Владислав Ходасевич - Тяжёлая лира
Пробочка
Пробочка над крепким йодом!Как ты скоро перетлела!Так вот и душа незримоЖжет и разъедает тело.
17 сентября 1921 Бельское УстьеИз дневника
Мне каждый звук терзает слух,И каждый луч глазам несносен.Прорезываться начал дух,Как зуб из-под припухших десен.
Прорежется — и сбросит прочьИзношенную оболочку.Тысячеокий — канет в ночь,Не в эту серенькую ночку.
А я останусь тут лежать —Банкир, заколотый апашем, —Руками рану зажимать,Кричать и биться в мире вашем.
18 июня 1921Ласточки
Имей глаза — сквозь день увидишь ночь,Не озаренную тем воспаленным диском.Две ласточки напрасно рвутся прочь,Перед окном шныряя с тонким писком.
Вон ту прозрачную, но прочную плевуНе прободать крылом остроугольным,Не выпорхнуть туда, за синеву,Ни птичьим крылышком, ни сердцем подневольным.
Пока вся кровь не выступит из пор,Пока не выплачешь земные очи —Не станешь духом. Жди, смотря в упор,Как брызжет свет, не застилая ночи.
18–24 июня 1921«Перешагни, перескочи…»
Перешагни, перескочи,Перелети, пере- что хочешь —Но вырвись: камнем из пращи,Звездой, сорвавшейся в ночи…Сам затерял — теперь ищи…
Бог знает, что себе бормочешь,Ища пенсне или ключи.
Весна 1921, 11 января 1922«Смотрю в окно — и презираю…»
Смотрю в окно — и презираю.Смотрю в себя — презрен я сам.На землю громы призываю,Не доверяя небесам.
Дневным сиянием объятый,Один беззвездный вижу мрак…Так вьется на гряде червяк,Рассечен тяжкою лопатой.
21–25 мая 1921Сумерки
Снег навалил. Всё затихает, глохнет.Пустынный тянется вдоль переулка дом.Вот человек идет. Пырнуть его ножом —К забору прислонится и не охнет.Потом опустится и ляжет вниз лицом.И ветерка дыханье снеговое,И вечера чуть уловимый дым —Предвестники прекрасного покоя —Свободно так закружатся над ним.А люди черными сбегутся муравьямиИз улиц, со дворов и станут между нами.И будут спрашивать, за что и как убил, —И не поймет никто, как я его любил.
5 ноября 1921Вакх
Как волшебник, прихожу яСквозь весеннюю грозу.Благосклонно приношу яВам азийскую лозу.
Ветку чудную привейте,А когда настанет срок,В чаши чистые налейтеМой животворящий сок.
Лейте женам, пейте сами,Лейте девам молодым.Сам я буду между вамиС золотым жезлом моим.
Подскажу я песни хору,В светлом буйстве закружу,Отуманенному взоруДивно всё преображу.
И дана вам будет силаЗнать, что скрыто от очей,И ни старость, ни могилаНе смутят моих детей.
Ни змея вас не ужалит,Ни печаль — покуда хмельВсех счастливцев не повалитНа зеленую постель.
Я же — прочь, походкой резвой,В розовеющий туман,Сколько бы ни выпил — трезвый,Лишь самим собою пьян.
8 ноября 1921Лида
Высоких слов она не знает,Но грудь бела и высокаИ сладострастно воздыхаетИз-под кисейного платка.Ее стопы порою босы,Ее глаза слегка раскосы,Но сердце тем верней летитНа их двусмысленный магнит.Когда поют ее подругиУ полунощного костра,Она молчит, скрестивши руки,Но хочет песен до утра.Гитарный голос ей понятенОтзывом роковых страстей,И, говорят, немало пятен —Разгулу отданных ночей —На женской совести у ней.Лишь я ее не вызываюУсловным стуком на крыльцо,Ее ночей не покупаюНи за любовь, ни за кольцо.Но мило мне ее явленье,Когда на спящее селеньеЛожится утренняя мгла:Она проходит в отдаленье,Едва слышна, почти светла,Как будто Ангелу ПаденьяСвободно руку отдала.
30 октября 1921 ПетербургБельское Устье
Здесь даль видна в просторной раме:За речкой луг, за лугом лес.Здесь ливни черными столпамиПроходят по краям небес.
Здесь радуга высоким сводомЦерковный покрывает крестИ каждый праздник по приходамСправляют ярмарки невест.
Здесь аисты, болота, змеи,Крутой песчаный косогор,Простые сельские затеи,Об урожае разговор.
А я росистые поляныТопчу тяжелым башмаком,Я петербургские туманыТаю любовно под плащом
И к девушкам, румяным розам,Склоняясь томною главой,Дышу на них туберкулезом,И вдохновеньем, и Невой.
И мыслю: что ж, таков от века,От самых роковых времен,Для ангела и человекаНепререкаемый закон.
И тот, прекрасный неудачникС печатью знанья на челе,Был тоже — просто первый дачникНа расцветающей земле.
Сойдя с возвышенного ГрадаВ долину мирных райских роз,И он дыхание распадаНа крыльях дымчатых принес.
31 декабря 1921 Петербург«Горит звезда, дрожит эфир…»
Горит звезда, дрожит эфир,Таится ночь в пролеты арок.Как не любить весь этот мир,Невероятный Твой подарок?
Ты дал мне пять неверных чувств,Ты дал мне время и пространство,Играет в мареве искусствМоей души непостоянство.
И я творю из ничегоТвои моря, пустыни, горы,Всю славу солнца Твоего,Так ослепляющего взоры.
И разрушаю вдруг шутяВсю эту пышную нелепость,Как рушит малое дитяИз карт построенную крепость.
4 декабря 1921«Играю в карты, пью вино…»
Играю в карты, пью вино,С людьми живу — и лба не хмурю.Ведь знаю: сердце всё равноЛетит в излюбленную бурю.
Лети, кораблик мой, лети,Кренясь и не ища спасенья.Его и нет на том пути,Куда уносит вдохновенье.
Уж не вернуться нам назад,Хотя в ненастье нашей ночи,Быть может, с берега глядятОдни нам ведомые очи.
А нет — беды не много в том!Забыты мы — и то не плохо.Ведь мы и гибнем, и поёмНе для девического вздоха.
4–6 февраля 1922 МоскваАвтомобиль
