Борис Корнилов - Стихотворения
1932
ВОШЬ
Вошь ползет на потных лапахпо безбрежию рубах,сукровицы сладкий запахвошь разносит на зубах.
Вот лежит он, смерти вторя,сокращая жизни срок,этот серый, полный горя,полный гноя пузырек.
Как дробинку, можно трогать,видеть глазки, черный рот,из подмышки взять под ноготь —он взорвется и умрет.
Я плыву в сознанье рваном,в тело налита жара,а на ногте деревянномзасыхает кожура.
По моей мясистой тушегибель верная идет,и грызет меня и тут жегниду желтую кладет.
День осенний смотрит хмуро.Тридцать девять.Тридцать пять.Скачет вверх температураи срывается опять.
Дурнота, тоска и муки,и звонки со всех сторон.Я плыву, раскинув руки,я — уже не я, а он.
Разве я сквозь дым и стужупролетаю в край огня?Кости вылезли наружуи царапают меня.
Из лиловой грязи мракалезет смерти торжество,и заразного баракастены стиснули его.
Вот опять сиделки-рохлине несут ему питье,губы сини, пересохли —он впадает в забытье.
Да, дела непоправимы,ждали кризиса вчера,и блестят, как херувимы,голубые доктора.
Неужели же, товарищ,будешь ты лишен души,от мельчайшей гибнешь твари,от комочка, ото вши?
Лучше, желтая обойма,гибель верную яви,лучше пуля, лучше бойня —луговина вся в крови.
Так иль сяк, в обоем разевсё равно, одно и то ж —это враг ползет из грязи,пуля, бомба или вошь.
Вот лежит он, смерти вторя,сокращая жизни срок,этот серый, полный горя,полный гноя пузырек.
И летит, как дьявол грозный,в кругосветный перегон,мелом меченный, тифозный,фиолетовый вагон.
Звезды острые, как бритвы,небом ходят при луне.Всё в порядке.Вошь и битвы —мы, товарищ, на войне.
1932
ДИФИРАМБ
Солнце, желтое, словно дыня,украшением над тобой.Обуяла тебя гордыня —это скажет тебе любой.
Нет нигде для тебя святыни —ты вещаешь, быком трубя,потому что ты не для дыни —дыня яркая для тебя.
Это логика, мать честная, —если дыня погаснет вдруг,сплюнешь на землю — запаснаявылетает в небесный круг.
Выполненье земного планав потемневшее небо дашь, —то светило — завод «Светлана»,миллионный его вольтаж.
Всё и вся называть вещами —это лозунг. Принятье мер —то сравнение с овощамивсех вещей из небесных сфер.
Предположим, что есть по смертиза грехи человека ад, —там зловонные бродят черти,печи огненные трещат.
Ты низвергнут в подвалы ада,в тьму и пакостную мокреть,и тебе, нечестивцу, надов печке долгие дни гореть.
Там кипят смоляные речки,дым едуч и огонь зловещ, —ты в восторге от этой печки,ты обрадован: это вещь!
Понимаю, что ты недаром,задыхаясь в бреду погонь,сквозь огонь летел кочегароми литейщиком сквозь огонь.
Так бери же врага за горло,страшный, яростный и прямой,человек, зазвучавший гордо,современник огромный мой.
Горло хрустнет, и скажешь: амба —и воспрянешь, во тьме зловещ…Слушай гром моего дифирамба,потому что и это вещь.
1932
«Ты шла ко мне…»
Ты шла ко мне пушистая, как вата,тебя, казалось, тишина вела, —последствиями малыми чреватас тобою встреча, Аннушка, была.
Но все-такисвоим считаю долгомя рассказать, ни крошки не тая,о нашем и забавном и недолгомзнакомстве,Анна Павловна моя.
И ты прочтешь.Воздашь стихотвореньюты должное…Воспоминаний рой…Ты помнишь?Мы сидели под сиренью, —конечно же, вечернею порой.
(Так вспоминать теперь никто не можету критики характер очень крут…— Пошлятина, — мне скажут,уничтожати в порошок немедленно сотрут.)
