Андрей Бурак - Юлия
— От ребенка?! Как это можно заставить? — воскликнул Раду.
— Сейчас многие так живут, — продолжала Вера. — И когда это случилось… Господи, меня опустошили, лишили души! Я ненавидела всех! Ненавидела за эту боль, за то, что чьи-то руки вырвали мое дитя.
Раду взял ее за руку, посмотрел в глаза. Он никогда не видел Веру такой взволнованной.
— Не надо бы людям так мучить друг друга.
— Потом был Новый год… Самое любимое мое время. Раньше мне казалось, что Новый год все может изменить и всех сделать счастливыми. Я ходила по улицам и, словно в первый раз, видела заснеженные деревья в синих сумерках. Над головой качались желтые пятна фонарей. Летели снежинки, словно мотыльки. И в душе рождалось ощущение счастья, такое, какое бывает только под Новый год. Это был мой самый любимый праздник…
— Я его тоже люблю.
— А в тот раз я так ждала его, так надеялась. Но ожидания не оправдались. Так я попала в ваши места, — улыбнулась она странной улыбкой. — Я разболталась, да?
— Такое у каждого бывает. Нет-нет да подступит аж к самому горлу! Тут надо кому-то все рассказать…
Некоторое время они шли молча.
— Вечер сегодня какой-то необычный, — нарушила молчание Вера. — А вам, наверное, неприятна моя исповедь, ведь у вас…
— Ничего… Живем же! — оборвал он ее тихо, но твердо.
Нетерпеливым движением Юлия открыла калитку. По ее частому дыханию видно, как она спешила вернуться в дом, в семью. На ее лице все же блуждала улыбка, хотя она уже успела окинуть беспокойным взглядом погруженный в темноту дом. Подошла к двери веранды, постояла. Улыбка постепенно сходит с лица. Юлия очень встревожена. Она молча заходит в одну комнату, в другую, везде включая и выключая свет.
Дом Юлии и Раду на холме был похож на корабль, подающий сигналы бедствия.
С поляны виден этот мигающий свет, но ни Раду, ни Вера не замечают его.
— Я сказал: «Отец, ее зовут Верой!..» — говорит Раду взволнованно.
— Верой?! — испуганно переспросила Вера.
— Давно у него не был… дела. Но я пришел, чтобы сказать это. Он поймет. Я все вспомнил. И Витору, за которой ухаживал, и как на Юлин женился. Я был молод… Но годы идут! Вот я и сказал ему, чтобы он не осуждал меня. Я ему честно сказал: «Ее зовут Верой!».
— Раду, — тихо и ласково произнесла Вера.
— Я простой крестьянин… Раду. Из рода Вечная страна — Царэлунгэ. У меня корявые руки.
Вора взяла в свои руки его большую ладонь:
— У вас прекрасные руки, Раду. Раду — это радость…
— Вот я и сказал ему, чтобы он не судил меня…
В доме горел свет. Теперь он горел везде, в каждой комнате. Юлия слушала пугающую тишину дома, затем включила на полную громкость радио и телевизор, а сама вышла во двор. Устало села на порог дома, но тут же встала и с криком: «Веру-ца-а!» пошла на поиски.
…Раду и Вера шли по саду в сторону дома. Совсем близко послышался голос Юлин:
— Ра-а-аду!
— Мы здесь, — отозвалась Вера.
Юлия подошла к ним. Ее лицо осветила улыбка.
— Я задержалась в больнице. Прихожу, гляжу: пусто. И мне стало страшно…
В саду Раду целовал Веру. Она нежно водила пальцами по его лицу.
— Раду, милый… Радость моя… Скажи, почему так складывается?
— Я не знаю. Это тяжело, — ответил он, мрачнея.
— Грешно любить? Ну, скажи! Скажи хотя бы, что любовь не бывает грешной! Что она просто или бывает, или не бывает…
— Не знаю. Чувствую — стал другим.
— А впрочем… что это я?.. — Вера резко отстранилась от него. — Уехать мне надо. Быстрее уехать, Раду!
Она срывается с места и бежит через сад. Раду некоторое время стоит в полной растерянности.
— Постой! — кричит он. — Должен же быть какой-нибудь выход!..
Раду сделал несколько шагов по следу ушедшей Веры, но потом остановился, опустился на землю.
— Нет! Нет! — глухо повторял он. — Нет… Кто бы мог подумать? Я — и вдруг такое…
…Уже была ночь, когда Раду встал с земли и медленным шагом пошел к дому.
Он вошел во двор, спустил с цепи собаку — она радостно запрыгала вокруг хозяина. В окне он увидел, как Юлия бережно накрывала ужин полотенцем, чтобы сохранить его теплым. Он увидел также разобранные постели в спальной. Вера сидела в своей комнате и отсутствующим взглядом смотрела перед собой. Несмотря на поздний час и усталость, Раду не зашел в дом, а направился прочь со двора. За ним побежала собака.
