Сорок звонких капелей. Осенние листья - Владимир Алексеевич Солоухин
Прозрачный мед с цветов ее неся.
1960
Обиженная девочка
Я наблюдал с высокого холма,
Как лугом, потонувшим в майском солнце,
Шли в школу дети. Четверо мальчишек
И с ними рядом девочка одна.
Ее опрятный фартучек так ярко
(Как бы большая свежая ромашка)
Светился средь весенней желтизны!
И вот они обидели ромашку,
Забрызгали ее водой из лужи,
Наляпали на фартук грязных пятен
И довели до горьких-горьких слез.
Она от них отстала, повернулась
И потихоньку побрела домой.
Светило солнце. Жаворонки пели.
Земля дышала утренним теплом.
Но шла девчонка, солнышка не видя,
Не слыша пенья жаворонка в небе,
Тепла земли не чувствуя на коже,
Добра земли не слыша под ногой.
Обида злая черною заслонкой
Все от нее мгновенно заслонила,
И только горечь, только чернота
Кипели в добром, маленьком сердечке.
О, зло людское! Как бы мне придумать
С тобой сразиться в страшном поединке,
Чтоб изрубить твои глухие корни,
Чтоб истребить твое глухое семя,
Чтобы убить твое глухое сердце,
Наполненное мерзостью и смрадом!
Ты солнце застишь!
Как убить тебя?
1960
Девочка на качелях
Новые качели во дворе.
Ребятишки друг у дружки бойко
Рвут из рук качельные веревки,
Кто сильнее, тот и на качелях.
Все же
Все почти что побывали.
Все же
Все почти что полетали
Кверху — вниз,
Кверху — вниз,
От земли и до неба!
Шум и смех,
Шум и смех!
Не надо мороженого, не надо конфет,
Не надо и хлеба!
Лишь девчонке одной не досталось качелей —
Оттерли, оттиснули, отпугнули,
А она застенчива.
Отошла в сторонку, приуныла, пригрустнула,
Смотрит на веселье и смех,
На веселье и смех,
На веселье и смех,
Да делать нечего!
Вечером затихло все во дворе.
Посмотрел я во двор из квартиры своей, из окна.
Все ребятишки по домам разбрелись,
Все ребятишки спать улеглись,
А девочка на качелях
Кверху — вниз,
Кверху — вниз
(Никто не мешает), кверху — вниз,
Качается потихоньку одна.
1960
Сорок звонких капелей
Сорок звонких капелей,
Сорок зимних метелей,
Сорок черных осенних ночей,
Сорок радужных летних дождей.
Сорок лет.
Сорок раз предвкушал я весну.
Сорок лет.
Сорок раз отходила природа ко сну.
Сорок лет.
Не жалею ли я, что их сорок уже, а не двадцать?
Нет.
Предлагайте мне двадцать. Или даже семнадцать.
Соблазняйте!
Не буду меняться.
Если завтра машина задавит в московском бензинном аду,
Если сам я, схватившись за сердце, подкошенный, упаду,
Если в поле февральском во время метели застыну,
Если вор в переулке сунет ножик отточенный в спину,
Если… Сотни дорожек на тот незаманчивый свет…
Мне не страшно. Вернее, не очень уж страшно:
Было.
Прожито.
Выпито.
Сорок ненастных и солнечных лет!
Конечно,
Когда пожилому, в сущности, человеку
Предлагают снова семнадцатилетний возраст,
Очень трудно не соблазниться.
Но меня не обманешь.
В семнадцать лет передо мной лежало
Мое собственное туманное будущее.
Оно зависело в равной степени от меня
И от сцепления миллионов не зависящих от меня
Случайностей и обстоятельств.
Семнадцать лет — ни одного написанного стихотворения.
Семнадцать лет — в будущее, которого я не знаю,
Уводят тысячи разнообразных дорог.
А вдруг я не попаду на эту
На единственную, правильную, мою?
Я мог бы стать хорошим колхозным бригадиром.
А потом меня, возможно, выдвинули бы в председатели.
Но из-за горячности и обостренного чувства справедливости
Я не очень долго задержался бы на этом посту
(Будущее тонет в туманной дымке).
Я мог бы стать помощником мастера цеха
(Как раз в семнадцать я защитил соответствующий диплом),
До поста директора завода мне, конечно, никогда бы не дорасти,
Помешали б стихи, которые я все-таки, по-видимому, писал бы
И которые охотно помещала бы цеховая стенная газета.
Не хочу я сказать ничего плохого
Про тысячи разных и нужных людям дорог.
Но что же делать, если мне теперь полюбилась
Та,
На которую я так счастливо попал
И по которой пройдено сорок,
Сорок все-таки лет.
Все пути хороши.
Но спросите у шахматиста,
Когда он выигрывает на международном турнире,
С трудом, упорно, но все-таки выигрывает
Партию, которая и решает все, —
Спросите,
Согласится ли он переиграть снова, сначала?
Партия выиграна (или выигрывается),
Смешно и бессмысленно рисковать.
Единственно,
Для чего стоило бы вернуться в минувшие годы —
Чтобы не сделать несколько досадных, постыдных ошибок
В отношениях с людьми,
В отношеньях с вещами,
В отношеньях с самим собой.
Но кто мне скажет, что, исправляя эти ошибки,
Я не наделаю новых,
Еще грубее и хуже?
Сорок лет.
Футболист сказал бы: середина второго тайма.
Игра, как говорится, сделана
С решающим счетом в нашу пользу.
Будущее, которое представлялось тревожной тайной,
Осуществилось и наступило. Чего же больше?
Но послушайте,
В том-то и дело, что в этой игре нипочем
Не бывает выигрышного, победного счета.
На каждый успех жизнь немедленно отвечает равняющим счет мячом:
Время бросить табак,
Сердце бьется не так,
Нету сна — порошок,
Боль в ноге — посошок, —
Это в наши, мой друг, в беззащитные наши ворота.
Вся задача лишь в том,
Чтобы с поля уйти, накидавши побольше мячей
В сетку времени,
В сетку проклятую века.
Вот скончался бездельник.
Ноль : ноль.
Нет позорнее этой «ничьей»,
Дант не зря посылал несодеявших в самое чертово пекло.
Несодеявших — в ад! Несодеявших — в ад!
Сорок звонких мячей. О, достоинство быть человеком!
40:40 — мне так представляется
Нынешний мой результат.
Извините меня. Я отнюдь не футбольный болельщик.
Просто ради наглядности.
И потом действительно — вторая половина игры.
О, приветствую вас,
Побежденные мною и меня победившие вещи!
Стихи. Поэмы. Туманные реки. Женщины.
Сердец человеческих пламенные костры!
«Сорок : сорок». Железное время, не жди поблажки.
Пятьдесят? Пятьдесят.
Шестьдесят? Шестьдесят!
Впрочем, что я? До этого не дойдет.
Отцветает сирень. Осыпаются наземь ромашки.
Желтых листьев кружится медленный водоворот.
Время голову красит чем-то зимним, спокойным, белым.
