История театра в Харькове - Квитка-Основьяненко Григорий Федорович

После спектакля — все опять к губернатору. Тут музыка, певчие, начинаются танцы для молодых, продолжаются беседы солидных, а карт всё не видно; к 12-ти часам легкий ужин, и все по домам. И таких дней два, три в неделю!..

В высокоторжественные дни — обед и бал у губернатора по билетам. В театр свободный для всех вход. Из высшего общества не было там никого. После театра фейерверк.

Именины губернатора праздновались отлично. Все присутственные места, по случаю тезоименитства его превосходительства и проч., и проч., закрывались. Всеобщий съезд у губернатора с поздравлениями. Являлись начальства «классов и коллегиума» с отборными учениками. Они тезоименитому говорили на всех преподаваемых в училищах языках поздравительные речи, стихи, «диалоги». Губернская типография подносила стихи, напечатанные на розовом атласе.

После полного титула, именования чина, должности, орденов, имени, отчества, причины праздника, начинались они так:

Или:

В такие дни в театр был вход также свободный. Медведь в опере «Два охотника», всегда даваемую в эти дни, потешал ликующую публику.

Молва о Харьковском театре шла далеко. Порядок, устройство были отличные, доходы очень хороши, и как издержки были весьма не важны, то и капитал театра значительно умножился. Не для чего было издерживать денег: пьесы тогдашнего времени были не затейливы, из действующих на сцене были на жаловании только два вольные актёра и три актрисы. Первые лица из них получали по 70 руб. ассигн. в год, а прочие 50 и 30 рублей. Бенефисов не было. Музыка и вся прислуга по театру была даровая, из присяжных казённой палаты и сторожей других судов. Гардероб шёл прежний, с небольшими поправками и добавками, из китайки, стамеди и мишуры, и то при новой пьесе, которые, как сказано, являлись редко.

По распространившимся слухам, прибыл в Харьков отставной придворный актёр Константинов*, и па предложение его принять театр на собственное содержание публика согласилась. К имевшимся уже при театре, носящим название актеров и актрис, он добавил ещё привезенных с собою. Труппа была небольшая, шесть актеров и три актрисы только, но они были сгармонированы как нельзя лучше; сцену начали застилать сукном. Актёры выступали в пышных французских кафтанах, вышитых золотом, блёстками, каменьями, заблистали пуговицы, пряжки... что за роскошь! Декорации не только поновлены, но написаны новые: улицы с огромными строениями, которым и конца не было видно; лес — точно живой, непроходимый лес; комната с колоннами, карнизами и пышными зеркалами; другая поскромнее, но маленькая. И как изумлены были зрители, когда в одной пьесе, по содержанию, действующее лицо вдруг провалилось под пол, якобы земля пожрала его!., Вот штука! Три дня занимала всех такая невидальщина!..

Пьесы прежние заменены были вновь вышедшими: «Тщеславный»*, «Счастливый волокита», «Честное слово», «Нанина» (Вольтера), «Минхемы, или Близнецы»*, «Братом проданная сестра»*, «Хвастун»* и другими. Оперы игрались все тогдашнего времени и, наконец,— nes plus ultra — трагедия «Беверлей»*, после которой Константинов, игравший первую роль, бывал болен дня по три.

Примадонна «Лизка» получала уже 300 рублей и бенефис; прочие от 250 до 75 рублей в год; бенефисов им не было. Абонемент на места возвышен: ложа 120 и 100 рублей, и все по-прежнему на год. Абонирующие должны были сами отделывать ложи: разных цветов бархат, атлас с блестящими украшениями. Делали в зале, хотя и при сильно тусклом освещении, отличный вид. Для прочих мест цены были также высокие: кресла 2 руб. 50 коп. (годовое 50 руб.), стулья за креслами 1 руб. 50 коп., партер 1 руб., галерея 50 коп. Для абонемента положены были представления по воскресеньям и четвергам. В прочие дни, не исключая и субботы, в случае ярмарок и съезда дворянства, играли не в счёт абонемента, и тогда давались новые или и из прежних отличные пьесы.

