Эльга Лындина - Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Для меня это был принципиально новый жанр. Прежде всего было интересно попробовать, посмотреть, что это такое…»
Задачу, поставленную перед собой Бекмамбетовым, мне кажется, можно сформулировать как стремление снять голливудский фильм в России. Но при всей кажущейся простоте этой задачи картина осталась во многом все-таки российской. Не в лучшем смысле слова. Неслучайно в Голливуде «Ночной дозор» изрядно перемонтировали и переделали.
Антон Городецкий — московский интеллигент, волей судьбы ввергнутый в поединок сил тьмы и света, борющихся за свое могущество, по сути, одними и теми же методами. Не знаю, осознанно или неосознанно, но актер в своих решениях, особенно в «Ночном дозоре», близок Александру Кайдановскому в роли Сталкера, как ни трудно связать это с образом вампира Городецкого, с бытованием такого героя. Впрочем, Хабенского можно понять. Проза Лукьяненко даже в кинематографической версии не дает актеру желанных в его игре импульсов. Тем паче Хабенскому, который к моменту съемок в «Дозорах» уже стремился найти диалектическое начало в характере его персонажа, добраться до сути его и до сути стоящего за ним серьезного жизненного явления, пробиваясь к тайникам души. К некой высшей точке.
«Фэнтези», жанр, в котором снимались «Дозоры», по определению ограничен и нередко однозначен. В этом его сила и слабость. Аналитическое начало не входит в программу авторов. Вольный поток эмоций, пусть сдержанных, к чему склонен Константин Хабенский, здесь не ко двору. История в принципе линейна, она разворачивается по прямой линии. Хабенский идет по ней, постепенно прощаясь с попыткой вырваться за пределы обуженной жанровой схемы. Вместе с тем Тимур Бекмамбетов оправдывает мысль, высказанную когда-то Станиславом Лемом о том, что практика западного кино и телевидения учитывает постоянно растущую стоимость острых ощущений. Могу предположить, что во многом благодаря этому режиссер выбрал на одну из главных ролей Константина Хабенского, нацеленно стремящегося заглянуть в уголки человеческой души: актер должен был по мере возможностей (драматургия, режиссура) прорваться в мир больших чувств. С чем Хабенский отчасти справляется, внося в историю Антона Городецкого ноты тревоги, сомнений, боли, помогая зрителям ощутить всю враждебность окружающих их темных сил.
Вампир Городецкий подчиняется, в общем, человеческим законам (даже перемещаясь из мужского тела в женское и наоборот). Подчиняется существующей у людей системе ценностей. Отчего в картине тихо звучит мотив безысходности, который у героев Хабенского с годами становится сильнее и звучней. Благодаря ему сквозь вымысел — основу «Дозоров» — прорывается реальность. Не только реальная, узнаваемая Москва, по которой бродят люди и вампиры. Вожак светлых сил Гесер в исполнении Владимира Меньшова очень похож на руководящего чиновника из какой-то окружной управы. А негодяи-вампиры, как и люди, одиноки в огромном городе.
«— Почему вы не похожи на Антона Городецкого из романа? — спросили Хабенского.
— Мы пофантазировали, пошли от обратного. И пришли к человеку, который является героем поневоле, героем обстоятельств. Он не объясняет, что вот это — плохо, а вот это — хорошо. Он всегда сомневается, это и есть его философия…»
Городецкий отчаянно мечется между сыном Егором, вставшим на сторону тьмы, и подругой Светланой, делающей карьеру светской волшебницы. Мечется при постоянных отсылках к реальности.
Работа в отечественном «фэнтези» принесла Хабенскому несомненные дивиденды. Константин Хабенский прочно вошел в рейтинг любимых россиянами актеров. Принесла ли эта работа серьезное удовлетворение сделанным, радость самому артисту? На это несложно ответить, цитируя самого Хабенского: «Обычно я создавал атмосферу не больше минуты. Сейчас справился минут за пять. Вспышка боли — будто в голове взорвался крошечный снаряд».
У него достает точной самооценки, чтобы не без иронии поведать журналистам о ролях в «Ночном» и «Дневном дозоре»:
«Если честно, просто не знаю, почему «Дозоры» посмотрело так много людей. Возможно, вдруг получился «тот самый» фильм, который ждали?»
Все-таки, наверное, Константину Хабенскому ближе Эдик Летов — его герой из картины Павла Лунгина «Бедные родственники», хотя и не имевшая столь бурного успеха, как «Дозоры». В «Бедных родственниках» Хабенский получил возможность вернуться в трагикомедию, в которой обычно чувствует себя свободно и органично. Хотя никогда не играет на ощупь, как некоторые его коллеги в подобной ситуации.
