Андрей Белый - Симфонии

3. Это были многошумные березки.

4. Среди них засквозила черная одежда.

5. Из золота выглянуло матово-бледное лицо юной монашки, пытливо глядя на него.

6. Показался стройный силуэт с четками в руках, и она, опустив голову, пошла на призывный звон.

7. Ветер играл ее черною вуалью.

1. Скоро за одной монашкой показались и другие.

2. Целая вереница монашек и беличек потянулась к собору. Из собора синели и алели лампадки.

3. Раздавался хор юных женских голосов.

4. А березки грустно шумели и сквозили вечно бледной, осенней бирюзой.

1. Когда уже все прошли в собор и среди березок перестали мелькать монашки и белички, показался лучесветный старец, словно весь сотканный из воздуха.

2. Он стоял, скрестив руки, под сквозным золотом падающих листьев.

3. Он закрыл свои очи. Стоял усмиренный, неподвижный.

4. Высоко вздымалась его взволнованная грудь.

5. Серебряный шелк волос, терзаемый ветром, бушевал вокруг сквозного, жемчужного лица.

6. Так он замирал, осыпанный листьями — золотыми, пролетающими временами.

1. Два листочка запутались в его бороде, когда он развел руки и воздел их к небу ладонями вверх.

2. В небе летело пепельное облачко.

3. Андрей с ужасом видел край облачка сквозь воздетые руки.

4. Старец открыл очи. Из очей его засияло небо. Вокруг него сыпались листья.

5. Он сказал голосом, вздоху подобным: «Довольно… Скоро все облетит — пролетит…

6. Времена засохли… Шелестят, как свиток…

7. Времена, как и свиток, свиваются…

8. Встань и пойдем, пойдем, потому что — пора.

9. Потому что все пролетит и угаснет золотое время…»

10. Старец медленно пошел вдоль березок. Спереди его сыпались листья. И сзади тоже.

11. Словно он был занавешен золотой, вечно пролетающей пеленой.

12. Андрей, вскочив, облачился в свою одежду. Вылез из окна. Насупленный, пошел за старцем.

1. Они вышли из обители.

2. Песчинки кружились и осыпали их на песчаных холмах.

3. Слова старца пошли откровенным пламенем, возжигая солнечный лик его.

4. Андрей заметил, что риза его — жемчужно-бирюзовая: тая, она сливалась с небесами.

5. Повитый винным золотом, старец крестился на купола обители. Простирал руки в бледно-бирюзовый мир.

6. Бледно-бирюзовый мир отливал янтарно-золотым.

7. Все было охвачено жидкими, сквозными янтарями и пропитано ими.

8. Раздавался голос Призывающего — все тот же голос звавшего от времени.

1. Что-то осенило Андрея, и он шепнул старцу: «Благослови…»

2. Янтари подернулись красным золотом. Становились гуще, искристей.

3. Точно священные смолы, благоухая, выступили на небе.

1. Слабое жемчужное облачко тревожно замерло, когда жгучий золотой шар стал оседать на него.

2. Но золотой шар свободно проскользнул за облачко, обрисовав его лучистой каймою.

3. Старец запечатлел на челе Андрея поцелуй, сказав: «Иди с благой вестью — благовести.

4. Он — счастье, и Он — добро».

5. Золотой шар укатился. Искристый сноп красного золота мгновенно брызнул вверх.

6. Это душистое вино потекло из опрокинутой чаши.

1. Андрей поднял глаза на старца. Бирюзовая старческая риза как будто просияла зарей. Она сливалась с небом, отливая жемчугами.

2. На него глядело ясное лицо с голубыми очами, обрамленное сединой, точно солнечное облако с двумя просветами лазури.

3. Над ним простирались две руки — два снежных обрывка.

4. Ему показалось, что это не старец, а далекое облако, не риза его, а вышина.

1. Голос старца еще раздавался откуда-то из пространств: «Риза Господня — воздушная, золотая.

2. Горизонт так янтарен!..»

3. Это свистал ветерок, потому что Андрей был один.

4. Над головой его все было бледно-бирюзовое… Там застыло солнечное облако с двумя пятнами лазури…

1. От края и до края заогневели облачка.

2. Сквозные сосны на горизонте пропитались священным, красным золотом.

3. И Андрей сказал: «Вечность спустилась.

4. Она — с нами».

РАССКАЗЫ

СВЕТОВАЯ СКАЗКА

Бегут минуты. Мелькают образы. Все несется. Велик полет жизни. Крутятся созвездья — вращаются без конца. И летят, летят…

Это — слезы огня: Безначальный заплакал когда-то. Брызги вспыхнувших слез в необъятном горят, остывая. И аккорды созвездий в душе пробуждают забытую музыку плача.

