Валерий Тодоровский - Любовь

Валерий Тодоровский

Любовь

Валерий Тодоровский:

В шестидесятые годы на Одесской студии была традиция — по праздникам показывать иностранные фильмы. Восьмого мая 1962 года, ко дню Победы, шел «Психо» Хичкока. Моя мама посмотрела фильм и через несколько часов родила меня.

В Одессе я провел дикое дворовое детство. Десятилетним мальчиком был перевезен в Москву, за что и сейчас благодарен своим родителям — живи я в Одессе дальше, мечта стать моряком могла бы осуществиться. С тех пор я хотел быть кинорежиссером. Режиссер для меня был в первую очередь начальник над всеми. Кроме того, эта профессия в моем представлении всегда была окутана романтизмом. Я дважды проваливался на вступительных экзаменах и в конце концов с тяжелым сердцем поступил на сценарный факультет ВГИКа.

Я пришел туда отсиживаться, пока не пробил мой час встать у камеры. Отсиживаться мне понравилось. Лучшие часы своей жизни я провел за письменным столом, сочиняя истории, которых никогда не было или которые совсем недавно случились со мной…

Любовь

В Москве — поздняя осень, дождь, сумерки.

С а ш а. Все по порядку. Она пришли, попили чай… Потом?

В а д и м. У меня принцип: да — да, нет — нет. Не устраивает — до свидания.

С а ш а. Нет, ты не подробно рассказываешь. Попили чай. Дальше?

В а д и м. Обнял…

С а ш а. Вы сидели рядом?

В а д и м. Не помню… Она на стуле, а я в кресле. Нет, это я на стуле.

С а ш а. Ведь неудобно? Ты встал, навис над ней и…

В а д и м. Навис. А голову положил сюда.

С а ш а. Куда?

В а д и м. На грудь.

Молчание.

С а ш а. И как там у нее?

В а д и м. Что?

С а ш а. Грудь. Большая?

В а д и м. Я больше люблю маленькую. А тебе обязательно, чтобы вот так?

Посмеялись.

С а ш а. Ну, а потом?

В а д и м. Раздел ее, положил… И все.

С а ш а. Говорил ей что–нибудь?

В а д и м. Что–то нес… Главное — ничего не обещать.

С а ш а. И они не обижаются?

В а д и м. Как поставишь. Черт, что за район!..

Дорожка среди луж и размокшей глины, ведущая к группе девятиэтажек у края лесопарка.

С а ш а. И как она тебе, понравилась? Страстная?

В а д и м. Кусалась.

С а ш а. Кричала?

Звук, изображающий, как она кричала. Смеются.

Едут в кабине лифта.

В а д и м. Наступи, поссоримся.

Ботинок Саши, вымазанный в глине, символически наступает на ухоженный ботинок Вадима.

С а ш а. И ведь каждый раз понимаю, раз она пришла, значит понимает, зачем пришла, так? Но в последний момент… Как–то неудобно становится, вот сейчас взять и полезть.

В а д и м. Однажды в жизни надо понять: не одни мы хотим. Они хотят еще больше. А мы вечно — как просители. Это унизительно в конце концов.

У двери остановились двое семнадцатилетних юношей.

— Сегодня что–нибудь обломится, я это чувствую, — сказал Вадим, нажимая на звонок. Высокий и представительный, он был одет в широкополую шляпу и длинный, до полу, плащ. В руках держал черный зонт.

Саша счищал о ступеньку глину с ботинок. Выглядел он попроще своего друга и невольно старался держаться за его уверенной спиной.

Дверь открыла длинная, худая девка в бесформенном, залитом вином балахоне. Волосы ее, завитые мелким бесом, трепетали в воздухе. По обеим сторонам вытянутого носа блуждали мутные веселые глаза.

— Вадик!.. — она повисла у Вадима на шее и, целуя куда–то в темноту, под шляпу, залепетала: — Что ж ты так поздно, нам уже надоело…

Ожидая, когда его заметят, Саша разглядывал босые ступни девушки, которая, изогнувшись, стояла на цыпочках.

— А это — Саша! — представил Вадим. — Он еще нам покажет себя!

— Покажу! — с фальшивой бодростью заявил Саша.

Девушка обняла и его, поцеловав в губы.

— Кузя, хозяйка дома? — спросил Вадим, бросая плащ на вешалку.

Саша снял ботинки.

— Ой, не надо! — сказала Кузя. — У нас и так тут…

— Грязно на улице. Пошли на кухню.

Трое хорошо одетых молодых людей, сидя за столом, играли в карты.

— Извини, я забыла, как тебя зовут, — сказала Кузя.

— Саша.

Молодые люди, не прерывая игры, пожали Сашину руку.

Одного из них, самого красивого, Кузя обняла за шею и что–то зашептала на ухо.