В «Бедных родственниках» играет роль. Точнее его герой, авантюрист и лицедей, играет роль всеобщего благодетеля, заставив довериться себе обитателей маленького городка Голутвино где-то на юге страны.
Лунгин так обозначил «message» своего фильма: «Мы одиноки, но стремимся любить, брататься, усыновлять, удочерять, быть родственниками. И это чудо».
Звучит гордо и пафосно. Особенно если вспомнить Эдика Летова, этакого современного Остапа Бендера, только действующего в масштабах, значительно отличающихся от грандиозных акций великого комбинатора. Однако идея Эдика Летова совсем не ординарна.
Учитывая, что многие люди за рубежом, имеющие родственников в России, жаждут встречи с ними, причем эти жаждущие — богатые люди, евреи или их потомки, Эдик берется найти их родню, проживающую в России. Разумеется, за немалое вознаграждение этого нелегкого труда. В результате четверо зарубежных подданных прибывают в Голутвино, которых Эдик уверил, что здесь могилы их родных. На самом деле город, в который они устремились, в годы войны был стерт с лица земли. Предусмотрительный и сметливый гражданин Летов об этом отлично знает и выдает за исчезнувшее Голутвино близлежащий, такой же маленький городок, подправив вывеску с названием. Затем нанимает обнищавших местных жителей на роли оставшихся в живых родственников зарубежных набобов.
Что же, задумано смело, необычно, ярко… К сожалению, излишне шумная, говорливая картина, похожая то ли на гротеск с еврейским колоритом, то ли опять же на парафраз Ильфа и Петрова, то ли — отдаленно — на аферу бессмертного Павла Ивановича Чичикова в новом временном варианте и, соответственно, в несколько иной ситуации…
Эдик Летов мечется в хаосе нарастающих страстей и скандалов разного толка, кого-то вовремя соединяя, кого-то вовремя разъединяя, обихаживая, уговаривая, убегая от постоянно возникающей опасности, пытаясь хоть как-то отработать уже полученный гонорар. Он ударяет по нервам зрителей своими эпатажными выходками. Актерски Хабенского влекут две стихии: фарс и убежденность в том, что каждый человек по-своему прав. Почти каждый. Что вносит в идею Летова и ее осуществление некий благородный нюанс, созвучный словам Лунгина: «Мы одиноки, но стремимся любить…»
Эдик помогает людям найти объект такой любви — он не просто и не только хищник, использующий людей ради гонорара. Он даже сострадает своим клиентам, хотя вовремя останавливает себя, чтобы это не помешало ему довести до конца все им задуманное. То есть профессиональным мошенником его не назовешь. Такова эмоциональная логика актера, которой он наделяет Эдика Летова, — логика, редкая для современных актеров, вольно или невольно адекватных нашему прагматичному, безжалостному веку. Своим современникам, живущим «здесь» и «сейчас», не задумываясь об общей участи.
Открытая эмоциональность позволяет Эдику обманывать зрителя. Обманывать отчасти и в позитивном звучании этого слова: обманывать, чтобы помочь. Не давая озвереть самому себе и другим, задыхающимся в одиночестве. А это одна из самых трудных задач в нынешнем безумном круговороте жизни. Да, Эдуард Летов, конечно же, жулик. И все-таки Хабенский привносит в авантюрный вояж его героя ноту боли, тоски по единению, близости, по ушедшей ясности детства, когда все вместе, все понимают друг друга (по крайней мере, нам так все больше и больше кажется с уходящими вдаль детскими годами).
Эта боль часто ведет героев Хабенского, выделяет их среди любимых зрителями современных экранных персон — «качков», «ментов», «братвы» и прочих, прочих, связанных криминалом, кровью, бизнесом.
Причина еще и в том, что у Константина Хабенского свой четкий взгляд на мир. Это можно проследить не только по его работам, но в том числе и по его интервью, к которым он относится с той же серьезностью, что и к своим ролям. В них ощутима живая мысль актера. Кажется, что заданный ему вопрос он беззвучно повторяет для самого себя и себе же, в первую очередь, отвечает. «Как вы работаете?» — несколько наивно спрашивают его. — «А я не знаю, как работать над ролями. У меня есть какие-то точки отсчета для работы, а дальше все происходит по-разному: либо открытие, либо никаких открытий, и тогда полный провал. А пользоваться тем, что, мелькая «по ящику», тебя знают и ты на этом выплываешь, я не хочу».
