Осип Мандельштам - Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник)
«Золотистого меда струя из бутылки текла…»
Золотистого меда струя из бутылки теклаТак тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:– Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одниСторожа и собаки, – идешь, никого не заметишь.Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни:Далеко в шалаше голоса – не поймешь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,Как ресницы, на окнах опущены темные шторы.Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.
Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке,В каменистой Тавриде наука Эллады – и вотЗолотых десятин благородные, ржавые грядки.
Ну а в комнате белой, – как прялка, стоит тишина.Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена –Не Елена – другая – как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
11 августа 1917, Алушта«Еще далёко асфоделей…»
Еще далёко асфоделейПрозрачно-серая весна,Пока еще на самом делеШуршит песок, кипит волна.Но здесь душа моя вступает,Как Персефона, в легкий круг;И в царстве мертвых не бываетПрелестных, загорелых рук.
Зачем же лодке доверяемМы тяжесть урны гробовойИ праздник черных роз свершаемНад аметистовой водой?Туда душа моя стремится,За мыс туманный Меганом,И черный парус возвратитсяОттуда после похорон!
Как быстро тучи пробегаютНеосвещенною грядой,И хлопья черных роз летаютПод этой ветряной луной.И, птица смерти и рыданья,Влачится траурной каймойОгромный флаг воспоминаньяЗа кипарисною кормой.
И раскрывается с шуршаньемПечальный веер прошлых лет –Туда, где с темным содроганьемВ песок зарылся амулет;Туда душа моя стремится,За мыс туманный Меганом,И черный парус возвратитсяОттуда после похорон!
16 августа 1917, Алушта«Среди священников левитом молодым…»
А. В. Карташеву
Среди священников левитом молодымНа страже утренней он долго оставался.Ночь иудейская сгущалася над ним,И храм разрушенный угрюмо созидался.
Он говорил: «Небес тревожна желтизна.Уж над Евфратом ночь, бегите, иереи!»А старцы думали: не наша в том вина;Се черно-желтый свет, се радость Иудеи.
Он с нами был, когда, на берегу ручья,Мы в драгоценный лен Субботу пеленалиИ семисвещником тяжелым освещалиЕрусалима ночь и чад небытия.
1917«Твое чудесное произношенье…»
Твое чудесное произношенье –Горячий посвист хищных птиц;Скажу ль: живое впечатленьеКаких-то шелковых зарниц.
«Что» – голова отяжелела.«Цо» – это я тебя зову!И далеко прошелестело:Я тоже на земле живу.
Пусть говорят: любовь крылата,Смерть окрыленнее стократ;Еще душа борьбой объята,А наши губы к ней летят.
И столько воздуха и шелкаИ ветра в шепоте твоем,И, как слепые, ночью долгойМы смесь бессолнечную пьем.
Начало 1918«Что поют часы-кузнечик…»
Что поют часы-кузнечик,Лихорадка шелестит,И шуршит сухая печка –Это красный шелк горит.
Что зубами мыши точатЖизни тоненькое дно –Это ласточка и дочкаОтвязала мой челнок.
Что на крыше дождь бормочет –Это черный шелк горит.Но черемуха услышитИ на дне морском: прости.
Потому что смерть невинна,И ничем нельзя помочь,Что в горячке соловьинойСердце теплое еще.
Начало 1918«Когда на площадях и в тишине келейной…»
Когда на площадях и в тишине келейнойМы сходим медленно с ума,Холодного и чистого рейнвейнаПредложит нам жестокая зима.
В серебряном ведре нам предлагает стужаВалгаллы белое вино,И светлый образ северного мужаНапоминает нам оно.
Но северные скальды грубы,Не знают радостей игры,И северным дружинам любыЯнтарь, пожары и пиры.
Им только снится воздух юга –Чужого неба волшебство,И все-таки упрямая подругаОткажется попробовать его.
1917Кассандре
Я не искал в цветущие мгновеньяТвоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз,Но в декабре – торжественное бденье –Воспоминанье мучит нас!
И в декабре семнадцатого годаВсё потеряли мы, любя:Один ограблен волею народа,Другой ограбил сам себя…
Но если эта жизнь – необходимость бредаИ корабельный лес – высокие дома, –Лети, безрукая победа,Гиперборейская чума!
