Юрий Ильенко - Легенда о княгине Ольге
— Об Ольге? Ха! Я о ней все знаю… — Вивера не верил ни единому слову Владимира, но что-то в спокойной интонации князя смутило его. — Знаю, например, что она была болгарка, из Плиски.
— Болгарка? — изумился Владимир.
— Ха! Так сказал Вещий Олег, когда привезли ее для Игоря. Сказал, что она болгарка княжеского рода. А себя называл варягом… Знаю я, какой он варяг. Как я — греческий император! Грабил он торговых людей в верховьях Днепра, потом и вправду подался в варяжскую землю. А вернулся уже, видите ли, — ха! — варяжским конунгом!
— Почему? — спросил Владимир.
— Не понимаешь, ха! Чтобы и он, и его дети, и его внуки были князьями по праву крови, ха! А иначе каждый смерд начнет зариться на княжеский стол! Вот ты, к примеру, заришься, ан не выйдет, даже если я не убью тебя. Ты сын ключницы, не захотят тебя новгородцы. И отец не поможет своим мечом! Только до этого дело не дойдет. Живым не уйдешь, мне за это уже заплачено. Вперед заплачено…
Вивера вновь поднял лук.
— Не стреляй! Ты был с Ольгой в Константинополе. Зачем она стала христианкой?
— Ха! Первый раз такого дурака вижу! Вместо того, чтобы выпрашивать себе жизнь, он глупости спрашивает! Хорошо! Отвечу еще па два вопроса, чтобы всего три вышло. Такое твое право перед смертью. Так вот, она уже из Болгарии пришла христианкой, тайной, а в Константинополь ходила за крещением, чтобы уравняться во власти с кесарем… от себя добавлю, забавное дело вышло там. Возжелал ее кесарь, красивая баба была… но и хитра… она и попроси его крестным отцом быть. Ладно, крестили ее. Он и говорит: ну, а теперь пошли ко мне. А она и отвечает: тебе теперь нельзя со мной быть, ты теперь отец мой крестный! Ха-ха! Так и получил кесарь от ворот поворот! Ха-ха!
— А почему у нее только один сын Святослав? Другие дети были?
В третий раз вскинул лук Вивера и зло выкрикнул:
— Не было других! Не было! Она так и не допустила к себе Игоря, как и кесаря! Любила кого-то она всю жизнь, да об этом человеке даже я не знаю!
Тяжелая стрела, со свистом рассекая воздух, врезалась Вивере в бок, сбросив его с коня.
Обернулся потрясенный Вивера и увидел на опушке Свенельда с княжьими людьми. Прохрипел судорожно последние слова:
— Да! Хитер- мальчишка… хитер… будешь князем… будешь…
— Кто велел тебе?! — зло крикнул Владимир Свенельду.
— Знал много… Болтал и того больше. — мрачно промолвил Свенельд, подъезжая к Вивере, который уже затихал в окровавленной лесной траве. Но собрал тот последние силы, приподнялся и прохрипел в лицо Свенельду:
— Ненавижу… Всю жизнь ненавидел! Верный пес! Кому служишь? Тебя они тоже… Чужими руками, как и меня, когда ты им станешь не нужен… Ненавижу…
И упал и больше не подавал признаков жизни.
Те шестеро верховых, что были с Виверой, смиренно ждали своей участи, окруженные людьми князя. Свенельд приказал:
— Отберите у них оружие и коней. Пусть идут, куда ветер дует…
В ту ночь на привале к костру, у которого одиноко сидел в глубоком раздумье мальчишка, подошел воин, сказал:
— Пошто приуныл, молодой князь? Меня Дроздом-Пересветом зовут… Хочешь, спою. Я сам песни складываю…
И Дрозд запел:
Лету осень присниласьВ жаркую ночь на Купалу.Будто в жены просиласьИ в губы его целовала…В травах перепел бил,И кукушка в лесах куковала.Бесшабашное летоДо утра свою смерть целовало.Всю короткую ночь,Ночь напролет на Купалу…
Дрозд перевел дыхание и повел дальше сильным высоким голосом… А к их костру на песню уже стягивались со всех сторон дружинники, рассаживались в круге костра.
Плачет в бане княгиняКаждую ночь на Купалу.Кровь вовеки не стынетНа ноже окаянного Мала!..Только солнце встает —И княгиня выходит из бани,Верных воев зоветИ садится в Яриловы сами…
Отвезите меня, говорит,В тех санях, что возили Ярилу,В каждый город, в деревню и скит,Что лежат на земле моей милой…
— Чего замолк? Пой дальше! — проворчал из мрака недовольный голос.
