стало быть, мне нечего вам сказать.

Сандовал. В самых истоках смехотворной вашей прогулки — как там вы ее называли?

Сервантес. Наши блуждания.

Сандовал. Ваших блужданий, пусть будет так. В их истоках лежала книга.

Сервантес. Книга имелась. Да.

Сандовал. И книге этой принадлежала определяющая роль.

Сервантес. Определяющая? О, нет.

Сандовал. Роль, не заслуживающая внимания?

Сервантес. Так я бы тоже не сказал.

Сандовал. А как бы вы сами определили эту роль?

Сервантес. Заключающая.

Сандовал. Вы хотите сказать, что она могла послужить причиной вашего заключения?

Сервантес. Нет. Ваше владение языком опасно для окружающих.

Сандовал. Прошу прощения. У меня нет привычки подвергать язык анализу, хотя мне случалось подвергать его отсечению.

Сервантес. Та книга сама являла собой заключение, итог своего рода.

Сандовал. И что же в нем заключалось важного для вас?

Сервантес. Я охотно бы вам разъяснил, если бы мой ответ мог повлиять…

Сандовал (указывая на Тасита). На его судьбу? Нет, не думаю. На вашу — возможно.

Сервантес. Сама по себе книга ничего особенного не представляла. В духе рыцарских романов, и не высокого полета, если хотите знать мое мнение. Комические эпизоды — так просто попахивали вульгарностью.

Сандовал. Тем не менее, вы называете ее итоговой, завершающей.

Сервантес. Да, в том, что касается рыцарского безумия.

Сандовал. Рыцарского безумия?

Сервантес. Чего же еще?

Сандовал. Образа веры, насмешки над Церковью и священниками, оскорбления священных таинств.

Сервантес. Честно говоря, содержание книги мне неизвестно.

Сандовал. Так давайте с ним познакомимся!

Декорация 1: в степи. Продолжение сцены 2.3

Крестьянин 2. Чтобы найти разгадку, вам его надо приобрести.

Мигель. О чем ты?

Крестьянин 2. О кладе. О сокровище.

Санчо. А имя у сокровища имеется?

Крестьянин 2. Одно из имен.

Мигель. Какое же?

Крестьянин 2. Дульсинея, девушка из деревни Ламанча.

Санчо. Дульсинея!

Мигель. И что же говорится в книге о Дульсинее?

Крестьянин 2. Что красота ее затмевает красоту человеческую…

Тасит …и в ней соединились все добродетели воспетых в поэзии прекрасных дам …

Крестьянин 2 …что кудри у нее золотые, брови — дугой, глаза излучают солнечный свет, а щеки — как две половинки гранатового яблока….

Тасит …и губы, словно кораллы, зубы, как жемчуг, шея — столп из слоновой кости…

Санчо … а груди белы и нежны, будто свежий овечий сыр…

Тасит. Мне нужна твоя книга. Что хочешь ты за нее?

Крестьянин 2. Золота, но будь оно у вас, вы бы не потерялись ночью в степи. Так что, я согласен на два свежих яйца, поджаренных на сале.

Тасит. Нет у меня ни золота, ни яиц, но мне нужна твоя книга.

Крестьянин 2. При всем моем уважении, без золота и сала вы не представляете никакой ценности в нынешней Испании.

Крестьянин поворачивается и хочет уйти.

Тасит (обнажая шпагу). Негодяй! Из-за гнусного куска свиного сала хочешь лишить меня моей принцессы?

Санчо. Пощадите, дон Тасит, пощадите!

Крестьянин. Простите мою смелость, сеньор Обращенный, но, как я уже сказал, нет у меня другого господина, кроме моего пустого брюха. Хоть кого призовите на помощь, а я своего не уступлю. И если нет надежды попировать, пусть книга эта послужит мне пищей, и я не расстанусь с ней ради пустых слов.

Санчо. Помилуйте, дон Тасит. Человек есть хочет. Мы — подданные одного и того же монарха. Бедный малый заслуживает пощады.

Мигель. Вот пять дукатов. Положи свою книгу и убирайся!

Крестьянин 2 собирается положить книгу на землю.

