Валерий Тодоровский - Любовь
— Простудишься, — отчетливо сказал кто–то.
Маша вышла из подъезда.
— Свадьба, — усмехнулся он.
— Да, Сережка из армии пришел.
Замолчали.
Разрозненные голоса на балконе объединились и хором стали скандировать: — Горько! Горько!
— Ну что!.. — Маша подошла близко. Он молчал. — Горько!
Она ладонями взяла его мокрое от снежинок лицо и поцеловала в губы.
Саша обнял ее крепко и попытался поцеловать по–настоящему. Она отстранилась. Он закрыл глаза и неподвижно, вытянув руки по швам, стоял под снегом. Она положила голову ему на плечо. Саша стоял, боясь пошевелиться.
Компания, повизгивая, уходила с балкона.
— А можно к вам? — сказал Саша.
— Нет. Уже ночь, поздно. Мои все спят. Я почту смотрела? Да. Иди, на метро не успеешь. Завтра позвони.
Он потянулся, хотел поцеловать, но она убежала в подъезд.
Саша шагал мимо знакомых особнячков, ограды зоопарка. Он улыбался, хмурился, вдруг останавливался задумавшись, проигрывая в воображении сегодняшний вечер. Саша пошел быстрее и вдруг побежал, ударяя подошвами ботинок в мокрый, подтаявший снег.
Вадим в плаще и шляпе стоял у большой, обитой кожей двери. Позвонил.
С а ш а. Мне кажется, она специально меня не пускает. Все на улице, на улице, пока не окоченеешь.
В а д и м. Я пришел утром, мы договорились, у меня были билеты на утренний спектакль. Дверь открыла бабка.
С а ш а. У Маши тоже бабка.
В а д и м. Старуха вообще из дома не выходит, будто приковали ее, а тут смотрю, в пальто, с сумочкой… Потом я узнал. Это она раз в месяц на могилу к деду ездит. Дед был генерал, между прочим!..
Одетый Вадим стоит в прихожей старой антикварной квартиры. Он смотрит на себя в огромное зеркало и слышит шепот:
— Мариночка… Мариночка, к тебе пришли, этот мальчик высокий…
— Да, — бормочет Марина и спит дальше.
— Вставай, у вас билеты в театр… Ты забыла?
— Да. Встаю. Все, уже проснулась, бабуля…
Старуха проходит к дверям.
— Постойте здесь, Мариночка сейчас встанет, — говорит она и долго копается в прихожей, все не может уйти. Наконец хлопает дверь. Звякает хрустальная люстра. В квартире — тишина.
Вадим делает несколько шагов по скрипучему паркету и смотрит в зеркало под острым углом. Он видит Марину в постели. Она сидит на смятом одеяле в одной лишь кружевной рубашке, розовая после сна. Она медленно поворачивает голову к своему плечу и поправляет бретельку. Встряхивает спутанными волосами, и они рассыпаются по спине и плечам…
В а д и м. Она… Такая красивая. Проснулась и будто не спала, понимаешь? Открыла глаза и все — проснулась. Я по утрам в зеркало не могу посмотреть — такое мурло. А Маринка, она…
Не снимая плаща и шляпы, Вадим проходит в комнату. Марина смотрит на него и улыбается, даже не думая прикрыться. Он опускается перед ней на колени, пытается поцеловать…
С а ш а. Я утром, пока зубы не вычищу, целоваться не могу. Запах.
В а д и м. Иди ты к черту, кретин! (Саша смеется.) Идиот!..
Марина отстраняет его.
— Подожди, бабушка…
— Бабушка ушла, слава тебе, господи, — говорит Вадим.
— Нет, я боюсь, ты точно знаешь? Посмотри…
Вадим нехотя поднимается и идет по квартире. Заглядывает в комнаты, на кухню. Возвращается в спальню. Марина сидит, завернутая в одеяло.
Все еще одетый, он садится рядом, проводит ладонью по ее волосам. Она обнимает его за шею, одеяло распахивается, и Вадим успевает увидеть под рубашкой розовую, нежную грудь. Они долго, не отрываясь, целуются и, тяжело дыша, валятся на кровать. Вадим лихорадочно стаскивает с себя плащ, свитер, ботинки. Марина лежа смотрит на него.
— А театр? — спрашивает она.
— Что театр?
— Мы опаздываем.
— Черт с ним.
Вадим целует ее лицо, грудь, пытается снять рубашку. Марина сопротивляется. Происходит возня. Наконец, красный и всклокоченный, Вадим садится на кровати.
— Ничего не понимаю. Почему? — говорит он.
— Я… Не могу.
— Но почему?
— Я не могу. И все. Хватит. Я хочу в театр.
— Уже сто раз опоздали в твой театр! — в ярости кричит Вадим и начинает одеваться.
— Пожалуйста, не кричи на меня, — говорит Марина.
— Я пойду. — Он стоит одетый.
— Как хочешь.
— И ты так хочешь?
Она молчит.
