Василий Жуковский - Стихотворения и баллады
Сентябрь – октябрь 1812
Узник к мотыльку, влетевшему в его темницу[64]
Откуда ты, эфира житель?Скажи, нежданный гость небес,Какой зефир тебя занесВ мою печальную обитель?Увы! денницы милый светДо сводов сих не достигает;В сей бездне ужас обитает;Веселья здесь и следу нет.
Сколь сладостно твое явленье!Знать, милый гость мой, с высотыСтрадальца вздох услышал ты —Тебя примчало сожаленье;Увы! убитая тоскойДуша весь мир в тебе узрела,Надежда ясная влетелаВ темницу к узнику с тобой.
Скажи ж, любимый друг природы,Всё те же ль неба красоты?По-прежнему ль в лугах цветы?Душисты ль рощи? ясны ль воды?По-прежнему ль в тиши ночнойПоет дубравная певица?Увы! скажи мне, где денница?Скажи, что сделалось с весной?
Дай весть услышать о свободе;Слыхал ли песнь ее в горах?Ее видал ли на лугахВ одушевленном хороводе?Ах! зрел ли милую страну,Где я был счастлив в прежни годы?Всё та же ль там краса природы?Всё так ли там, как в старину?
Весна сих сводов не видала:Ты не найдешь на них цветка;На них затворников рукаСтраданий повесть начертала;Не долетает к сим стенамЗефира легкое дыханье:Ты внемлешь здесь одно стенанье,Ты здесь порхаешь по цепям.
Лети ж, лети к свободе в поле;Оставь сей бездны глубину;Спеши прожить твою весну —Другой весны не будет боле;Спеши, творения краса!Тебя зовут луга шелковы:Там прихоти – твои оковы;Твоя темница – небеса.
Будь весел, гость мой легкокрылый,Резвяся в поле по цветам…Быть может, двух младенцев тамТы встретишь с матерью унылой.Ах! если б мог ты усладитьИх муку радости словами;Сказать: он жив! он дышит вами!Но… ты не можешь говорить.
Увы! хоть крыльями златымиМоих младенцев ты прельсти;По травке тихо полети,Как бы хотел быть пойман ими;Тебе помчатся вслед они,Добычи милыя желая;Ты их, с цветка на цвет порхая,К моей темнице примани.
Забав их зритель равнодушный,Пойдет за ними вслед их мать —Ты будешь путь их услаждатьСвоею резвостью воздушной.Любовь их – мой последний щит:Они страдальцу провиденье;Сирот священное моленьеТюремных стражей победит.
Падут железные затворы —Детей, супругу, небеса,Родимый край, холмы, лесаОпять мои увидят взоры…Но что?… я цепью загремел;Сокрылся призрак-обольститель…Вспорхнул эфирный посетитель…Постой!.. но он уж улетел.
Начало 1813
Светлане[65]
Хочешь видеть жребий свойВ зеркале, Светлана?Ты спросись с своей душой!Скажет без обмана,Что тебе здесь суждено!Нам душа – зерцало!Всё в ней, всё заключено,Что нам обещалоПровиденье в жизни сей!Милый друг, в душе твоей,Непорочной, ясной,С восхищеньем вижу я,Что сходна судьба твояС сей душой прекрасной!Непорочность – спутник твойИ веселость – генийВсюду будут пред тобойС чашей наслаждений.Лишь тому, в ком чувства нет,Путь земной ужасен!Счастье в нас, и Божий светНами лишь прекрасен.Милый друг, спокойна будь,Безопасен твой здесь путь:Сердце твой хранитель!Всё судьбою в нем дано:Будет здесь тебе оноК счастью предводитель!
‹1813›
Теон и Эсхин[66]
Эсхин возвращался к пенатам своим,К брегам благовонным Алфея.Он долго по свету за счастьем бродил —Но счастье, как тень, убегало.
И роскошь, и слава, и Вакх, и Эрот —Лишь сердце они изнурили;Цвет жизни был сорван; увяла душа;В ней скука сменила надежду.
Уж взорам его тихоструйный АлфейВ цветущих брегах открывался;Пред ним оживились минувшие дни,Давно улетевшая младость…
Всё те ж берега, и поля, и холмы,И то же прекрасное небо;Но где ж озарявшая некогда ихВолшебным сияньем Надежда?
Жилища Теонова ищет Эсхин.Теон, при домашних пенатах,В желаниях скромный, без пышных надежд,Остался на бреге Алфея.
Близ места, где в море втекает Алфей,Под сенью олив и платанов,Смиренную хижину видит Эсхин —То было жилище Теона.
С безоблачных солнце сходило небес,И тихое море горело;На хижину сыпался розовый блеск,И мирты окрестны алели.
Из белого мрамора гроб невдали,Обсаженный миртами, зрелся;Душистые розы и гибкий ясминВетвями над ним соплетались.
