Семен Цвигун - Возмездие
— Жив, Коля! — радостно воскликнул он. — Хорошо! Потерпи! Сейчас носилки сообразим. Потерпи. На прорыв пойдем.
Николай ничего не ответил, только его голубые глаза в упор смотрели на Вакуленчука. Потом матрос покачал головой и чуть слышно сказал:
— Со мной… не пройдешь… Пристрели, Васильич!..
— Брось дурить! — оборвал его мичман. — Понял? Потерпи, потерпи. Полежи, сейчас вернусь. Ну?
Матрос улыбнулся бескровными губами и проводил его взглядом.
Вакуленчук кинулся туда, где у пулемета его ждали Андрей и Сашка.
— Сашка, прикроешь! — отдает короткий приказ мичман.
— Ладно.
Вакуленчук взвалил на плечи Николая и, крикнув: «Братва, полундра!» — выскочил из окопа. За ним, стреляя из пулемета и бросая гранаты, последовали Сашка и Андрей.
Вакуленчук, не чувствуя тяжести тела Николая, с необыкновенной ловкостью проскочил через цепь карателей.
Только взрывы разбрасываемых Андреем гранат и трескотня пулемета Сашки сопровождали этот безумный и страшный в своей реальной отчетливости бег…
Каратели не успели опомниться, как матросы были уже за их цепью. И только когда они достигли спасительного леса, раздались запоздалые очереди из автоматов.
Лес у болота. По указанному дедом Матвеем направлению по болоту проходит отряд Млынского. Бойцы, опираясь на длинные жерди, осторожно, тяжело и медленно продвигаются вперед. На самодельных носилках несут раненых. На плечах — боезапас. Вдали постепенно смолкает грохот орудий.
По лесу продолжает бежать Вакуленчук. За ним, отстреливаясь, бегут два матроса. Послышался лай собак. Каратели, стреляя в бегущих моряков, преследуют их, но понемногу отстают.
Стремительный бег через кусты и бурелом продолжался до тех пор, пока Вакуленчук не свалился в большую свежую воронку. Немного отдышавшись, вытер рукавом иссеченное в кровь лицо. Потом склонился над Николаем. Тот не подавал признаков жизни.
Вакуленчук поспешно разорвал его гимнастерку, приложился ухом к груди… Затем, приподняв голову Николая, закрыл ему глаза. На коленях, сгребая руками сыроватую землю, стал закапывать на дне воронки тело Друга.
Сверху, с края воронки, на него смотрели тяжело дышавшие Сашка и Андрей.
Лес у болота.
…Трое моряков вышли к месту, где был последний привал отряда Млынского, когда солнце было уже высоко. Отблески его лучей отражались на поверхности тихо колыхавшегося болота…
Был удивительно погожий осенний день… У самого болота на перевернутой повозке сидел дед Матвей. Он глянул на Андрея, на ходу поправлявшего зубами повязку немного выше локтя.
— Я уж думал, что зря сижу. — Дед встал. — Пошли, сынки, пошли. — И повел моряков через болото догонять отряд Млынского.
На том месте, где еще недавно матросы Вакуленчука сдерживали атаки карателей, несколько немецких офицеров осматривают позиции. Земля здесь вспахана взрывами бомб, снарядов и гранат, валяются вывороченные с корнем деревья и трупы солдат…
С группой немецких солдат подходят начальник полиции Раздоркин и Петренко.
— Ну? — спрашивает их Шмидт.
Полицаи, вымазанные в тине с головы до ног, угрюмо молчат. Докладывает немецкий фельдфебель:
— Они утверждают, что болота непроходимы, штурмбанфюрер!
Гестаповец вплотную подошел к полицаям.
— Значит, непроходимы? — Он хлестнул но лицу Раздоркина, приговаривая: — Воевать — это тебе не взятки брать, скотина! Петренко! Примешь сейф и дела у этого болвана!
— Благодарю! Оправдаю!.. — суетливо поклонился Петренко.
Гестаповец, не дослушав, отошел от него.
Железнодорожный путь в лесу. У полотна небольшая группа советских военнопленных складывает в штабеля шпалы. У всех измученный вид. Еле передвигаются.
Пленных охраняют два полицая с винтовками и с повязками на рукавах. Одни из них — Охрим Шмиль. Мимо проезжает дрезина с немецкими солдатами. Проходит патруль.
Среди пленных — сержант Бондаренко. Его руки обвязаны серыми тряпками, сквозь которые проступают пятна запекшейся крови.
Напарник Шмиля прикрикивает:
— Ну, шевелись, шевелись, дармоеды!.. Быстрей! Быстрей!
Пленные безучастно взваливают на себя очередную шпалу и, медленно передвигаясь, подносят ее к штабелю. К полицаю подходит Шмиль.
— Тихон!
— A-а, Шмиль…
— Видишь — доходяги!.. — Шмиль протягивает Тихону пачку сигарет.
— Ох ты! Где раздобыл, Охрим? — рассматривая пачку, спрашивает Тихон.
— Следователь из гестапо вчера угостил.