— Хорошо, только потом… — поморщился он и бросил карту.

— Давай, давай! — Вадим подмигнул Саше и указал ему на комнату.

Саша вышел из кухни. По пути ему попались два здоровых парня, которые с хохотом носились друг за другом по коридору.

В комнате толпился народ. Потоптавшись на месте, Саша налил себе большую рюмку водки и закусил шпротиной.

В углу кучерявый, болезненного вида парень пел песни под гитару. Толстая девица расположилась у ног гитариста и пела вместе с ним.

— Давай выпьем, — предложил Саше гитарист.

Обосновались у стола.

— Как тебе все это? — глотая водку, сказал парень. — Сколько говна сразу.

Саша неуверенно пожал плечами. Разлили остатки из бутылки.

— Э! Надо экономить напиток! — крикнул кто–то с дивана.

— Ты как попал в этот говнюшник? — спросил гитарист.

— Друг привел. — Саша разглядывал девушек в комнате.

— Пошли отсюда. Посидим в метро… Нас здесь трое порядочных людей.

— А кто третий? — спросил Саша.

— Будовская, — гитарист указал на толстую девчонку, которая, высунув язык, давила на струны. — Пошли?

— Давай попозже? — предложил Саша. Он увидел одну, симпатичную.

— Как знаешь. — Гитарист ушел, разочаровавшись в Саше.

— Активнее, активнее, — зашептал на ухо проходящий мимо Вадим. Он вдруг замолчал, уставившись в сторону. Саша повернулся и увидел необыкновенно красивую девушку, которая в прихожей снимала плащ.

— Отдай ее мне, — попросил Саша.

— Нет.

Они вдруг стали возиться в дверях, как мальчишки.

— Нет, я первый увидел! — смеялся Вадим, отталкивая Сашу.

Девушка смотрела на них широко раскрытыми, прекрасными глазами.

— Он всегда первый, — уныло сказал Саша, прекращая борьбу. — А мне не везет.

В пьяной грусти он побрел по квартире. Хотел пройти на кухню, но дверь не открывалась.

— Спрятались, гады! — закричал он и навалился на дверь плечом.

— Пошел к черту!..

Саша заперся в туалете. Со стены на него зазывно смотрела полуголая японка. Покачиваясь, он менял направление струйки и хохотал.

В дверь постучали. Саша открыл и увидел гитариста.

— Пойдем отсюда? — предложил Саша.

— А выпить?

— Обязательно.

Гитарист поднял крышку бачка унитаза и извлек оттуда бутылку сухого.

— Прохладная. Потрогай. Саша потрогал.

На кухне пили вино из горлышка по очереди. Выпив, ставили бутылку под стол, от постронних глаз.

— Что они знают про любовь? — сказал Саша.

— Они и не поймут, если скажешь, — тоскливо сказал гитарист.

— Ты любил?

— Да.

— Я так и думал.

Гитарист ласково улыбнулся, положил голову на стол и мгновенно уснул.

Сашу вдруг охватила жажда деятельности.

— Эй, вы, где вы тут? Попрятались?! — закричал он.

В ванной, на кафельном полу сидела Кузя и плакала, размазывая косметику.

— Подонок… — проскулила Кузя. — Он же подонок!..

Саша молча погладил ее по голове. Кузя подняла на него глаза.

— Иди отсюда, — сказала она.

Теперь он бродил по квартире в настроении почти элегическом. Он был как бы посторонний наблюдатель падения нравов.

В спальне Вадим ворковал со своей красавицей. Красавица смеялась и убирала руку Вадима со своего плеча.

— Но почему? — капризно спрашивал Вадим.

— Очень быстрый, — она грозила пальчиком.

— Саша, я ее люблю. Скажи ей, что я ее люблю.

— Не слушайте его, — грустно сказал Саша. — Что он понимает в любви?

— Вот гад! — возмутился Вадим. — Это я‑то не понимаю?!

Саша вышел из комнаты. В коридоре, неожиданно для себя, он встал на карачки, опустил голову и мыча двинулся вперед…

— Бабушка хворает, развал в доме… Я пойду.

В дверях стояли Кузя и незнакомая девушка.

Они одновременно заметили Сашу, который снизу вверх глазел на них.

— Весело у вас, — сказала новая девушка, с любопытством разглядывая Сашу. — Это кто?

— Не знаю. Нажрался… Все сегодня нажрались. Сил нет смотреть.

Кузя брезгливо поморщилась и, переступив через Сашу, прошла в комнату.

Девушка была в плаще и шапочке, из–под которой выбивались темные кудрявые волосы. Она глянула на часы и взялась за ручку двери.

— Стоять, — сказал Саша.

— Что?!

— Не уходите, — попросил Саша, поднимаясь на ноги.