Мария Хмелик - В городе Сочи темные ночи (сборник)
Мне кажется, что ты уже должна была подойти (или подойдешь в скором) к тому рубежу, за которым будет недостаточно писать талантливо, тонко, изящно… Но за которым в руку и сердце должна прийти настоящая сила, — духовная проповедническая мощь, за которым писательство — уже не зуд в руке… Наше современное искусство находится в чудовищном состоянии: оно почти никому не нужно. Можно винить в этом чернь, которой только и надо, что стрельбы да эротики. По больше здесь вины самих авторов, которые привыкли выражать себя, свой субъективный талант, свой взгляд… Но разве этим "своим" соберешь, объединишь людей? Разве что кучку паразитирующих эстетов. (Что есть большинство из наших творческих кругов как не паразиты, покупающие за свои условные деньги натуральный безусловный хлеб.)
В силу именно этой своей субъективности искусство, вместо того чтобы служить человеколюбию, соединять людей как раз той своей горней проповедью, выполняет, напротив, поистине дьявольскую функцию: оно либо попросту развращает (развлекательные фильмы, книги…), либо оскудоумливает (социальный герой…), либо излишней своей усложненностью разобщает людей тем, что вызывает бесчисленное множество восприятий, дискуссий (как, например, фильмы Тарковского). Есть, конечно, и произведения не развращающие, не оскудоумливающие, но их быстро забывают из-за слишком слабого невнятного нравственного акцента. Значит, нужна большая, сильно выраженная мысль, дочерняя истине. У каждого из нас свой путь, но если идем мы верно, честно, то прийти должны к ней единой…
Ты хочешь бросить гранату, когда тебя пихают в метро? Я тебе помогу. На днях поговорю с начальством, скажу, что есть у меня знакомая молодая привлекательная дама с чрезвычайно развитыми милитаристскими наклонностями. Добавлю, что она мечтает научиться метать гранаты, стрелять, управлять боевыми машинами. Они обрадуются и быстренько оформят тебе по-весточку, которую ты получишь через свой райвоенкомат… Нет, ты не волнуйся, это я так пошутил.
Я очень боюсь по возвращении домой стать паразитом. Все-таки искусство это не профессия, это занятие, служение, призвание… Даже Рублев, даже летописцы наши, зодчие, — все они не были профессионалами. Рублев был прежде всего монах, ведший очень трудную аскетичную, истинно духовную жизнь. Свое искусство они приравнивали молитве единорусскому, всесветному Христу. И потому не случайно, что такое искусство прошлого века. Оно ведь содержало цельную, ясно выраженную духовную идею, объединявшую всю начальную и средневековую Русь.
Мне придется еще поискать свой образ жизни, даже в чисто социальном плане. Еще недавно гражданская жизнь после дембеля казалась мне уже сама по себе неким абсолютным счастьем, пределом желаемого. Теперь, когда она надвинулась, как берег к подплывающему катеру, я различаю в ней смутные фигурки грядущих нелегких вопросов.
Однако ж и служить мне еще три месяца. О, это немало! Будни заполняются работой, дежурствами, чтением, шахматами, сном…
Ну вот и все. Скоро 7.00. Буду всех будить.
Все мое письмо свожу к двум мыслям:
1. Людей надо любить — не за то, что они хорошие и близкие.
2. Искусство должно содержать объединяющую идею человеколюбия, правды, нравственности.
Для того чтобы глубже разобраться в этих понятиях — обратись к своей национальной культуре.
Я ни в коем случае не морализировал, не поучал тебя, просто, как и тебе, мне необходимо привести в порядок некоторые свои мысли и чувства.
Б к;
пос. Степнячка в. ч. №…
ТОЛЛОРАЙТ. ШТАТ КОЛОРАДО
Самолет сперва сделал посадку в Денвере. Это город среди степи. Вдруг среди выгоревших трав появились взлетно-посадочные полосы аэропорта. Аэропорт огромный, пустынный, безжизненный. У каждой авиакомпании свое здание размером с Шереметьево-2.
В полумраке одного такого здания летчики отвели нас в комнату, где сидели пограничники. Так, по-видимому, их надо называть. Их было двое в зеленых рубашках с большими золотыми звездами на карманах. Шлепнув печать нам на паспорта, один из них, тот, что постарше, широко улыбнулся и сказал (моих знаний английского хватило, чтобы понять):
— Добро пожаловать в Америку!
Мы поулыбались друг другу. Вышли.
Негода вдруг закрыла лицо руками и побежала в туалет. Там ее долго рвало. Видимо, организм почувствовал, что ей предстоит долгая и трудная связь с этой страной.