— Ладно, я иду. — Он стоит. — Пока.
Она отворачивается.
— До свидания. — Вадим замечает: у нее на щеке — слеза. Возвращается, садится рядом. Целует в затылок.
Они лежат рядом, на кровати. Марина — все в той же рубашке, он — в брюках и свитере, скинув только ботинки. На тумбочке, у кровати — чашки с недопитым чаем, сахарница и бутерброды. Марина водит пальчиком по его лицу…
В а д и м. Мы тогда чуть ли не до вечера провалялись в постели, она мне все рассказывала, понимаешь? У нее никого еще не было. В общем, она была девушкой. Поэтому так долго не решалась. Все–таки как мало мы разбираемся в людях.
Марина приподнимается на локтях, заглядывает Вадиму в глаза. Вадим серьезен, немного задумчив.
— Ты на меня обиделся, да? — шепчет она. — Обиделся?
Он молчит.
— Пойми, для… этого я должна полюбить. Это должен быть любимый человек. И ему я отдам все. — Она целует его в нос.
— А меня ты не любишь? — он отворачивается.
— Ты хочешь все сразу, сразу… Я так не могу. Вот я уже к тебе привыкаю, привыкаю, ты уже свой, родной. Родной–родной! — Она крепко прижимается к нему. — Вот такой!
Вадим и Марина снова целуются, поначалу тихо и ласково, потом — задыхаясь от страсти.
Слышится звук ключа, вставляемого в дверь.
Лихорадочные сборы. Стелется постель. Чашки и остатки бутербродов — в платяной шкаф. Марина натягивает платье. Сахарница, сахарница… Марина вдруг громко смеется.
— Тише.
— Не бойся, она же почти глухая! — И Марина, будто наслаждаясь риском, жадно целует его в губы.
С а ш а. Можешь меня поздравить. Меня позвали в гости.
Саша втащил в лифт картонную коробку, закрыл дверь…
— Подождите минуточку, сейчас!
На лестнице послышались шаги, дверь лифта открылась, и в кабину протиснулся мужчина с букетиком в руках.
— Вам какой? — спросил он.
— Пятый.
— И мне пятый. Удачно, да?
Мужчина нажал на кнопку. Это был тот самый человек, которого однажды они с Машей встретили у подъезда. Не разговаривая они поднялись на пятый этаж.
— Квартира не эта случайно? — указал мужчина на дверь.
— Эта.
— Что ж, значит вместе, — сказал мужчина и помог вытащить коробку.
Дверь открыла Маша. В руке она держала горящую свечку. В квартире было темно.
— Здравствуйте, Михал Михалыч. Здравствуй. Заходи. — Она подставила мужчине щеку и отступила в прихожую.
— Что это у вас… такая романтика?
— Света уже два часа нет.
Пока Саша снимал ботинки, из глубины квартиры послышался раздраженный голос:
— Опять, опять все сначала, я же тысячу раз говорила тебе, мама, ты что, издеваешься надо мной? — С силой хлопнула дверь. И уже из комнаты: — Я говорила, не ходи туда, не позорься!.. Убедительно прошу оставить меня в покое!
— Ураган, — сказал Михал Михалыч и выразительно посмотрел на Машу. Она пожала плечами и, высоко подняв свечу, повела гостей за собой. Саша в темноте осторожно ставил ногу, боясь споткнуться и уронить коробку.
— Это у тебя что? — бросила через плечо Маша.
— Увидишь.
На кухне, тоже освещенной свечами, у плиты возилась старуха.
— Бабушка, это Саша.
Саша поставил коробку и протянул руку. Бабушка неожиданно крепко пожала ее и отрекомендовалась:
— Ревекка Самойловна. Маша, этот симпатичный молодой человек, это не тот, с которым ты встречалась еще в школе?
— Нет, бабушка, это другой, — досадливо сказала Маша и перевела разговор: — Саша что–то принес в большой коробке и наотрез отказывается сообщить что.
— Да я сейчас открою… — Саша взялся за шпагат.
В это время послышался стук открываемой двери и женский крик:
— Ты смотрела сегодня почту? Я спрашиваю?!
— Нет. И не собираюсь. Ходи сама, — резко ответила Маша.
— Я схожу, — быстро предложила старуха.
— Пожалуйста, живите без меня! Вы слышите? Я не хочу никого видеть! — И дверь захлопнулась.
Ревекка Самойловна, Маша и Михал Михалыч переглянулись между собой. Саша сосредоточенно занимался ящиком.
Ревекка Самойловна достала из кармана передника сигареты, села у стола и закурила.
— Боже мой, я когда–нибудь умру от этой темноты, я не вижу ваших лиц. — Она вздохнула. — Может, сходить за почтой?
— Не надо, — сказала Маша. — Так и рехнуться можно.
Михал Михалыч взял со стола свой букетик и, помявшись, шагнул к дверям. Это был большой, грузный, лысоватый мужчина. Он все время виновато улыбался, вздыхал и оправлял пиджак.