— Кх, кх, кх, горчит!.. — затягиваясь, говорит Тихон. — Наш самосад получше и покрепче будет.
Охрим оборачивается и смотрит вдоль железнодорожного полотна. Никого нет… Резко повернувшись к Тихону, бьет его прикладом винтовки по голове… Тихон, охнув, медленно оседает на землю…
Военнопленные застыли… С удивлением смотрят на полицаев.
— Чего рты разинули?! — кричит Охрим. — А ну, быстро ко мне! Быстро!
Не понимая, что происходит, пленные не двигаются с места.
Охрим подзывает Бондаренко:
— Иди сюда! Да быстрее! — Отдает ему винтовку Тихона. — Бери за голову, — показывает на лежащего, — и в кусты!.. — И вместе с Бондаренко оттаскивает с дороги труп полицая.
— А теперь, ребята, — обращается он к пленным, — быстро за мной, в лес!.. Скорей, скорей, ребята! — командует Охрим.
Пленные во главе с Охримом скрываются в густых зарослях леса.
Тяжело дыша, они выходят на небольшую поляну. Двое с трудом идущих солдат, задыхаясь, просят:
— Подождите, братцы… передохнуть надо!
Охрим смотрит на них.
— Нельзя, хватятся — догонят. Вперед!
…Все продолжают идти. Разные лица — молодые и старые. Пожилой человек резко припадает на левую ногу. У него восточного склада лицо, заметный акцент. Это Октай.
Один из военнопленных выделяется своим нервным, почти горячечным состоянием. Он худ, густо оброс, голос его хрипловат. Это Игнат. Тяжело ступает Бондаренко.
— Куда же нам теперь деваться? — спрашивает Игнат. — Уйти ушли, а куда придем?
— В лес, и чем дальше, тем лучше! — отвечает Охрим.
— Семен, — говорит Игнат, обращаясь к Бондаренко, — помнится, ты говорил, что знаешь этот лес.
— Знаю.
— Ну и веди!
Землянка Млынского. При свете коптилки сидят Млынский, Алиев и полицай Охрим.
— Охрим Шмиль? Верно? — спрашивает Млынский.
— Все точно! — отвечает Охрим.
— Расскажите, как вы попали в полицаи и почему это вдруг сбежали.
Охрим задумался, посмотрел на Алиева, на Млынского и произнес:
— Я хотел бы, товарищ майор, поговорить с вами один на один.
Алиев уже приподнялся, но его остановил Млынский:
— Останься, Гасан Алиевич! — и, посмотрев на Охрима, жестко сказал: — А от комиссара отряда у меня секретов нет. Так что вам придется отвечать на наши, — он подчеркнул слово «наши», — вопросы, иначе вообще разговора не будет.
Шмиль еще раз посмотрел на Алиева, перевел взгляд на Млынского и после паузы ответил:
— Вы правы, вы здесь хозяин!.. А нам надо обязательно поговорить, — и, тяжело вздохнув, добавил: — Я заслан к вам из гестапо!..
Млынский и Алиев переглядываются.
— С какой целью? — спрашивает Млынский.
— Убить командира. Комиссара тоже. Еще ликвидировать рацию и радиста.
— Не много ли задач перед вами поставило гестапо? — усмехнулся Млынский.
— Многовато. Я тоже так думаю, — сказал Шмиль.
— Значит, весь побег с освобождением пленных был инсценирован? — спросил Алиев.
— Да.
— А убийство полицая?
— А этого я тюкнул по-настоящему.
— Скажите, как вы рассчитывали выполнить свое задание? — спросил Млынский.
— Для этого в группу пленных специально был включен Семен Бондаренко. Рассчитывали — когда выйдем на вас, через него и мне будет больше доверия. А какой-то перебежчик Петренко его опознал среди пленных.
— Так… Кто еще из агентов гестапо проник в наш отряд?
— Не знаю, но могли кого-нибудь заслать, — сказал Шмиль. После паузы он спросил: — Можно мне задать вам вопрос?
— Слушаю вас, — сказал майор.
— Ваша семья успела эвакуироваться? Гестапо усиленно разыскивает вашу жену и детей. По некоторым сведениям, они не успели уехать. Где-то скрываются. По всей Смоленщине объявлен розыск. Хоть это от нас далеко, но слухи дошли.
— Кто вы, Охрим Шмиль? — в упор спрашивает Млынский.
— Больше того, что я сказал, я сообщить не могу… Мне бы в город надо вернуться…
Немного подумав, командир отряда сказал:
— В город вам нельзя возвращаться, не выполнив задания гестапо. Останетесь здесь, пока все не прояснится…
— Ясно, — кивнул Охрим.
— Идите.
Охрим вышел.
Млынский проводил его взглядом, вздохнул, достал из нагрудного кармана фотографию жены с двумя детьми, стал внимательно разглядывать ее.
Алиев спросил:
— Разве могло случиться, чтобы они не уехали, Иван Петрович?
Млынский после небольшой паузы, все еще глядя на фотографию, глухо ответил:
