Надежда Кожушаная - Прорва
— Люди кругом! — сказал Гоша, потому что Анна опять вцепилась в ремень.
— А ты знаешь, что он меня заставил делать, ты?! — закричала Анна. — Повтори, что ты сказал!
— Товарищ милиционер! — закричала девушка в форме пионервожатой.
Милиционер в белом оглянулся, ахнул и, вытащив свисток, побежал к месту происшествия.
Отъезжающие вскакивали с чемоданов и бежали к Анне на помощь. Она не могла кричать, потому что скулы свело судорогой, она могла только мертвой хваткой держаться за Гошу и все время хотела уронить его на землю. Гоша сбросил чужие вещи, отталкивал подбежавших, милиционер кричал от того, что Анна вцепилась в него зубами…
Грузовик с комсомольцами остановился на крик, комсомольцы выпрыгивали из кузова и бежали на помощь. Гоша вырвался из кольца защищавших Анну, отодрал ее от себя и, развернувшись, швырнул на каменный парапет. Анна отлетела, ударившись со всего маху лицом об угол каменного барьера…
Гошу скрутили.
Женщины подбежали помочь Анне, и одна из них закричала от ужаса, увидев ее лицо…
Муж Анны, Василий, двойник мужа и оба усатых стояли в кабинете, с ужасом глядя на мужа Анны.
Молчали.
— И долго это продолжалось? — спросил Василий.
— Долго, — ответил тот.
— И ты — знал?
— Знал.
— Где сидит носильщик? — спросил один из усатых.
— В Бутырке.
— Дай папиросу, — попросил Василий.
— Ты же не куришь, — удивился усатый.
— И что Анна? — спросил второй усатый.
Муж пожал плечами. Втайне он был рад, что случилось непредвиденное: по крайней мере, оттягивался вопрос о лошади.
— Что Анна… Позвонили из больницы: требует, чтобы его расстреляли без суда. И вспоминает, видите ли, Париж.
— Что это за носильщик такой? — первый усатый был оскорблен таким поворотом дела. — Он особенный какой-то? Он действительно носильщик?
— Проверяют. На вид обыкновенный… самец. Но почему-то Гоша. Анна в больнице, я — опозорен, Рабфак сошел с ума, я прошу удовлетворить мое прошение об отставке, — ловко ввернул муж и положил на стол прошение.
— Ясно, — Василий отдал незажженную папиросу.
— Какой… Рабфак сошел с ума? — усатый устал переживать и засмеялся. — Слушайте, вы, как сошел с ума?!
— Тренер Бурдюк, — объяснил Василий, к удивлению мужа Анны, — за время работы с конем по кличке Рабфак выработал в нем инстинкт на оркестр. Как только начинает оркестр, Рабфак сбрасывает седока и становится неуправляемым. Вот заключение экспертов, — и выложил на стол бумажку.
Потрогали бумажку.
— Какое заключение, остались дни! — закричал двойник мужа Анны.
— Ты — знал? — растерянно спросил муж Анны у Василия.
Василий веско усмехнулся.
— А расстрела ты не хочешь в своей отставке?! — заорал на мужа Анны первый усатый.
— Спокойно, — оборвал Василий. — Время есть. Выход — тоже. Сорвать парад мы не имеем права, что бы ни случилось в семье любого из нас!.. Слушай меня. Бывший главнокомандующий выступал на Марсельезе.
— Марсельеза в яблоках! — заорал двойник.
— Но Марсельеза не боится оркестра, — сказал Василий.
Замолчали.
— Думаем! — сказал Василий.
Муж Анны напрягся и, кажется, понял…
— Со своей стороны, могу обещать молчание Адъютанта Главнокомандующего, который через два дня приедет с проверкой, — сказал Василий. — И какое бесстыдство: сваливать на носильщиков собственные оплошности, — и вышел.
Ему стало противно. У него было очень много дел в тот день. Он честно пытался заняться ими. Он осматривал машины, готовые к параду. Он выслушивал композитора-песенника, который напел ему будущий марш. Он заехал на репетицию оркестра, прошел за спиной огромного неподвижного хора. Ему сказали:
— Рояль оказался расстроенным!
— Что значит «оказался»? — спросил Василий устало.
— Через десять минут привезут новый, — доложили сзади.
— Сколько времени ждет хор? — спросил Василий.
— Семь часов… кажется.
Он оглядел вытянутые по струнке спины… и, к счастью, в ту же секунду в зал въехал рояль.
— На десять минут раньше! — доложили Василию.
— Господи, слава тебе, Господи! — тихо заговорил кто-то сзади…
Он заехал туда, куда не должен был заезжать. Ему открыли камеру, где сидел Гоша. Василий смотрел на Гошу долго, в приоткрытую дверь. Молчал.
— Здорово! — сказал Гоша, разозлившись.
— Поговори! — крикнул конвоир.