Несмотря на возвышение цен и на беспрестанное повторение одних и тех же пьес (особливо «Нанины», «Честного слова» и некоторых опер), театр, кроме лиц, выходивших от губернатора, как сказано выше, наполнялся посетителями очень усердно. Зная каждую пьесу наизусть, они повторяли слова за действующими и с постоянным жаром рукоплескали при любимых ими выражениях.

Константинов был принят в обществе и от доходов театра, за удовлетворением уже значительных расходов по нём, жил очень изрядно. Не было надобности с труппою скитаться по другим городам и ярмаркам, «зашибать копейку», как делают в иных местах содержатели театров.

Государственный траур прекратил существование нашего театра.

Театральную залу, по каким-то расчётам, новое местное начальство придумало сломать, декорации, гардероб и всё принадлежавшее к театру продано с аукциона. Константинов и труппа его разъехались по разным сторонам. Чиновников в губернском городе уменьшилось до одной трети; начальники губернии сменялись часто; потребовалась деятельность по службе, занялись делом серьёзно, некогда было думать о рассеяниях.

Не скоро, и именно в 1808 году, проезжающие или, вернее, проходящие через город наш два актёра с актрисою, ищущие где-нибудь приютить свои необыкновенные таланты и тем избавиться от голодной смерти, предложили свои услуги харьковской публике, единственно для пользы общей. Один из служивших тогда у нас чиновников*, зная общее желание и соглашаясь на просьбу общества, взял на себя заботы дать возможность странствующим артистам показать сценические свои дарования. Приискана зала; за невозможностью устроить вскоре сцену, поставлены столы, на них укрепили ширмы в виде кулис, прицепили занавес. К актерам ex officio[2] прикомандировали любителей из приказных служителей. В назначенный день съехался ареопаг*, и уселся — или, правильнее, улёгся — там; зажгли сальные свечи, три скрипки проиграли Моцартов «Квартет», суфлёр под главным столом застучал ногою и занавес взвился!.. Стихи в комедии «Братом проданная сестра» полились быстро, бурно, бойко, громко, шумно... Четыре раза падающий занавес скрывал актёров от внимательных слушателей и давал средство великим действователям после сильных напряжений отдыхать и запасаться новыми порывами на следующее действие... Когда же и пятое действие «отодрали лихо», занавес тихо опустился в последний раз, ареопаг при громких рукоплесканиях произнёс своё решение: «Быть театру в Харькове!» И в самом деле, вся публика вообще приступила с убеждениями к тому же чиновнику и «умолила» его позаботиться устроить для нас театр.

По всей справедливости должно сказать, что этому чиновнику мы обязаны за новое основание у нас театра, послужившее к продолжению его и до настоящего времени. Тогда, на первый случай, смастерили балаган, устроили подмостки, повесили декорации и поспешили начать представление. А между тем на площади, против дворянского дома, выстроен театр, да какой! Правда, из досок, но кроме того, что сцена была обширная, глубокая, в зале было 17 лож в верхнем, лучшем ярусе и 15 внизу; несколько рядов кресел, партер, амфитеатр и галерея. Для большего удобства были выходы для каждого отделения зрителей. Декорация, по тогдашнему времени и способам, явилась приличная, выгодная и благовидная.

Все ложи и много кресел были немедленно абонированы, и уже счёт шёл не на время, но на число представлений. Цены были немного дороже прежнего. «Севильский цирюльник»*, большая комедия Коцебу* и другие маленькие комедии, все русские оперы тогдашнего времени беспрестанно сменялись на нашей сцене. Чада Талии, скитающиеся по России, услышав о новом для них пристанище, явились изумлять нас своими дарованиями. Довольно было и того, что было место, где собирались все, и все с удовольствием проводили время.