Фархад Агамалиев - Старый причал
— Это я с собой заберу и постираю дома. Уф-ф, давно я так в доме не убирала. С тех пор, как муж пропал.
— Куда пропал?
— Если бы я знала! Пропал, пять лет уже скоро будет. Его мать не хотела, чтобы он меня брал. Мы женились без свадьбы. Жили у нас. А он говорит: стыдно мужу жить в доме жены. Зиму перезимовали, поеду, говорит, на сезон, денег заработаю, дом построю, будем жить как люди. И все, пропал! Одни из нашего села ездил в… забыла, как это место называется, говорил, будто видел с женщиной его. Говорит, уже в возрасте женщина. Лицо лысое…
— Как лысое? — удивился Эмин.
— Лысое — без бровей, без ресниц. Не видел, что ли, никогда? А я говорю, если променял меня на такую, пусть и не возвращается совсем. Слушай, механик, а ведь мог же сосед обознаться, правда?
Она серьезно и выжидающе смотрела на него.
— Конечно, мог. Я даже уверен, что он обознался, — сказал Эмин.
Она молча подхватила узел.
А в соседнем дворе между двумя женщинами — довольно неказистой молодой — она была беременна, и старой — происходил такой диалог:
— Нет, ты видела, видела? Так себя вести с незнакомым мужчиной! Надо Ильясу-киши сказать, чтобы укоротил язык, а заодно и руки-ноги своей дочке, — возмущалась молодая. — И хохочет все, и хохочет. Я бы ей глаза выколола бесстыжие!
— А что ей делать, как не смеяться, — проговорила старуха. — Бросил бы тебя Мардан, поняла бы, как болит у нее сердце. Хорошая она, работящая, а не повезло. Что же ей теперь — плакать все время?
— Ай, брось! От хорошей жены муж не уйдет к другой…
Иса и Салман стояли возле парома, разговаривали вполголоса.
— Слушай, не можем мы столько ждать, сейчас самый сезон начинается, сделай хоть ящиков двадцать, — говорил Салман.
— Смешной человек, — усмехнулся Иса. — Винограду не прикажешь, чтобы быстрее созревал. Неделю подождать надо. И боюсь я, Салман, не дай бог, прихватят вас где-нибудь, от стыда сгорю — у меня ведь единственный сын в институте учится, я у них выступал, рассказывал, как воевал.
— Успокойся, все в порядке, — твой виноград сейчас уже в Воронеже, на рынке. Чего ты боишься? Не ворованное продаем, а плоды честного труда.
— Ты мне-то хоть сказки не рассказывай, — нервничал Иса. — Отлично знаешь, что ничего нельзя скупать оптом — коопторг есть для этого.
— Интересно получается: заработать ты хочешь, а рисковать — нет. Я же тебе говорю: с бумагой, которую мне дал свой человек в районе, можно хоть в космос везти виноград.
— А кто он, этот человек? — спросил Иса.
— Это уже тебя не касается. Большой человек. Ты лучше вот о чем подумай. Хорошо бы на следующий год не виноград, а вино здесь скупать. Понимаешь разницу? Тебе же сына женить надо будет, деньги немалые, а? А может, ты ему «Жигуленок» на свадьбу захочешь подарить — чем он хуже других?
— Деньги, деньги… Сгорел бы тот, кто их придумал! — в сердцах сказал Иса.
Вытирая ветошью руки, Эмин отошел от колесного трактора и сказал молоденькому слесарю:
— Все, Акпер. Пройдись еще раз накидным ключом по всем гайкам — и готово.
Он попрощался со слесарями и вышел за ворота базы механизации. Не успел сделать и тридцати шагов, как увидел идущею ему навстречу Амину.
— Добрый день, механик, что-то часто мы с тобой встречаться стали: куда пи пойдешь — везде ты. С чего бы это? — весело и громко говорила она.
— Село маленькое, по одним улицам ходим, — улыбнулся Эмин. — Куда торопишься?
— Да вот, видишь, ручка поломалась. — Она вытащила из сумки старой работы топорик с красиво загнутым лезвием. Ручка была отломана. — Починить надо.
Эмин взял обе половинки в руки, приложил, сказал с сожалением:
— Жаль, красивая вещь, но надо выбрасывать — починить невозможно.
— Как — выбрасывать? Пойдем, посмотришь, как быстро это делается.
Эмин замялся.
— Знаешь, Амина, устал я, лучше домой пойду.
— Боишься, вместе увидят? — сощурилась она. — Дурной молвы бояться нужно, когда за собой дурное что-нибудь знаешь. А к чистому человеку грязь не пристанет. Но ты, конечно, иди домой…
— Хорошо, пойдем твои топорик чинить, — сказал Эмин.
Они долго шагали молча. На далеких пашнях работали два-три трактора. Кругом лежала земля, бурая, в трещинах, поросшая бурьяном и чахлым кустарником. Вдруг их обогнал всадник — пожилой усатый мужчина па кауром жеребце и с ружьем за спиной. Он ехал шагом, широко жестикулируя свободной рукой, и что-то вполголоса говорил, словно обращаясь к аудитории. Эмин проводил его взглядом, потом вопросительно взглянул на Амину.