Но продолжаю.Это было летом(прекрасное оно со всех сторон),я, будучи шпаной и пистолетом,воображал, что в жизни умудрен.
И модные высвистывал я вальсыс двенадцати примерно до шести:«Где вы теперь?Кто вам целует пальцы?»И разные:«Прости меня, прости…»
Действительно — где ты теперь, Анюта,разгуливаешь, по ночам скорбя?Вот у меня ни скорби, ни уюта,я не жалею самого себя.
А может быть,ты выскочила замуж,спокойствие и счастье обрела,и девять месяцев прошло,а там ужи первенец —обычные дела.
Я скоро в гости, милая, приеду,такой, как раньше, —с гонором, плохой,ты обязательно зови меня к обедуи угости ватрушкой и ухой.
Я сына на колене покачаю(ты только не забудь и позови)…Потом, вкусив малины,с медом чаю,поговорю о «странностях любви».
1932
«Я замолчу, в любови разуверясь…»
Я замолчу, в любови разуверясь, —она ушла по первому снежку,она ушла —какая чушь и ересьв мою полезла смутную башку.
Хочу запеть,но это словно прихоть,я как не я, и всё на стороне, —дымящаяся папироса, ты хотьпойми меня и посоветуй мне.
Чтобы опять от этих неполадок,как раньше, не смущаясь ни на миг,я понял бы, что воздух этот сладок,что я во тьме шагаю напрямик.
Что не пятнал я письма слезной жижейи наволочек не кусал со зла,что всё равно мне, смуглой или рыжей,ты, в общем счете подлая, была.
И попрощаюсь я с тобой поклоном.Как хорошо тебе теперь одной —на память мне флакон с одеколономи тюбики с помадою губной.
Мой стол увенчан лампою горбатой,моя кровать на третьем этаже.Чего еще? —Мне только двадцать пятый,мне хорошо и весело, уже.
<1933>
«Мы хлеб солили крупной солью…»
Мы хлеб солили крупной солью,и на ходу, легко дыша,мы с этим хлебом ели союи пили воду из ковша.
И тучи мягкие летелинад переполненной рекой,и в неуютной, злой постелимы обретали свой покой.
Чтобы, когда с утра природавоспрянет, мирна и ясна,греметь водой водопровода,смывая недостатки сна.
По комнате шагая с маху,в два счета убирать кровать,искать потертую рубахуи басом песню напевать.
Тоска, себе могилу вырой —я песню легкую завью, —над коммунальною квартиройона подобна соловью.
Мне скажут черными словами,отринув молодость мою,что я с закрытыми глазамишаманю и в ладоши бью.
Что научился только лгатьво имя оды и плаката, —о том, что молодость богата,без основанья полагать.
Но я вослед за песней ринусь,могучей завистью влеком, —со мной поет и дразнит примусменя лиловым языком.
<1933>
ОХОТА
Я, сказавший своими словами,что ужасен синеющий лес,что качается дрябло над намиомертвелая кожа небес,что, рыхлея, как манная каша,мы забудем планиду свою,что конечная станция наша —это славная гибель в бою, —
я, мятущийся, потный и грязныйдо предела, идя напролом,замахнувшийся песней заразной,как тупым суковатым колом, —я иду под луною кривою,что жестоко на землю косит,над пропащей и желтой травоюсветлой россыпью моросит.
И душа моя, скорбная видом,постарела не по годам, —я товарища в битве не выдами подругу свою не продам.Пронесу отрицание тленапо дороге, что мне дорога,и уходит почти по коленов золотистую глину нога.
И гляжу я направо и прямо,и налево и прямо гляжу, —по дороге случается яма,я спокойно ее обхожу.Солнце плавает над головами,я еще не звоню в торжество,и, сказавший своими словами,я еще не сказал ничего.
Но я вынянчен не на готовом,я ходил и лисой и ужом,а теперь на охоту за словомя иду, как на волка с ножом.Только говор рассыплется птичийнад зеленою прелестью трав,я приду на деревню с добычей,слово жирное освежевав.
<1933>
