Владимир Соловьев - Бродский. Двойник с чужим лицом

Коллаж публикаций Владимира Соловьева об Иосифе Бродском в тетрадке иллюстраций носит поневоле частичный, избранный характер. Упомянутые здесь книжные и далее публикации в периодике также далеки от академической полноты. Собрать все воедино – занятие хлопотное и трудоемкое, да и зачем? Однако указать на некоторые необходимо для того хотя бы, чтобы продемонстрировать, что иконоборческие и часто провокативные взгляды и концепции Владимира Соловьева были востребованы, а потому многократно и многотиражно апробированы в СМИ по обе стороны океана, хотя и вызывали полемику и даже скандалы. Попутно таким образом восстанавливается историческая справедливость и заполняются искусственные лакуны, образованные из-за тенденциозности, недобросовестности и вранья иных бродскоедов.

Взять, например, хрестоматийный докурассказ «Как поссорились Иосиф Александрович с Евгением Александровичем». Изначальный его абрис под названием «Мой друг Джеймс Бонд» печатался в «Новом русском слове» и «В Новом свете» (Нью-Йорк), «Панораме» (Лос-Анджелес), «Литературной газете» (Москва), а также подробно, близко к тексту, пересказывался в часовой телепередаче из авторского цикла «Парадоксы Владимира Соловьева» (WMRB). К слову, «Литературная газета» опубликовала три большие, по полосе каждая, главы из «Post mortem» (2003−2005).

Это относится и к другим сочинениям Владимира Соловьева о Бродском. «Одиночество свободы», юбилейный адрес к его 50-летию, единственный печатный отклик на его полтинник, изначально был напечатан в «Новом русском слове» 24 мая 1990 года, но потом перепечатывался несчетно (в книгах Владимира Соловьева, включая эту). Либо «История одного стихотворения» – статья, посвященная преподнесенному Бродским на совместный день рождения Лены Клепиковой и Вовы Соловьева великолепному стишку. Следует отметить также многочисленные публикации отсеков и блоков этой и предыдущей книги «Разговор с Небожителем», «Три поэта», «Плохой хороший еврей», «Два Бродских», «Дорогие мои покойники», «Мяу с того света, или Жизнь как ремейк», «Иосифу Бродскому в Элизиум», «Анна, Иосиф и сэр Исайя», а также напрямую связанных с Бродским прозаических текстов «Живая собака», «Поэт и муха», «Одноклассница», «Упущенный шанс» и обе части «Казуса Жозефа» – «Перед Богом – не прав» и «На два дома» («Вечерний Нью-Йорк», «Новый американец», «Новое русское слово», «Россия», «Литературная газета», «Слово – Word», «Комсомольская правда в Америке», «В Новом свете», «Панорама», «Время и место», «Ex Libris. Независимая газета»). Это относится и к эссе Елены Клепиковой «Возвращение к Бродскому», «Бродский – там и здесь» и «Посмеемся над Бродским!» – они также неоднократно перепечатывались по обе стороны океана и выдержали проверку временем.

Многие из указанных текстов значительно дополнены, обогащены либо переписаны наново, а некоторые сочинены специально для последних изданий.

– А знаете ли вы, что Соловьев оклеветал бывших друзей?! Там, между прочим, и вы упомянуты. И в довольно гнусном свете… Как вам это нравится?

– По-моему, это жуткое свинство. Жаль, что роман еще не опубликован. Вот напечатают его, тогда и поговорим.

– Вы считаете, его нужно печатать?

– Безусловно. Если роман талантливо написан. А если бездарно – ни в коем случае. Даже если он меня там ставит выше Шекспира…

К сожалению, все правда.

Книга мне понравилась. Я давно уже отделяю хорошие книги от плохих по принципу «читается – не читается». Книга Соловьева читается.

Книга писалась в расчете на скандал, но не только. Издана только в расчете на скандал. Отсюда опять же изменение названия. Заставить современного российского читателя купить книгу с названием «Роман с эпиграфами» это нереально, а вот «Трех евреев» кто-нибудь да купит. А назови книгу «Три русских» – не купят. А «Три чукчи» – купят. «Три казаха» – не купят. «Три мушкетера» – купят. «Три писателя» – не купят. «Три проститутки» – купят. «Три мужика» – не купят. «Три голубых» – купят. В общем, вам понятно, о чем я говорю?