…. Закинув руки за голову, Раду лежал на копне сена в открытом поле. Он смотрел на небосвод, усыпанный южными крупными звездами. У ног хозяина дремала собака.
По главной улице села шли Раду, Юлия и Вера. Раду нес разрисованный кувшин с вином, у Юлии плетеная корзина прикрыта рушником ручной работы. У Веры в руках георгины.
Все трое то и дело наклоняют головы, приветствуя односельчан. Некоторые из встречных, поровнявшись с ними, останавливались, смотрели им вслед, улыбались, хмурились, смеялись или просто качали головами.
Раду, Юлия и Вера спешили, ибо их уже давно ожидали в доме дяди Тудосе. А вслед все громче и громче слышались голоса:
— Неужто Юлия ничего не понимает?..
— Не узнать Раду…
— Вера лечила мою сестру. Благодаря ей сестра выздоровела.
— Я еще не видела человека, чтобы он мог продержать два арбуза в одной руке!..
Каса маре в доме мош Тудосе была убрана в традиционном стиле с молдавским ковром старинной работы на стене, где изображено древо жизни, с дорожками, с целой горой подушек на деревянной кровати резной работы. На стенах висели фотографии детей, хозяина и хозяйки, предков. Над окнами висели рушники, изображающие летящих бабочек. Кое-где были подвешены букеты сушеных пахучих трав и цветов.
Во главе стола сидел только что демобилизованный Нелу. Входили родственники и друзья. Все дарили ему цветы, повязывали его крест-накрест рушниками. Затем гостей пригласили к столу. Килина — хозяйка дома — только и успевала подавать на стол и выносить пустую посуду. В комнате царило большое оживление, градом сыпались вопросы и ответы:
— А невеста где?
— Она еще не проснулась. Устала с дороги.
— А ты ее видела?
— Красавица из красавиц!
— Уму не постижимо, как только наш Нелу такую красавицу мог заманить!
— А что с Севастицей будет? — спросила Тасия громко через весь стол.
— Я слышал, что она хочет уехать в город на стройку.
— С глаз долой — из сердца вон…
С большим кувшином вина в руке в комнату вошел мош Тудосе. Он был немного под хмельком, очень взволнован и все же счастлив.
— Ты видел этот забор? — спросил он сына. — Ты его видел?! Выше человеческого роста! Всему виной ты, сынок… А знаешь, что значил в моей жизни этот человек, с которым я сейчас не могу словом обмолвиться, за стол пригласить?
— Отец! — Нелу вышел из-за стола.
— Сидеть! — крикнул на него отец.
Нелу послушно сел.
— Ты не знаешь, — негодовал старик, наливая гостям вино. — Мы с соседом перенесли на войне все, что может перенести человек. А человек, сын мой, многое может перенести. Мы жизни своей не жалели, чтоб был мир! С этим человеком… с которым я сейчас не могу даже словом перемолвиться из-за этого щенка!
— Отец, только без оскорблений! Я уже взрослый… В армии отслужил.
— Сынок, оставь его, пусть болтает, — заступилась мать за своего долгожданного сына. — Ты же знаешь, что его нельзя остановить, пока он не выскажет все, что хочет сказать.
— Этого щенка тогда еще на свете не было! — не унимался мош Тудосе.
— Отец, в доме все же гости, — уже вежливо напомнил Нелу.
— Если ты про нее, — вспылил еще больше старик, показывая пальцем в сторону комнаты, где отдыхала после дороги невеста. — Я ничего не имею против этой красавицы! Я просто хочу рассказать тебе, всем, как было… Мы с матерью потеряли покой с тех пор, как ты перестал писать Севастице. Все думали, что ты еще выкинешь, как опозоришь нас на старости лет.
В это время в комнату вошли Юлия, Вера, а за ними и Раду.
— Ты прости, племянник, — вышел им навстречу хозяин дома. — Вчера ночью некого было послать за вами.
Нелу искал фуражку, но так и не увидев ее, выглянул в открытое окно, где шумела детвора, снял фуражку с головы Миту, надел ее и отрапортовал Раду:
— Ефрейтор Ион Царэлунгэ.
— Отставить! — широко улыбнулся Раду. — Вольно. Здравствуй, брат.
Они обнялись. За столом оживленно зашумели. Юлия хотела посадить Веру рядом с собой, но тут же со своего места вскочила Тасия. Она схватила Веру за руку и потянула ее за собой:
— А ты, милая, не сюда! Не сюда… Ты иди вон туда, к молодежи!
Юлия пыталась было протестовать, но видя, что на них обращено внимание всего стола, уступила Тасии. Вера пошла за ней.
— Знаешь, что выкинул мой сынок?.. — пожаловался мош Тудосе Раду. — А ведь не писал, потому что меня боялся.
