Эльга Лындина - Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Главные слова здесь — «судить» и «делать выбор». Несмотря на то, что актер не бывает судьей для своих героев. Речь идет о суде человека над самим собой, нередко связанном с этим беспощадным себе же приговором.
Алексей Турбин не стал, на мой взгляд, актерским откровением Хабенского. Но сыграл серьезную роль в будущем его, в частности в картине «Адмиралъ», где Константин играл Александра Колчака.
О работоспособности Хабенского уже слагают легенды. В 2004 году, например, он снялся в четырех фильмах, не оставляя работу в театре. Не все его кинороли были, естественно, равнозначны. Это Антон Городецкий в «Ночном дозоре» режиссера Тимура Бекмамбетова. Политрук Лившиц в «Своих» Дмитрия Месхиева. Полосуев в «Богине, или Как я полюбил» в режиссерском дебюте Ренаты Литвиновой и Лозовский в телесериале «Гибель империи». Невероятная творческая активность! При том, что Константин Хабенский невероятно требователен к себе независимо от объема роли. Впрочем, последнее время он — одна за другой — играет роли главные.
О первой встрече Хабенского с Дмитрием Месхиевым речь уже шла. Но по-настоящему эта встреча состоялась чуть позже, в картине «Механическая сюита», в которой Хабенский сыграл, на мой взгляд, одну из своих лучших ролей.
Суетливый, нелепый, как бы навсегда прижатый к земле Эдик сразу вызывает сочувствие, хотя и не без несколько пренебрежительного оттенка. В этом аспекте интересна самооценка этой работы самим актером: «Месхиев предложил мне в этом фильме роль, настолько далекую от создавшегося стереотипа ментовского образа, что поначалу было даже страшно. Но вместе с моими друзьями Сергеем Гармашом и Михаилом Пореченковым достойно справились с препятствиями. Ставлю себе крепкую «четверку» (остальным «пятерку»)».
И все же хотелось бы перевести «хорошиста» Хабенского в отличники, опираясь на результат. На представшего на экране совсем не героя, на личность, в которой вообще уже почти исчезло чувство протеста… Худой, рыжий, в темных глазах постоянно мечется страх — страх ожидания беды, которая в воображении Эдика всегда стоит у него на пороге. Оказывается, можно довести до такой степени унижения?
Актеру не было дано в роли Эдика подробно рассказать о подобной человеческой природе: иной была драматургия, жанровое начало «Механической сюиты». Актер уверенно существует в рамках острой фарсовой комедии. И только к финалу в картине находилось место для психологических частностей, тонких душевных перепадов.
В принципе же Хабенский как-то очень ненавязчиво давал понять, что его Эдик однажды был резко, сильно ушиблен какой-то жестокой несправедливостью. Слабый, сомневающийся в себе, он сломался под этим грузом, и груз этот постоянно довлеет над ним. Довлеет в дальней глубине, под тонкой коркой души. Эдик ждет удара от каждого встречного и не верит, что уйдет от нее… Лишь изредка на его лице появляется слабая улыбка надежды: может быть, и в его жизнь придет покой, о котором он мечтает? Может быть, он наконец найдет в себе силы противостоять своим угнетателям? Не об ли грезили еще недавно советские люди, раздавленные властной диктатурой?
Дмитрий Месхиев любит работать с одними и теми же актерами, создавая как бы свою кинотруппу. Так он поступил и начиная работать над фильмом «Свои».
«Свои» — одна из лучших картин Дмитрия Месхиева. В 2004 году она стала лидером Московского Международного кинофестиваля. Имела успех за рубежом. Имела прокат в России, хотя в скромных пределах, в каких обычно прокатывают у нас отечественные ленты.
Новая жизнь России как бы актуализировала новые мотивы, в частности, открывая новые пласты в истории Великой Отечественной войны, раздвигая границы нашего знания о прошлом, казалось бы, так подробно описанном, исследованном. Это стало одной из мет в картине Месхиева.
Война с присущей ей беспощадностью обнажает человеческие связи. Разводит людей не только по разные стороны линии огня, но и обнаруживает серьезные противоречия внутри объединившихся по ту или другую сторону.
Однако экстремальная ситуация порой заставляет их сплотиться, забыть о том, что разъединило в прошлом: иначе не справиться с главным врагом…
Примерно в таких обстоятельствах оказывается староста оккупированной немцами деревни на северо-западе России. Староста, человек немало пострадавший от советской власти, решается укрыть от фашистов четверых наших бойцов, бежавших из плена. Один из них, сын старосты, привел товарищей в родную деревню. Он-то — свой, понятно. Но все складывается так, что «своими» становятся и трое других бежавших. Среди них политрук Лившиц, которого играет Хабенский.