Однако «Роман с эпиграфами» сочинение на редкость талантливое. Написан нервно, страстно, местами чрезвычайно умно… в целом автор свое сражение с темой выигрывает. А то, что в результате этого сражения пострадали живые и мертвые реальные люди, прежде всего Кушнер и Бродский, так это не беда. Я всегда придерживался простого мнения: если писатель полагает себя в праве, например, убивать своих героев, то визжать по поводу того, что кто-то сделал героем его самого – неблагородно и просто неприлично.

О достоинствах романа Соловьева можно долго говорить. Замечательное чувство ритма, способность вовремя отскочить от персонажа и рассмотреть его в нескольких ракурсах, беспощадность к себе как к персонажу…

Антитеза «Кушнер – Бродский», разъяснять которую не буду, она всем литературным людям известна, сама по себе чрезвычайно любопытна. Соловьев проводит ее блистательно, и неважно: прав он в отношении конкретных живых и мертвых или нет. Антитеза, в общем-то, классическая, ничего нового для этого архетипа Соловьев не придумал. Но достаточно и того, что он мастерски его препарирует, выбрав в качестве объектов всем известных поэтов. Победили ум, глаз, перо и страстная натура.

Роман Соловьева с удивительной органичностью уходит «на глубину» – в родовую тьму семейных истоков, в прятки снов и иные игры подсознания. Это не просто пикантная деталь. Самоанализ, как известно, – одно из ведущих начал современной прозы, тут у Соловьева блистательный ряд предшественников, которых и называть-то страшно: Руссо, Пруст, Толстой Лев Николаевич (Владимир Соловьев, разумеется, сопоставим с ними не в масштабе 1:1). Однако и на подобном затмевающем фоне контуры авторского письма вполне различимы. Я не помню в отечественной словесности писателя, который с такой неукоснительностью разнимал бы себя на части. Свобода игры, воздух вызова – судьбе, читателю, врагу и другу – путеводная нота романа.

Новая книга писателя-эмигранта включает в себя переиздание «Романа с эпиграфами», изданного в Нью-Йорке в 1989 г., и мемуар «Два Бродских». События четвертьвековой давности оживают под пером автора с дневниковой точностью и беллетристической занимательностью. Скандальность и провокационность многих умозаключений В. Соловьева подвигает читателей не только на сочувствие тем или иным героям книги, но и еще раз на осознание личной мифологемы: кто мы и откуда родом? А название книги расшифровываем для недогадливых: Бродский, Кушнер и автор. Как говорил Довлатов: «К сожалению, все правда».

«Роман с эпиграфами» выдержал проверку временем. Написанный 25 лет назад и опубликованный 10 лет назад, он читается с огромным интересом, и я думаю, будет читаться потомками, которые, конечно, забудут о поэте Кушнере и других малозначительных фигурах романа, но дух своего времени, так взволнованно и правдиво переданный автором, они ощутят.

В три часа пополудни почтмейстер принес мне пакет с Вашим романом. Слава богу, что у меня в доме почти всегда водится запас сигарет, потому что, начав читать, я не мог оторваться, пока не завершил. И при всем накале и страстности трехсот страниц Вашего романа, пожалел, что не заставил себя смаковать его по частям. Вы написали о том времени, когда «функции Бога были присвоены тоталитарным государством», о времени нашей молодости, о чувстве страха, который просачивался сквозь кожу в самую душу. Ваш мемуарный роман вызовет немало споров, возможно, и обид, ибо считается почему-то, что, пока живы все герои, наши с Вами современники, писать о них нельзя. Не знаю, кто это придумал. Что ж нам, дожидаться пока наша память выветрится до состояния маразма и кровожадно подглядывать, когда же уйдут все, кто дорог сердцу и сопричастен нашей молодости? И так уже считаные остались… Даже если бы Вы написали этот роман сейчас, в наши дни, он вызвал бы острую реакцию. Но главное – Вы изгоняли из себя страх, и именно это неправдоподобное состояние, столь редкое для российских литераторов, заставило Вас рассказать и о Вашем близком окружении еще тогда, в семьдесят пятом, когда все мы были вполне молоды. И Вы это сделали первым.