Николай Заболоцкий - Стихотворения
1927
Игра в снежки
В снегу кипит большая драка.Как легкий бог, летит собака.Мальчишка бьет врага в живот.На елке тетерев живет.Уж ледяные свищут бомбы.Уж вечер. В зареве снега.В сугробах роя катакомбы,Мальчишки лезут на врага.Один, задрав кривые ноги,Скатился с горки, а другойВоткнулся в снег, а двое новых,Мохнатых, скорченных, багровых,Сцепились вместе, бьются враз,Но деревянный ножик спас.
Закат погас. И день остановился.И великаном подошел шершавый конь.Мужик огромной тушею своейСидел в стропилах крашеных саней,И в медной трубке огонек дымился.
Бой кончился. Мужик не шевелился.
1928
Свадьба
Сквозь окна хлещет длинный луч,Могучий дом стоит во мраке.Огонь раскинулся, горюч,Сверкая в каменной рубахе.Из кухни пышет дивным жаром.Как золотые битюги,Сегодня зреют там недаромКовриги, бабы, пироги.Там кулебяка из кокетстваСияет сердцем бытия.Над нею проклинает детствоЦыпленок, синий от мытья.Он глазки детские закрыл,Наморщил разноцветный лобикИ тельце сонное сложилВ фаянсовый столовый гробик.Над ним не поп ревел обедню,Махая по ветру крестом,Ему кукушка не певалаКоварной песенки своей:Он был закован в звон капусты,Он был томатами одет,Над ним, как крестик, опускалсяНа тонкой ножке сельдерей.Так он почил в расцвете дней,Ничтожный карлик средь людей.
Часы гремят. Настала ночь.В столовой пир горяч и пылок.Графину винному невмочьРасправить огненный затылок.Мясистых баб большая стаяСидит вокруг, пером блистая,И лысый венчик горностаяВенчает груди, ожиревВ поту столетних королев.Они едят густые сласти,Хрипят в неутоленной страстиИ распуская животы,В тарелки жмутся и цветы.Прямые лысые мужьяСидят, как выстрел из ружья,Едва вытягивая шеиСквозь мяса жирные траншеи.И пробиваясь сквозь хрустальМногообразно однозвучный,Как сон земли благополучной,Парит на крылышках мораль.
О пташка божья, где твой стыд?И что к твоей прибавит честиЖених, приделанный к невестеИ позабывший звон копыт?Его лицо передвижноеЕще хранит следы венца,Кольцо на пальце золотоеСверкает с видом удальца,И поп, свидетель всех ночей,Раскинув бороду забралом,Сидит, как башня, перед баломС большой гитарой на плече.
Так бей, гитара! Шире круг!Ревут бокалы пудовые.И вздрогнул поп, завыл и вдругУдарил в струны золотые.И под железный гром гитарыПодняв последний свой бокал,Несутся бешеные парыВ нагие пропасти зеркал.И вслед за ними по засадам,Ополоумев от вытья,Огромный дом, виляя задом,Летит в пространство бытия.А там — молчанья грозный сон,Седые полчища заводов,И над становьями народов —Труда и творчества закон.
1928
Народный Дом
Народный Дом, курятник радости,Амбар волшебного житья,Корыто праздничное страсти,Густое пекло бытия!Тут шишаки красноармейские,А с ними дамочки житейскиеНеслись задумчивым ручьем.Им шум столичный нипочем!Тут радость пальчиком водила,Она к народу шла потехою.Тут каждый мальчик забавлялся:Кто дамочку кормил орехами,А кто над пивом забывался.Тут гор американские хребты!Над ними девочки, богини красоты,В повозки быстрые запрятались,Повозки катятся вперед,Красотки нежные расплакались,Упав совсем на кавалеров...И много было тут других примеров.
Тут девка водит на арканеСвою пречистую собачку,Сама вспотела вся до ниткиИ грудки выехали вверх.А та собачка пречестная,Весенним соком налитая,Грибными ножками неловкоВдоль по дорожке шелестит.
Подходит к девке именитойМужик роскошный, апельсинщик.Он держит тазик разноцветный,В нем апельсины аккуратные лежат.Как будто циркулем очерченные круги,Они волнисты и упруги;Как будто маленькие солнышки, ониЛегко катаются по жестиИ пальчикам лепечут: "Лезьте, лезьте!"