— Это колхозный сторож Самандар, — пояснила она. — Он у нас по воскресеньям иногда лекции в клубе читает и все время репетирует.
— О чем лекции?
— О разном. Последний раз о том, что в Австралии много кроликов развелось.
Они дошли до сдвоенной чинары. По се ветвям туда-сюда порхали бойкие птицы анадили, перекликались между собой, и в этом их перекличке слышалось: «Нашел?» — «Не нашел!»…
— Грустно их слушать, — кивнула на чинару Амина. — Многие люди, как эти анадили, — что-то ищут всю жизнь, а найти не могут… Слушай, механик, а ты сам захотел сюда приехать или заставили?
— Ну почему — «заставили»? Просто направили после института.
— Понятно. Значит, уедешь скоро.
— Не скоро — через три года.
— Самое большее — через полгода, — усмехнулась Амина. — Года два назад сюда прислали учительницу русского языка в школу. Хорошая была, веселая поначалу, дети ее любили. Зиму перезимовала — и уехала. Уехала со слезами: детей, говорила, бросать жалко, но не могу больше — тоска.
— Ну, я не учительница, — отозвался Эмин. — Но понять ее можно.
— Понять, конечно, можно. А дети и сейчас без учительницы… Ну вот мы и дошли.
Перед ними была маленькая сельская кузня. Пожилой крестьянин держал под уздцы лошадь. За почерневшей дверью дробно стучали молотки. В закопченном окне мерцало зарево горна.
Из кузни вышла могучего сложения женщина. На ней был кожаный фартук. Из кармана торчал молоток.
Женщина подошла к лошади, левой рукой легко оторвала от земли ее заднюю ногу и точным движением припечатала подкову к копыту.
Повернув голову, тревожно повела ноздрями лошадь. Короткими ударами женщина прибивала подкову. Вся операция заняла несколько минут. Крестьянин поблагодарил, расплатился, тронул лошадь.
Эмин смотрел во все глаза. Женщина подошла к ним.
— Добрый день. Амина. Что у тебя?
— Здравствуй, Халида. Вот, посмотри. Механик наш говорит, топор уже выбрасывать надо, — сказала Амина улыбаясь. — Ты как думаешь?
Халида посмотрела поломку, молча понесла топорик в кузню. Вскоре оттуда донесся стук молотка.
— Понимаешь, у них в роду с древности все мужчины кузнецами были. А у ее отца одни девочки стали рождаться. Вот Халида и стала кузнецом, чтобы семейное ремесло не исчезло.
— Но зачем? Кому это сегодня нужно?
— Вот этому крестьянину нужно. Мне вот, видишь.
— Подковы на заводе штампуют тысячи в день!
— Да разве на заводе так сумеют, как мастер? Заводскими подковами только дохлую лошадь подковывать. Весят по полкило, а стираются через две недели.
Халида вышла из кузни и молча протянула топорик Эмину.
Эмин взял, придирчиво осмотрел. Даже следа стыка не было видно на блестящем металле. Он восхищенно покачал головой, с улыбкой спросил:
— Берете учеником?
— Надо подумать. Парень ты, вроде, здоровый. Хорошо, что пришел, а то я сама к тебе собиралась. Тут Ильяс-киши на днях заходил, говорил, что ты насосную станцию ставить будешь для виноградников, просил тоже подумать. Так я думаю, что для водопровода короче пути, чем от старого парома, не найти. Потому и причал там строили, что близко к селу. Правда, подойдет ли там глубина, я не знаю. А будет нужна какая-нибудь поковка, скажи, сделаем. Ну, а это возьмите на счастье, — Халида вытащила из кармана фартука подкову. — Вот вам, одна на двоих…
Они смущенно переглянулись. Эмин взял подкову.
— Так вот ты какой быстрый, оказывается, — сказала Амина, когда они отошли. — Не успел приехать, а уже тоже в виноградную историю ввязался!
— Да ни во что я не ввязался! — рассердился Эмин. — Пришел твой отец, чуть ли не приказал заниматься этим дурацким водопроводом и ушел, даже не выслушав. И теперь я вроде что-то кому-то должен. А я никому ничего не должен, мое дело — технику ремонтировать, и все!
Амина не ответила ни словом.
— Дела у вас тут творятся, — уже спокойнее продолжал Эмин. — Сторож про кроликов лекции читает, женщина лошадь подковывает. Или вот твой отец — ну какая ему разница, что здесь будет расти через десять лет, картошка или виноград?
— А ты, видно, никогда этого не поймешь, — остановилась Амина. — Ты у нас человек случайный — побудешь, уедешь и забудешь. Л мы живем здесь, понимаешь? Отец отсюда на войну уходил в восемнадцать лет, мать мою похоронил здесь. Ему не все равно, что здесь будет расти и через десять лет, и через сто… Все, механик, дальше я одна пойду! — И Амина быстро ушла по дороге.