Тасит. Только не на землю!

Мигель бросает на землю свой плащ.

Крестьянин кладет на него книгу и уходит. Мигель подходит, чтобы взять книгу.

Мигель. Посмотрим, что там.

Тасит. Нет смысла.

Мигель. Как это, нет смысла? Вы же сказали, что книга вам нужна!

Тасит. Лишь ради того, чтобы прижать к сердцу написанное дорогое имя моей принцессы. А комментарии ничего не добавят к тому, что я знаю о собственной дочери.

Мигель (открывая книгу). Она на арабском!

Появляются в своем прошлом Телло де Сандовал и М. де Сервантес. Другие их видеть не могут.

Тасит (берет книгу из рук Мигеля). Ну, видите! Продолжим наш путь.

Тасит, Мигель и Санчо готовятся в путь. Они не могут слышать М. де Сервантеса и Телло де Сандовала.

М. де Сервантес. Думаю, что в книге говорится о рыцарстве. Как бы в этом убедиться?

Телло де Сандовал. Да. Точно так же в Библии в разных местах и неоднократно говорится о баранах. И, однако, из этого вовсе не следует, что мы имеем дело с трудом по овцеводству.

М. де Сервантес. Книга эта воздействовала самим своим существованием. Это действительно так.

Телло де Сандовал. Сознайтесь же: вы ее прочли. Вам ее перевели. Впрочем, что я говорю? Вы прочли ее по-арабски!

М. де Сервантес. В то время я не знал арабского. И как вы не понимаете: содержание книги значило куда меньше, чем сама книга!

Телло де Сандовал. Но содержание книги — это и есть книга!

М. де Сервантес. В таком случае все марксисты читали Маркса, а все христиане — Евангелие.

Телло де Сандовал. Та книга прямиком вела вас к другой. К той, которую все и сейчас читают. К той, которая преодолевает время, забвение, смерть.

М. де Сервантес. В каком-то смысле — да. Эта случайная книга, попавшая к нам из рук случайного крестьянина, оказалась семенем. Посевом.

Телло де Сандовал. Потому что в ней содержалось послание. Рыцарские россказни были только кодом. За книгой скрывалась другая книга.

М. де Сервантес. Потому что она вселяла надежду, что Дульсинея еще жива. (Показывает на Тасита). Найденная в степи книга была важна тем, что ее еще не сожгли.

Телло де Сандовал и Мигель де Сервантес исчезают.

Санчо. Какой дорогой, дон Тасит? В каком направлении? Вы не забыли, что мы заблудились? И что того, кто мог бы нас вывести, вы самолично прогнали вашей шпагой?

Тасит. Направление не имеет значения. Нам явится Дульсинея. Вперед!

Декорация 5. Камера в тюрьме Аргамазилла дель Альба в 1587 году. Тюремщик убеждается, что Тасит еще дышит.

Сервантес. Сколько нужно дров, чтобы распорядиться судьбой человека?

Тюремщик. Достаточно одной дубины.

Сервантес. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

Тюремщик. Понадобится один старый дуб целиком, если вы хотите, чтобы от человека не осталось и следа.

Сервантес. А от него останется что-нибудь?

Тюремщик. Нет, если я сам возьмусь за возведение костра. Видите ли, дон Мигель, в этом деле главное — воздух. Если воздух не циркулирует между бревнами, вы получите останки. Разумеется, обугленные, неузнаваемые, врать не буду, но все же останки.

Сервантес. А ты, что, умеешь найти общий язык с воздухом?

Тюремщик. Дон Мигель, вы же видите, какое место мне уготовила судьба. Но у каждого должна быть возможность гордиться своим делом. Честному человеку необходимо сохранить хоть крохи достоинства.

Сервантес. Открой мне свой секрет. Маловероятно, что у меня будет возможность им воспользоваться.

Тюремщик. Вязанка хвороста между рядами дров. Но только не тростник и не ива, понятно? Лучше всего добрая веточка настоящего, сухого, как в метле, орешника. Пламя лижет его так усердно, как коза — соль. И в результате — никакой копоти. Тело воспаряет, и огненные ангелы уносят свою воздушную добычу.