Античный театр - Дмитрий Павлович Каллистов
Только в середине XIX века русский коллекционер-собиратель древних рукописей епископ Порфирий обнаружил в одном из монастырей на Ближнем Востоке в переплете старой церковной книги пергамент с небольшими отрывками из двух комедий Менандра. С того времени число таких находок значительно возросло, и теперь известно почти два десятка текстов Менандра. Самой ценной из этих находок до недавнего времени считался так называемый Каирский папирус. Он был найден в 1905 году во время раскопок в Египте и содержит неполный текст четырех комедий Менандра. Нам известен полный текст только одной комедии Менандра: «Дискол» — «Угрюмец». Он был обнаружен в 1956 году, когда швейцарский коллекционер приобрел на рынке в Александрии неизвестного происхождения папирус с текстом этой комедии. В 1958 году «Дискол» был впервые опубликован.
Научное освоение творческого наследства Менандра, таким образом, началось сравнительно недавно, но вокруг него уже успела вырасти большая литература. Центральное место в ней, естественно, занимает «Дискол», ибо все другие комедии Менандра, в лучшем случае сохранились лишь, как «Третейский суд», на две трети, или, как «Отрезанная коса» — лишь наполовину.
Комедия «Дискол» — «Угрюмец» (другое название ее — «Человеконенавистник»), удостоенная первого места на драматических состязаниях 316 года до н. э., принадлежит к числу ранних комедий Менандра. Она существенно отличается от обычного типа комедий того времени. Нет в ней никаких раскрывающихся в ходе действия «тайн», нет и подкидышей, сцен «узнавания», из числа обычных персонажей выпала гетера. Однако начинается «Дискол» с традиционного для новоаттической комедии пролога. Для таких прологов требовался особый персонаж; в данной комедии это бог Пан. Во вступительном монологе он знакомит зрителей с предшествующей началу действия обстановкой и основным содержанием пьесы. Действие комедии разворачивается у грота Пана, перед фасадами расположенных по обе стороны от него домов вблизи филы — укрепленного пункта в северной, пустынной части Аттики с неплодородной каменистой землей. Здесь живет и с утра до ночи трудится над своим полем главный герой комедии — Кнемон. Пан характеризует его в прологе как человека нелюдимого, угрюмого, за всю долгую жизнь никому не сказавшего доброго слова. Жена Кнемона не выдержала совместной с ним жизни и переселилась в соседний дом, к сыну от первого брака Горгию. Кнемон остался один в доме с дочерью и старой рабыней.
Вот к этой дочери Кнемона и прониклись сочувствием бог Пан и нимфы и вознамерились устроить ее счастье. Для этой цели они воспользовались Состратом, сыном жившего неподалеку богатого землевладельца. Увидев дочь Кнемона, возлагавшую венки на изображения муз, Сострат, очевидно, не без внушения со стороны последних, немедленно же в нее влюбился, тем самым превратившись в традиционного комедийного юношу, которому теперь предстояло преодолеть ряд препятствий на пути к предмету своей любви. Намерения у Сострата были самые хорошие: вступить с девушкой в брак без всякого приданого. Но как добиться согласия ее угрюмого отца?
Интересно, что, в отличие от всех других комедийных юношей, охваченных подобными чувствами, Сострат отнюдь не беспомощен. Хотя рядом с ним готовый к услугам парасит, он не обращается к нему за помощью, а сам посылает раба, поручая ему выяснить, с кем ему следует вести переговоры о браке. В ужасе возвращается запыхавшийся раб. Мрачный старик встретил его градом камней и комьями земли, наотрез отказавшись с ним разговаривать.
Спасает положение пасынок Кнемона Горгий, проникшийся симпатией к влюбленному юноше. Он советует ему переодеться в одежду бедного крестьянина и, вооружившись киркой, поработать на земле рядом с домом старика, чтобы таким путем завоевать его расположение. Сострат с радостью на это соглашается.
По ходу действия перед зрителями появляется и ряд других, второстепенных персонажей пьесы: мать и сестра Сострата, посетившие святилище Пана, повар, рабы — городской избалованный и сельский скромный и усердный и др. Тяжелая, непривычная работа, однако, не помогла Сострату. Выручил его неожиданный случай. Доставая упавшие в колодец ведро и кирку, Кнемон сам в него падает. На помощь ему бегут Сострат и Горгий. Спасенный ими Кнемон лежит у колодца. Тут только он понял то, чего не мог понять всю свою долгую жизнь.
Ошибка Кнемона состояла в том, что, дорожа независимостью (автаркией) и видя вокруг людскую злобу, своекорыстие, вражду, эгоизм, он ушел в себя, отвернулся от людей, стал человеконенавистником. Благородный поступок Горгия, которому он никогда не сделал ничего хорошего, открыл ему глаза. Он понял, что существует добро, что люди нуждаются во взаимной помощи.
Растроганный Кнемон усыновляет Горгия, передает ему свое имущество, поручает выдать сестру замуж, снабдив ее приданым. Горгий знакомит отчима с Состратом. Сострат еще не снял крестьянского платья, и лицо его потемнело от работы под жаркими лучами солнца. «Он загорел, он земледелец», — восклицает старик и дает согласие на брак Сострата с его дочерью. Появляется перед зрителями и богатый отец Сострата. Он совсем не против женитьбы сына на бедной девушке. Тут же заключается и еще один брак: жившего до сих пор трудами рук своих Горгия с дочерью богатого землевладельца и сестрой Сострата, которой отец дает в приданое огромную сумму в три таланта.
Этот счастливый конец не подготовлен предшествующим развитием действия. Но, видимо, автора комедии это мало заботило. Ему было важно высказать мысль о том, что отказом от человеческих связей, уходом в себя, в свою частную жизнь нельзя достигнуть счастья.
Можно ли в этих мыслях автора комедии усмотреть своего рода противопоставление старой полисной морали и морали новой, современной веку Менандра? Соблазнительно пойти по этому пути в оценке «Угрюмца». Сущность демократии, в представлении древних, находила свое выражение не только в независимости (автаркии) государства, но и в праве каждого гражданина, как выразился Фукидид, «жить в свое удовольствие».
В таком случае явная утрировка Менандром образа нелюдимого старика может рассматриваться как полемический выпад против самого принципа широко понимаемой автаркии. Такая мысль была высказана И. М. Тронским в статье, посвященной «Угрюмцу» Менандра.[12]
Мысль эта представляется убедительной хотя бы потому, что доброжелательность, как принцип человеческих отношений, тоже понимается Менандром очень широко. Доброжелательность у него порождает солидарность и взаимопонимание между людьми различного материального достатка, своего рода консолидацию мелких и крупных землевладельцев.
В браках между богатыми и бедными, которым Менандр явно симпатизирует, так же можно видеть один из предлагаемых им путей смягчения социально-имущественных противоречий, терзавших современное ему