На праге сидел в размышленье Теон,Смотря на багряное море, —Вдруг видит Эсхина и вмиг узнаетСопутника юныя жизни.
«Да благостно взглянет хранитель ЗевесНа мирный возврат твой к пенатам!» —С блистающим радостью взором ТеонСказал, обнимая Эсхина.
И взгляд на него любопытный вперил —Лицо его скорбно и мрачно.На друга внимательно смотрит Эсхин —Взор друга прискорбен, но ясен.
«Когда я с тобой разлучался, Теон,Надежда сулила мне счастье;Но опыт иное мне в жизни явил:Надежда – лукавый предатель.
Скажи, о Теон, твой задумчивый взглядНе ту же ль судьбу возвещает?Ужель и тебя посетила печальПри мирных домашних пенатах?»
Теон указал, воздыхая, на гроб…"Эсхин, вот безмолвный свидетель,Что боги для счастья послали нам жизнь —Но с нею печаль неразлучна.
О! нет, не ропщу на Зевесов закон:И жизнь и вселенна прекрасны.Не в радостях быстрых, не в ложных мечтахЯ видел земное блаженство.
Что может разрушить в минуту судьба,Эсхин, то на свете не наше;Но сердца нетленные блага: любовьИ сладость возвышенных мыслей —
Вот счастье; о друг мой, оно не мечта.Эсхин, я любил и был счастлив;Любовью моя освятилась душа,И жизнь в красоте мне предстала.
При блеске возвышенных мыслей я зрелЯснее великость творенья;Я верил, что путь мой лежит по землеК прекрасной, возвышенной цели.
Увы! я любил… и ее уже нет!Но счастье, вдвоем столь живое,Навеки ль исчезло? И прежние дниВотще ли столь были прелестны?
О! нет: никогда не погибнет их след;Для сердца прошедшее вечно.Страданье в разлуке есть та же любовь;Над сердцем утрата бессильна.
И скорбь о погибшем не есть ли, Эсхин,Обет неизменной надежды:Что где-то в знакомой, но тайной странеПогибшее нам возвратится?Кто раз полюбил, тот на свете, мой друг,Уже одиноким не будет…Ах! свет, где она предо мною цвела, —Он тот же: всё ею он полон.
По той же дороге стремлюся одинИ к той же возвышенной цели,К которой так бодро стремился вдвоем —Сих уз не разрушит могила.
Сей мыслью высокой украшена жизнь;Я взором смотрю благодарнымНа землю, где столько рассыпано благ,На полное славы творенье.
Спокойно смотрю я с земли рубежаНа сторону лучшия жизни;Сей сладкой надеждою мир озарен,Как небо сияньем Авроры.
С сей сладкой надеждой я выше судьбы,И жизнь мне земная священна;При мысли великой, что я человек,Всегда возвышаюсь душою.
А этот безмолвный, таинственный гроб…О друг мой, он верный свидетель,Что лучшее в жизни еще впереди,Что верно желанное будет;
Сей гроб – затворенная к счастию дверь;Отворится… жду и надеюсь!За ним ожидает сопутник меня,На миг мне явившийся в жизни.
О друг мой, искав изменяющих благ,Искав наслаждений минутных,Ты верные блага утратил свои —Ты жизнь презирать научился.
С сим гибельным чувством ужасен и свет;Дай руку: близ верного другаС природой и жизнью опять примирись;О! верь мне, прекрасна вселенна.
Всё небо нам дало, мой друг, с бытием:Всё в жизни к великому средство;И горесть и радость – всё к цели одной:Хвала жизнедавцу Зевесу!»
1-11 декабря 1814
Славянка[67]
Элегия
Славянка тихая, сколь ток приятен твой,Когда, в осенний день, в твои глядятся водыХолмы, одетые последнею красойПолуотцветшия природы.
Спешу к твоим брегам… свод неба тих и чист;При свете солнечном прохлада повевает;Последний запах свой осыпавшийся листС осенней свежестью сливает.
Иду под рощею излучистой тропой;Что шаг, то новая в глазах моих картина;То вдруг сквозь чащу древ мелькает предо мной,Как в дыме, светлая долина;
То вдруг исчезло всё… окрест сгустился лес;Всё дико вкруг меня, и сумрак и молчанье;Лишь изредка, струей сквозь темный свод древесПрокравшись, дневное сиянье
Верхи поблеклые и корни золотит;Лишь, сорван ветерка минутным дуновеньем,На сумраке листок трепещущий блестит,Смущая тишину паденьем…
И вдруг пустынный храм в дичи передо мной;Заглохшая тропа; кругом кусты седые;Между багряных лип чернеет дуб густойИ дремлют ели гробовые.
Воспоминанье здесь унылое живет;Здесь, к урне преклонясь задумчивой главою,Оно беседует о том, чего уж нет,С неизменяющей Мечтою.