Из-за Негоды вылет задерживался. В наш самолет добавились еще пассажиры. Пожилой негр и сопровождающий его человек, который нес футляр с музыкальным инструментом.
Наконец полетели дальше. До Толлорайга лету было где-то полчаса. Но эти полчаса оказались самыми трудными.
Мы летели над горами. Горы были высокие, брюхо самолета почти касалось их. Между горами самолет почему-то падал вниз. К тому же поднялся ветер, и началась тряска.
Всем стало тревожно.
Французский режиссер закутался в плед. Миу Миу зачем-то раз пять смазала руки кремом. Но особенно недоволен был пожилой негр. Он судорожно вцепился в подлокотники кресла и беспокойно оглядывался.
Я сидела на диванчике, спиной к иллюминатору и то принималась фантазировать на тему, а что будет, если оба летчика вдруг разом потеряют сознание, то выворачивала шею, пытаясь насладиться раскинувшимся под крылом самолета пейзажем.
Наконец мы увидели на горном плато сарайчик с антеннами.
— Толлорайт! — радостно сообщили нам летчики.
— Где?!
Они показывали вниз.
Внизу расположена была деревенька — четыре длинных ряда домов, очень напоминающие Подмосковные.
Это был город Толлорайт.
Как мы потом узнали, город этот был основан постаревшими хиппи, которые уже перестали хипповать и считали себя интеллигенцией. Устав от шума больших городов, они построили здесь, на природе, среди гор, деревянные дома — экологически чистое жилье. И работали в них на своих компьютерах. А чтобы не скучно было, эти бывшие хиппи устраивают себе всякие фестивали: музыкальные, театральные и кино. Или семинары, по экономике например.
Как выяснилось, в Америке почти каждый город имеет свой кинофестиваль. Без призов. Просто, чтобы время провести культурно. И приглашаются со всего света люди, а киноманы смотрят их фильмы.
Кинотеатры были расположены в сараях. Зрители сидели на деревянных лавках. Нас предупредили, что по ночам холодно и наряжаться тут не принято. Поэтому на премьеру фильма "Маленькая Вера" в этом славном городе мы вышли представляться публике в теплых спортивных костюмах.
Нас познакомили с негром, что летел с нами в самолете. На земле он чувствовал себя намного увереннее и расслабленно улыбался, показывая белоснежные зубы. Это оказался знаменитый на весь мир саксофонист. Я не увлекаюсь джазом, потому фамилию его сразу же забыла. Саксофонист поинтересовался, знают ли его в России.
— Ну конечно же! — заверили мы его. — Только вас и знают! Вы же самый знаменитый!
Он очень обрадовался.
Этот кинофестиваль мне понравился. Собралось здесь много известных людей, многие так же, как и мы, приехали сюда из Монреаля, но на обычных рейсовых самолетах с пересадками. Приехали для того, чтобы, валяясь под солнышком на лужайке, рассуждать о связях кино и театра.
Или подняться высоко в горы на пикник, посвященный советскому и китайскому кино.
Бывают приятные воспоминания, которые яркой картинкой встают перед глазами так часто, что в конце концов они становятся как бы засаленными, словно страницы зачитанной книги из школьной библиотеки. Но все равно они остаются милыми сердцу приятными воспоминаниями, и сознание возвращается к ним вновь и вновь.
Но, увы, с течением времени засаленность увеличивается. К ней прибавляется еще некая истрепанность. И вспоминаешь уже механически, чтобы отвлечься от неприятных мыслей или раздражающих фактов, и относишься к этому, как к лекарству.
И так до тех пор, пока не произойдет еще одно, следующее кратковременное счастливое событие. И тогда набрасываешься на него истосковавшейся по положительным эмоциям душой, и рассматриваешь это событие со всех сторон, и каждый раз отмечаешь новые краски и нюансы, которых, может быть, и не было в действительности. И так постоянно. И это называется жизнь.
Я люблю стихию. Шторм, бурю. Я гуляю, когда сильный ветер и дождь. А если в метель сверкают молнии, у меня повышается настроение.
Одно время я мечтала быть геологом. Бродить по горам и собирать камни. В американских горах я прожила всего неделю. Но этой недели хватило надолго. Купание в океане на пляже в Рио-де-Жанейро и американские горы вот уже пять лет греют меня скучными московскими зимними вечерами.
Пикник на вершине запомнился на всю жизнь. Со всех сторон до горизонта покрытые лесами горы. Переливы зеленого и голубого цвета, которые становились то бледней, то ярче в зависимости от того, скрыло ли облако солнце, до сих пор вызывают у меня невольную улыбку.