— Дальше я еще не надумал… Слова еще не пришли. Не знаю дальше…
— А чего там знать! — с досадой на то, что оборвалась песня, вступил еще один голос. — Чего знать-то, говорю! Пой, как оно было, вот тебе и слова: как поехала княгиня по всем землям славянским, стала собирать дружину для сына своего Святослава… Мал он еще был, да и дружину она собирала ему под стать — из таких же отроков, как он сам. Говорила нам княгиня: подрастете — защитой будете земле русской.
— И затем я вас собираю из всех земель, — перебил третий нетерпеливый голос, — и вятичей, и полян, и кривичей — словом, всех, дабы в общем деле любовь свою крепили и дружбу. В дружине дружба куется.
— Пой! По правде пой — тогда слова сами придут!
Вдруг все разом поднялись, и звуки взбудораженного привала наполнили лесную поляну — ржали кони, покрикивали крепкие мужские голоса, кто-то кого-то звал, смеялся, звенело оружие н сбруя.
Владимир на миг снова остался одни у костра. Тотчас рядом обозначилась неясная фигура, и Владимир узнал мать. Малуша говорила быстрым шепотом:
— Сынок, уйдем! Это последний переход! Уйдем! Я умоляю тебя! Я боюсь, нет — я не боюсь, я знаю. Это страшно. Вспомни Виверу! Поверь матери!
— Мама, успокойся… Я боюсь только того, чего не понимаю. А это я понимаю. Успокойся, мама, мне не страшно. И не уходи!
Владимиру уже подводили оседланного Облака. Подошел Свенельд, узнал Малушу, ничего не сказал, только долгим пытливым взглядом изучал ее, будто проникал в самую сердцевину ее тревог.
— Малуша поедет со мной, — сказал молодой князь.
Ополдень прискакали дозорные и доложили князю Святославу:
— Не в Новгороде ждут нас, а в поле. Дружина поболе твоей, князь, воевода посередке. На малой речке стоят, на ручье, Удалец прозывается. На том берегу стоят. Похоже, не первый день… Только сегодня изготовились — прознали про тебя, видно.
Святослав со Свенельдом отъехали в сторону и какое-то время их кони бежали рядом — на ходу шел военный совет. Потом Свенельд поскакал в голову конного строя, на ходу отдавая какие-то приказы. Владимиру не слышно было слов, но по повадке Свенельда было ясно — готовит князь дружину к внезапному нападению новгородцев, а может, намерен и сам напасть внезапно. Люди подтянулись, напряглись, это настроение передалось и лошадям — вся до этого мирная толпа превратилась в отлаженный боевой организм, готовый в любой миг действовать решительно и умело.
И когда обогнули плоский холм, поросший редким ельником, открылось широкое поле под низким северным небом, ручей и строй новгородцев — мужики как на подбор.
На берегу ручья дружина князя остановилась.
— Здоров будь, воевода! — крикнул Святослав и подмял приветственно могучую руку.
— И ты здравствуй, князь! — ответил воевода и ждал, что станется дальше.
На белом арабском жеребце по кличке Облак в прозрачную воду ручья въехал юный князь Владимир. Он приблизился к воеводе и спешился. Протянул воеводе повод.
— Я дарю этого коня, копя княгини Ольги, моей бабки, дарю тебе в знак уважения и дружбы. Прими дар, воевода. Коня зовут Облак.
Воевода, восхищенно осматривая коня, принял повод. Усмехнулся:
— Благодарю тебя, князь новгородский! Отплачу верой и правдой. Только не для воеводы такой конь, это княжеский конь. Так что не обессудь и садись в седло.
Владимир гордо поднял голову — юный, строгий, пылающий от волнения:
— Княжеское слово крепко.
Воевода удовлетворенно улыбнулся. Он был стар, мудр и любил отвагу и правду. Обернувшись к своим людям, сказал:
— Моего жеребца Облака мы пустим в табун! Ни седло, ни узда до конца его жизни не прикоснутся к нему! — И зычно выкрикнул: — Коня новгородскому князю Владимиру!
Уже вели коня, покрытого парчовой златотканой попоной.
— Прикажешь, князь, дорогих гостей звать на пир?
— Зови. — сказал Владимир.
Спустя много-много лет умирал в стольном граде Киеве князь Владимир Красное Солнышко. И перед смертью пожелал:
— Приведите ко мне грека Арефу.
Забегали люди бесшумно по опочивальне, засуетились, зашептались. Склонился над князем священник, сказал:
— О, князь! Преставился раб божий Арефа тому сорок лет.
— Нехорошо… — огорчился князь. Впал в забытье, очнулся и приказал: — Скорописца ко мне! Со всем снарядом писчим. Буду говорить со слов, писанных Арефой. Слово в слово. О бабке моей, светлая ей память…
Опять забылся.
Когда пришел в себя, все уже было готово, и князь начал диктовать:
— Была она предвозвестницей христианской земле… как денница перед солнцем, как луна в ночи…