Всё к размышленью здесь влечет невольно нас;Всё в душу томное уныние вселяет;Как будто здесь она из гроба важный гласДавно минувшего внимает.
Сей храм, сей темный свод, сей тихий мавзолей,Сей факел гаснущий и долу обращенный,Всё здесь свидетель нам, сколь блага наших дней,Сколь все величия мгновенны.
И нечувствительно с превратности мечтойДружится здесь мечта бессмертия и славы:Сей витязь, на руку склонившийся главой;Сей громоносец двоеглавый,
Под шуйцей твердою седящий на щите;Сия печальная семья кругом царицы;Сии небесные друзья на высоте,Младые спутники денницы…
О! сколь они, в виду сей урны гробовой,Для унывающей души красноречивы:Тоскуя ль полетит она за край земной —Там все утраченные живы;
К земле ль наклонит взор – великий ряд чудес;Борьба за честь; народ, покрытый блеском славным;И мир, воскреснувший по манию небес,Спокойный под щитом державным.
Но вкруг меня опять светлеет частый лес;Опять река вдали мелькает средь долины;То в свете, то в тени, то в ней лазурь небес,То обращенных древ вершины.
И вдруг открытая равнина предо мной;Там мыза, блеском дня под рощей озаренна;Спокойное село над ясною рекой,Гумно и нива обнаженна.
Всё здесь оживлено: с овинов дым седой,Клубяся, по браздам ложится и редеет,И нива под его прозрачной пеленойТо померкает, то светлеет.
Там слышен на току согласный стук цепов;Там песня пастуха и шум от стад бегущих;Там медленно, скрыпя, тащится ряд возов,Тяжелый груз снопов везущих.
Но солнце катится беззнойное с небес;Окрест него закат спокойно пламенеет;Завесой огненной подернут дальний лес;Восток безоблачный синеет.
Спускаюсь в дол к реке: брег темен надо мной.И на воды легли дерев кудрявых тени;Противный брег горит, осыпанный зарей;В волнах блестят прибрежны сени;
То отраженный в них сияет мавзолей;То холм муравчатый, увенчанный древами;То ива дряхлая, до свившихся корнейСклонившись гибкими ветвями,
Сенистую главу купает в их струях;Здесь храм между берез и яворов мелькает;Там лебедь, притаясь у берега в кустах,Недвижим в сумраке сияет.
Вдруг гладким озером является река;Сколь здесь ее брегов пленительна картина;В лазоревый кристалл слиясь вкруг челнока,Яснеет вод ее равнина.
Но гаснет день… в тени склонился лес к водам;Древа облечены вечерней темнотою;Лишь простирается по тихим их верхамЗаря багряной полосою;
Лишь ярко заревом восточный брег облит,И пышный дом царей на скате озлащенном,Как исполин, глядясь в зерцало вод, блеститВ величии уединенном.
Но вечер на него покров накинул свой,И рощи и брега, смешавшись, побледнели;Последни облака, блиставшие зарей,С небес, потухнув, улетели.
И воцарилася повсюду тишина;Всё спит… лишь изредка в далекой тьме промчитсяНевнятный глас… или колыхнется волна…Иль сонный лист зашевелится.
Я на брегу один… окрестность вся молчит…Как привидение, в тумане предо мноюСемья младых берез недвижимо стоитНад усыпленною водою.
Вхожу с волнением под их священный кров;Мой слух в сей тишине приветный голос слышит;Как бы эфирное там веет меж листов,Как бы невидимое дышит;
Как бы сокрытая под юных древ корой,С сей очарованной мешаясь тишиною,Душа незримая подъемлет голос свойС моей беседовать душою.
И некто урне сей безмолвный приседит;И, мнится, на меня вперил он темны очи;Без образа лицо, и зрак туманный слитС туманным мраком полуночи.
Смотрю… и, мнится, всё, что было жертвой лет,Опять в видении прекрасном воскресает;И всё, что жизнь сулит, и всё, чего в ней нет,С надеждой к сердцу прилетает.
Но где он?… Скрылось всё… лишь только в тишинеКак бы знакомое мне слышится призванье,Как будто Гений путь указывает мнеНа неизвестное свиданье.
О! кто ты, тайный вождь? душа тебе вослед!Скажи: бессмертный ли пределов сих хранительИль гость минутный их? Скажи: земной ли светИль небеса твоя обитель?…
И ангел от земли в сиянье предо мнойВзлетает; на лице величие смиренья;Взор к небу устремлен; над юною главойГорит звезда преображенья.
Помедли улетать, прекрасный сын небес;Младая Жизнь в слезах простерта пред тобою…Но где я?… Всё вокруг молчит… призрак исчез,И небеса покрыты мглою.
Одна лишь смутная мечта в душе моей:Как будто мир земной в ничто преобратился;Как будто та страна знакомей стала ей,Куда сей чистый ангел скрылся.
Сентябрь – первая половина октября 1815