На площади с броневикамиЯ вижу человека: онВолков горящими пугает головнями –Свобода, равенство, закон!
Когда-нибудь в столице шалой,На скифском празднике, на берегу Невы,При звуках омерзительного балаСорвут платок с прекрасной головы…
1917«В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа…»
В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа,Нам пели Шуберта – родная колыбель!Шумела мельница, и в песнях ураганаСмеялся музыки голубоглазый хмель.
Старинной песни мир – коричневый, зеленый,Но только вечно-молодой,Где соловьиных лип рокочущие кроныС безумной яростью качает царь лесной.
И сила страшная ночного возвращеньяТа песня дикая, как черное вино:Это двойник – пустое привиденье –Бессмысленно глядит в холодное окно!
Январь 1918«На страшной высоте блуждающий огонь…»
На страшной высоте блуждающий огонь,Но разве так звезда мерцает?Прозрачная звезда, блуждающий огонь,Твой брат, Петрополь, умирает.
На страшной высоте земные сны горят,Зеленая звезда мерцает.О, если ты звезда, – воде и небу брат,Твой брат, Петрополь, умирает.
Чудовищный корабль на страшной высотеНесется, крылья расправляет –Зеленая звезда, в прекрасной нищетеТвой брат, Петрополь, умирает.
Прозрачная весна над черною НевойСломалась. Воск бессмертья тает.О, если ты звезда, – Петрополь, город твой,Твой брат, Петрополь, умирает.
Марть 1918«Когда в теплой ночи замирает…»
Когда в теплой ночи замираетЛихорадочный форум МосквыИ театров широкие зевыВозвращают толпу площадям –
Протекает по улицам пышнымОживленье ночных похорон:Льются мрачно-веселые толпыИз каких-то божественных недр.
Это солнце ночное хоронитВозбужденная играми чернь,Возвращаясь с полночного пираПод глухие удары копыт.
И как новый встает Геркуланум,Спящий город в сияньи луны:И убогого рынка лачуги,И могучий дорический ствол.
Май 1918«Прославим, братья, сумерки свободы…»
Прославим, братья, сумерки свободы,Великий сумеречный год!В кипящие ночные водыОпущен грузный лес тенет.Восходишь ты в глухие годы –О солнце, судия, народ!
Прославим роковое бремя,Которое в слезах народный вождь берет.Прославим власти сумрачное бремя,Ее невыносимый гнет.В ком сердце есть – тот должен слышать, время,Как твой корабль ко дну идет.
Мы в легионы боевыеСвязали ласточек – и вотНе видно солнца; вся стихияЩебечет, движется, живет;Сквозь сети – сумерки густые –Не видно солнца и земля плывет.
Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,Скрипучий поворот руля.Земля плывет. Мужайтесь, мужи.Как плугом океан деля,Мы будем помнить и в летейской стуже,Что десяти небес нам стоила земля.
Май 1918, МоскваTristia
Я изучил науку расставаньяВ простоволосых жалобах ночных.Жуют волы, и длится ожиданье,Последний час вигилий городских.И чту обряд той петушиной ночи,Когда, подняв дорожной скорби груз,Глядели вдаль заплаканные очиИ женский плач мешался с пеньем муз.
Кто может знать при слове – расставанье,Какая нам разлука предстоит?Что нам сулит петушье восклицанье,Когда огонь в акрополе горит?И на заре какой-то новой жизни,Когда в сенях лениво вол жует,Зачем петух, глашатай новой жизни,На городской стене крылами бьет?
И я люблю обыкновенье пряжи:Снует челнок, веретено жужжит.Смотри: навстречу, словно пух лебяжий,Уже босая Делия летит!О, нашей жизни скудная основа!Куда как беден радости язык!Всё было встарь. Всё повторится снова.И сладок нам лишь узнаванья миг.
Да будет так: прозрачная фигуркаНа чистом блюде глиняном лежит,Как беличья распластанная шкурка,Склонясь над воском, девушка глядит.Не нам гадать о греческом Эребе,Для женщин воск – что для мужчины медь,Нам только в битвах выпадает жребий,А им дано гадая умереть.
1918«На каменных отрогах Пиэрии…»