— Нищему пожар не страшен, — Гоша улыбнулся, и Василию показалось, что у Гоши сто зубов.
Василий приказал закрыть камеру, пошел на выход, а конвоир, радостный от того, что можно разговаривать, рассказал:
— Говорит: не надо суда. Говорит: расстреляйте так. Когда, говорит, меня расстреляют, она поймет, что она наделала! А у нее, говорят, от побоев глаз вытек! Животные!
— Прекратить, — сказал Василий. Ему стало мерзко.
— На воздух! — приказал он конвоиру.
Нет, на улице действительно лучше: определенно, радостно. Василий принял солнечный лучик на лицо и поехал к Балерине. Она удивилась:
— Василий! Ну кто же дарит искусственные цветы? Да еще и желтые!
— Да? Я подумал: будут стоять всегда.
— Искусственные цветы дарят покойникам. А желтый цвет — к измене. Какой вы смешной, — и она чуть-чуть, коротко погладила его по плечу. Он был грустен.
— У вас что-то случилось? — спросила она.
— Не у меня. У знакомых людей. Судьба других людей действует очень сильно. А что вы делаете, когда вам грустно?
— Я? — Она задумалась. — Я читаю.
— Читаете? Может быть… Знаете что, а напишите-ка мне список писателей, которых надо прочесть обя-за-тельно. Я так часто ловлю себя на необразованности.
— Давайте, — она оживилась, достала бумажку. — Я тоже вас иногда ловлю на необразованности… Извините, — оправдалась. — Это совсем не страшно. — Написала: — Пушкин. Лермонтов. Толстой. Чехов. Дюма. Пока хватит?
Он взял бумажку, прочел, вернул.
— Почему? — удивилась она.
— Я запомнил.
— Уже? — она засмеялась.
— А знаете, что делаю я, когда мне грустно? — спросил Василий загадочно. — У вас есть время?
— Два часа.
— Поехали!
Они сели в машину и поехали. На набережную. Туда, где начиналось строительство огромного, нового, небывалого дома.
— Смотрите! — сказал Василий, красиво поведя рукой. — Здесь будет дом! И дом будет первым домом будущего. Дом-счастье, дом-город! В нем будут библиотеки, детские сады, магазины, школа, кинотеатр, парк во дворе! Человек будет въезжать в квартиру, обставленную прекрасной современной мебелью! В этом доме будут жить прекрасные люди! Как жаль, что все делается медленно, как жаль, что так мало хорошего в нашей жизни! Но я — верю. Если бы не верил, я бы не жил. А вы?
Он вдохновился, машина поехала быстрее.
— И я, — ответила Надежда Павловна, едва удержав на голове белый прозрачный шарф.
Девушки в школьных формах помахали вслед машине и запели комсомольскую песню. Автомобиль разогнался вдруг и превратился в ракету. И, взмыв ввысь, сделал круг над Москвой.
— Хорошо? — крикнул Василий Надежде Павловне.
— «Налейте, налейте бокалы!..» — запела голосом Виолетты из «Травиаты» Надежда Павловна…
Потом они плавно ехали на теплоходе по Москве-реке, в ресторане, и Надежда Павловна рассказывала:
— Если бы вы знали, как хочется иметь дом! Свой, настоящий дом, где можно из спальни выбежать в ванную без халата… Простите. А дядя Коля, сосед из угловой? Запил, купил щенка. Щенка принесли две женщины… с Савеловского вокзала. Вы понимаете. Пили три дня, обокрали дядю Колю и ушли. Щенок обгадил ему постель, он выбросил щенка и заперся. Нет его и нет. Я хотела вызвать милицию: мало ли что? Сегодня утром выходит на кухню: ширинка расстегнута, как обычно, волосы дыбом, белый от ненависти, и говорит: «Я вам что: ОДНА должна готовить?!»
Василий засмеялся, качая головой.
— Я не знаю, что там у него произошло в мозгах, — продолжала Надежда Павловна. — Почему он решил, что он — она… Что готовить?.. Вам тоже смешно. А в его комнате раньше была моя детская. Правда, я почти не помню ее.
— Мне не смешно, — Василий пожал ей руку. — Если бы вы знали, как болит сердце от наших недостатков. Но, может быть, я сумею вам помочь. Не сейчас. Дайте мне две недели — и я постараюсь.
— Что вы! — испугалась Надежда Павловна. — Я совсем не имела в виду! Получается, что я вас заманила, чтобы просить!.. Василий, дайте мне слово, что вы ни-ког-да ничего не будете делать для меня!
— Не дам!
— Нет, дадите! Нет, обещайте, что вы ни-ког-да!.. Или я навсегда запрещу вам видеться со мной!
— Раз так, обещаю, — засмеялся Василий и погладил ее по ладошке.
— Давши слово — держись! — она погрозила пальчиком и мягко отняла ладошку, хотя ей не хотелось этого делать. — А вот лучше назовите мне писателей, которых вы обязаны прочесть!