И девка, кушая плоды,Благодарит рублем прохожего.Она зовет его на "ты",Но ей другого хочется, хорошего.Она хорошего глазами ищет,Но перед ней качели свищут.
В качелях девочка-душаВисела, ножкою шурша.Она по воздуху летела,И теплой ножкою вертела,И теплой ручкою звала.
Другой же, видя преломленноеСвое лицо в горбатом зеркале,Стоял молодчиком оплеванным,Хотел смеяться, но не мог.Желая знать причину искривления,Он как бы делался ребенкомИ шел назад на четвереньках,Под сорок лет — четвероног.
Но перед этим праздничным угаромИные будто спасовали:Они довольны не амбаром радости,Они тут в молодости побывали.И вот теперь, шепча с бутылкою,Прощаясь с молодостью пылкою,Они скребут стакан зубами,Они губой его высасывают,Они приятелям рассказываютСвои веселия шальные.Ведь им бутылка словно матушка,Души медовая салопница,Целует слаще всякой девки,А холодит сильнее Невки.
Они глядят в стекло.В стекле восходит утро.Фонарь, бескровный, как глиста,Стрелой болтается в кустах.И по трамваям рай качается —Тут каждый мальчик улыбается,А девочка наоборот —Закрыв глаза, открыла ротИ ручку выбросила теплуюНа приподнявшийся живот.
Трамвай, шатаясь, чуть идет.
1928
Обводный канал
В моем окне на весь кварталОбводный царствует канал.
Ломовики, как падишахи,Коня запутав медью блях,Идут, закутаны в рубахи,С нелепой вежностью нерях.Вокруг пивные встали в ряд,Ломовики в пивных сидят.И в окна конских морд толпаГлядит, мотаясь у столба,И в окна конских морд соборГлядит, поставленный в упор.А там за ним, за морд собором,Течет толпа на полверсты,Кричат слепцы блестящим хором,Стальные вытянув персты.Маклак штаны на воздух мечет,Ладонью бьет, поет как кречет:Маклак — владыка всех штанов,Ему подвластен ход миров,Ему подвластно толп движенье,Толпу томит штанов круженье,И вот она, забывши честь,Стоит, не в силах глаз отвесть,Вся прелесть и изнеможенье.
Кричи, маклак, свисти уродом,Мечи штаны под облака!Но перед сомкнутым народомИная движется река:Один сапог несет на блюде,Другой поет хвалу Иуде,А третий, грозен и румян,В кастрюлю бьет, как в барабан.И нету сил держаться боле,Толпа в плену, толпа в неволе,Толпа лунатиком идет,Ладони вытянув вперед.
А вкруг черны заводов замки,Высок под облаком гудок.И вот опять идут мустангиНа колоннаде пышных ног.И воют жалобно телеги,И плещет взорванная грязь,И над каналом спят калеки,К пустым бутылкам прислонясь.
1928
Пекарня
В волшебном царстве калачей,Где дым струится над пекарней,Железный крендель, друг ночей,Светил небесных светозарней.Внизу под кренделем — содом.Там тесто, выскочив из квашен,Встает подобьем белых башенИ рвется в битву напролом.
Вперед! Настало время боя!Ломая тысячи преград,Оно ползет, урча и воя,И не желает лезть назад.Трещат столы, трясутся стены,С высоких балок льет вода.Но вот, подняв фонарь военный,В чугун ударил тамада, —И хлебопеки сквозь туман,Как будто идолы в тиарах,Летят, играя на цимбалахКастрюль неведомый канкан.
Как изукрашенные стяги,Лопаты ходят тяжело,И теста ровные корчагиПлывут в квадратное жерло.И в этой, красной от натуги,Пещере всех метаморфозМладенец-хлеб приподнял рукиИ слово стройно произнес.И пекарь огненной трубойТрубил о нем во мрак ночной.
А печь, наследника родивИ стройное поправив чрево,Стоит стыдливая, как деваС ночною розой на груди.И кот, в почетном сидя месте,Усталой лапкой рыльце крестит,Зловонным хвостиком вертит,Потом кувшинчиком сидит.Сидит, сидит, и улыбнется,И вдруг исчез. Одно болотцеОсталось в глиняном полу.И утро выплыло в углу.
1928