На долю актера выпала трудная доля. У драматурга Лившиц наделен чисто внешней характерностью — больной, простужен, его терзает озноб, все время кашляет, а это может выдать прячущихся. Один из его спутников — особист, бывший партработник, человек тупой и низкий, ненавидит Лившица просто за то, что тот еврей. Хабенский вместе с режиссером ищет состояние человека, со всех сторон загнанного в угол, к тому же измученного болезнью. В нем накопилась тяжелая усталость, она отгораживает Лившица от его сотоварищей, и он остается наедине с собой. Так начинается его осознанное прощание с жизнью, а эта тема близка Константину Хабенскому.
К этому времени он сыграл череду героев, тронутых рефлексией, отчасти расщепленных уже характеров, что позволяло ему с особой силой проживать последний этап человеческого пути или даже только его мгновения. При всей естественной личной эволюции Хабенского, произошедшей за годы напряженной работы, эта тема не только не уходит из его созданий, но нередко укрупняется, позволяя актеру выразить и себя, и свое время.
Только в начале XXI века можно было со спокойным трагизмом, при минимуме слов сыграть прощание с жизнью, решимость достойно уйти. Для таких людей, как Лившиц, есть роковая предопределенность в подобном исходе пути.
Если верить тому, что судьба человека предначертана в системе главных векторов, в том числе и в профессии его, особенно для художника, то Хабенского многое вело к тому, чтобы все же сыграть Гамлета. В музыкально-литературной композиции, где он ощущал себя не менее свободно, нежели на сцене или на экране.
Политрук Лившиц — несколько штрихов, точных мазков — с одной стороны, из прежнего опыта Хабенского, с другой — что-то вроде исканий на предмет будущих работ. Как и в маловнятной, вычурной картине Ренаты Литвиновой «Богиня, или Как я полюбила», в которой герой актера носит его собственное имя — Константин и фамилию, пришедшую будто из прозы Федора Сологуба: Полосуев. Тождество имени отнюдь не означает, что Хабенский играет самого себя. Снова рефлексия, душевная усталость. И агония — это уже проба пера. Некий флер, к которому стремится Литвинова, — Древняя Греция, в еще большей степени Византия, рок — гармонируют с бледным лицом Хабенского, его темными глазами и затуманенным взглядом. Каноны византийского портрета ощутимы, но нет их напряженной суровости. Только неисправимое, нарастающее одиночество.
Актер отчасти сохраняет это даже в двух отечественных блокбастерах, снятых Тимуром Бекмамбетовым: «Ночной дозор» и «Дневной дозор». Хабенский участвовал в обеих картинах в роли Антона Городецкого. «Дозоры» собрали огромное (по российским меркам) количество зрителей, что соответственно приумножило популярность Константина Юрьевича. Кинокритики к его успеху в данном случае отнеслись иронически, в чем, на мой взгляд, есть оттенок снобизма. Подобный успех так или иначе свидетельствует, что герой Хабенского вписывается в современный пейзаж, что подкреплено обаянием актера, его искренностью, правдивостью. Сам Константин Юрьевич интересно прокомментировал зрительский успех «Дозоров»: «Если честно, не знаю, почему «Дозоры» посмотрело так много людей? Возможно, посмотрели вдруг тот самый фильм, который отвечает чаяниям людей. Мы ведь, снимая фильм, варимся в своем соку — иной раз совершенно по-своему оцениваем нужды зрителей. Скажем, с точки зрения актерской братии, идеальный фильм — тот, который основан на хорошем материале, с качественным монтажом… А с точки зрения критиков, идеальный фильм — это… вообще непонятно что! Невозможно представить, что людям понравится. Может, это будет народное кино, может, фантастический триллер, а может быть — какая-то военная история.
— Ваш герой в «Дозорах» — фигура мистическая, раздает индульгенции на злодеяния?
— Любопытно, но на съемках мы даже не говорили ни о какой мистике — просто абсолютно нормально снимали жизнь человека, который каждый день ходит на службу, выезжает в командировку, выполняет задания. Мы не играли ни магов, ни волшебников.
Для меня это был принципиально новый жанр. Прежде всего было интересно попробовать, посмотреть, что это такое…»