Это — звезды — огнистые искры промчавшейся вечной ракеты. Горят, остывая. Сквозь хаос пространств посылают друг другу снопы золотые — знамена огня промчавшейся родины.

И вот, погасая, бросают сквозь бездну золотисто-воздушные светы. Прижимает остывшее лоно снежно-трепетные ласки тепла и белого золота. И от бело-золотых, атласно-воздушных и жарких томлений сотканные из лучей существа возникают на поверхности стынущих звезд.

Поют о Солнцах дети Солнца, отыскивают в очах друг у друга солнечные знаки безвременья и называют жизнью эти поиски светов.

А золотисто-воздушные потоки летят и летят к ним, лаская и нежно целуя, сквозь хаос столетий, сквозь бездну текущих пространств.

Среди минут мелькают образы, и все несется в полете жизни. Дети Солнца сквозь бездонную тьму хотят ринуться к Солнцу.

Как бархатные пчелы, что собирают медовое золото, они берегут в сердцах запасы солнечного блеска. Сердце их вместит полудневный восторг: оно расширится, как чаша, потому что душа их должна стать огромным зеркалом, отражающим молнии солнц. Они рождают внуков солнца, чтоб передать им тайну света — светозарные знаки. Эти знаки открывают солнечность.

И вот длинный ряд поколений научается вспоминать невиданное и называет наукой эти желанные воспоминания.

Собирают солнце, накопляют светы — золотые светы и воздушно-белые, — накопляют светы внуки солнца.

Будет день, когда сердце их вместит все огненные слезы — слезы мировой ракеты, вспыхнувшей до времени времен.

Я родился. Детство мое было окутано тьмой. Два черных крыла трепетали над младенцем. Висела черная, ночная пасть и дышала холодом.

Помню впервые себя у окна. Замороженные стекла горели искрами. Мне хотелось, чтоб няня собрала эти искры в деревянную чашечку.

Кто-то седой и скорбный сидел за столом, вперив серые очи в одну точку. Потирал руками колени и сморкался от времени до времени. Две свечи погребально светили ему, и широкая черная лента его пенсне непрерывно стекала со скорбного лица. Он сидел на фоне зияющей тьмы, неумолимо рвавшейся в освещенное пространство. Оскаленная пасть грозила нас проглотить. Но скорбный старик встал и закрыл двери. Пасть сомкнулась.

А он продолжал сидеть, замирая, вперив глаза в одну точку. Он мне показался неизвестным, но заскорузлый палец руки протянулся надо мной и над ухом раздался голос няньки: «Вот папа… Он с нами…» Я начинал узнавать. За стенкой раздавалась суровая песнь. Согбенный отец подошел ко мне. Щекотал пальцем и говорил: «Это — зимний ветер».

В окне зияла черная пасть и дышала холодом. Мне сказали, что там — небо.

Унесли спать.

Я любил солнечных зайчиков, бегающих по стенам. Это было так странно, что я покрикивал: «Что это, что это?..» Но все смеялись. Смеялся и я, но в груди моей бились крылья.

Я любил золотисто-воздушные потоки светов и ласки белого золота. Весной мы переезжали на дачу, и я бегал по дорожкам сада отыскивать детей. Это были всё голубоглазые мальчики и девочки. Мы играли в детей Солнца. После дождя лужи сияли червонцами. Я предлагал собирать горстями золотую водицу и уносить домой. Но золото убегало, и когда приносили домой солнечность, она оказывалась мутной грязью, за которую нас бранили. Иногда мы прыгали по лужам, в синих матросках с красными якорями, хлопали в ладоши и пели хором: «Солнышко — ведрышко».

Ослепительные брызги разлетались во все стороны, но когда возвращались домой, взрослые говорили, что мы покрыты грязью. Смутно понимали мы, что все это хитрей, чем кажется.

А золотисто-воздушные потоки летели сквозь хаос столетий и ткали вокруг нас полудень белого золота. Мы казались лучезарными, и седой дачник всегда провожал нас старческим бормотаньем: «Невинные ангелы…»

О Солнце мечтали дети Солнца. Собирали, как пчелы, медовую желтизну лучей. Я не знаю, чего нам хотелось, но однажды я попросил у отца золотого вина, полагая, что это — напиток солнца.

Мне сказали, что детям рано вино пить. Однажды собрались дети Солнца к старой бузине. Это был наш воздушный корабль. Мы сидели на ветвях, уплывая к солнцу. Я командовал отплытием. В груди моей подымалась музыка: раздавался шелест молниеносных струй. А дерево бушевало, и ветви склонялись. Склоняясь, качали детей света, несущихся к солнцу. Потоки белого золота пробивали зелень, грели нас и качались на песке лучезарными яблочками.