Сборник - Библейские мотивы в русской поэзии
Из Апокалипсиса
Я новое небо и новую землю увидел…Пространство далекое прежних небесминовало,И прежней земли преходящей и тленнойне стало,И моря уж нет… Новый город священныйя видел,От Бога сходящий в великом,безбрежном просторе,Подобный невесте младой в подвенечномуборе,Невесте прекрасной, готовой супругапринять.«Се скиния Бога с людьми. ОбитатьЗдесь с ними Он будет», – я слышалслова громовые,«Сам Бог будет Богом в народе Своем, —И всякую с глаз их слезу Он отрет.И земныеПечали исчезнут. В том граде святомНе будет ни плача, ни вопля, ни горькихстенаний,Не будет болезни, ни скорби, ни тяжкихстраданий,И смерти не будет. Таков Мой обет;Прошло все, что было, и прежнего нет!»…
Семен Яковлевич Надсон
1862–1887
Желание
О, если там, за тайной гроба,Есть мир прекрасный и святой,Где спит завистливая злоба,Где вечно царствует покой,Где ум не возмутят сомненья,Где не изноет грудь в борьбе, —Творец, услышь мои моленьяИ призови меня к Себе!
Мне душен этот мир развратаС его блестящей мишурой!Здесь брат рыдающего братаГотов убить своей рукой,
Здесь спят высокие порывыСвободы, правды и любви,Здесь ненасытный бог наживыСвои воздвигнул алтари.
Душа полна иных стремлений,Она любви и мира ждет…Борьба и тайный яд сомненийЕе терзает и гнетет.Она напрасно молит светаС немой и жгучею тоской,Глухая полночь без рассветаЦарит всесильно над землей.
Твое высокое ученьеНе понял мир… Он осмеялСвятую заповедь прощенья,Забыв Твой светлый идеал,Он стал служить кумирам века;Отвергнув свет, стал жить во мгле, —И с той поры для человекаУж нет святыни на земле.
В крови и мраке утопая,Ничтожный сын толпы людскойНа дверь утраченного раяГлядит с насмешкой и хулой;И тех, кого зовут стремленьяК святой, духовной красоте, —Клеймит печатью отверженьяИ распинает на кресте.
«Я не Тому молюсь…»
Я не Тому молюсь, Кого едва дерзаетНазвать душа моя, смущаясь и дивясь,И перед Кем мой ум бессильно замолкает,В безумной гордости постичь Его стремясь;Я не Тому молюсь, пред Чьими алтарямиНарод, простертый ниц, в смирении лежит,И льется фимиам душистыми волнами,И зыблются огни, и пение звучит;Я не Тому молюсь, Кто окружен толпамиСвященным трепетом исполненных духо5вИ Чей незримый трон за яркими звездами
Царит над безднами разбросанныхмиров, —Нет, перед Ним я нем!.. Глубокое сознаньеМоей ничтожности смыкает мне уста, —Меня влечет к себе иное обаянье —Не власти царственной, но пыткии креста.Мой Бог – Бог страждущих, Бог,обагренный кровью,Бог-человек и брат с небесною душой, —И пред страданием и чистою любовьюСклоняюсь я с моей горячею мольбой!..
Федор Сологуб
1863–1927
Пилигрим
В одежде пыльной пилигрима,Обет свершая, он идет,Босой, больной, неутомимо,То шаг назад, то два вперед.И, чередуясь мерно, далиВстают всё новые пред ним,Неистощимы, как печали, —И всё далек Ерусалим…
В путях томительной печалиСтремится вечно род людскойВ недосягаемые далиК какой-то цели роковой.
И создает неутомимоСудьба преграды перед ним,И всё далек от пилигримаЕго святой Ерусалим.
«Зелень тусклая олив…»
Зелень тусклая олив,Успокоенность желания.Безнадежно молчаливСкорбный сон твой, Гефсимания.
В утомленьи и в бреду,В час, как ночь безумно стынула,Как молился Он в саду,Чтобы эта чаша минула!
Было тёмно, как в гробу.Мать великая ответилаНа смиренную мольбуТолько резким криком петела.
Ну так что ж! как хочет Бог,В жизни нашей так и сбудется,А мечтательный чертогТолько изредка почудится.
Всякий буйственный порывГасит холодом вселенная.Я иду в тени олив,И душа моя – смиренная.
Нет в душе надежд и сил,Умирают все желания.Я спокоен, – я вкусилПрелесть скорбной Гефсимании.
«Под сению Креста рыдающая Мать…»
Под сению Креста рыдающая Мать.Как ночь пустынная, мрачна ее кручина.Оставил Мать Свою, – осталось ей обнятьЛишь ноги бледные измученного Сына.
Хулит Христа злодей, распятый вместес ним:– Когда ты Божий Сын, так как же тыповешен?Сойди, спаси и нас могуществом твоим,Чтоб знали мы, что ты всесилени безгрешен. —
Любимый ученик сомнением объят,И нет здесь никого, в печали или злобе,Кто верил бы, что Бог бессильными распятИ встанет в третий день в своемхолодном гробе.
И даже сам Христос, смутившись наконец,Под гнетом тяжких дум и мук изнемогая,Бессильным естеством медлительнострадая,Воззвал: – Зачем меня оставил Ты,Отец! —
В Христа уверовал и Бога исповедалЛишь из разбойников повешенных один.Насилья грубого и вечной мести сын,Он сыну Божьему греховный дух свойпредал.
И много раз потом вставала злоба вновь,И вновь обречено на казнь бывало Слово,И неожиданно пред Ним горела сноваОдних отверженцев кровавая любовь.
Из притчей Соломоновых
Глава 2, стих
Мудрость копили отцы,В краткие притчи чеканя, —И овладели глупцыПритчею, мудрых тираня.
Пьяный, бредущий кой-какС плетью в руке, не опасней,Чем лицемерный дурак,Вооружившийся басней.
«В бедной хате в Назарете…»
В бедной хате в НазаретеОбитал ребенок-Бог.Он однажды на рассвете,Выйдя тихо на порог,Забавлялся влажной глиной,Он кускам ее давалЖизнь и образ голубиный,И на волю отпускал, —И неслись они далеко,И блаженство бытияВозвещала от востокаНовозданная семья.О, Божественная сила,И ко мне сходила Ты,И душе моей дарилаОкрыленные мечты, —Утром дней благоуханныхЖизни трепетной моей, —Вереницы новозданныхНазаретских голубей.Ниспошли еще мне сноваВ жизнь туманную моюИз томления земногоСотворенную семью.
Вячеслав Иванович Иванов
1866–1949
«Я посох мой доверил Богу…»
Я посох мой доверил БогуИ не гадаю ни о чем.Пусть выбирает Сам дорогу,Какой меня ведет в Свой дом.
А где тот дом – от всех сокрыто;Далече ль он – утаено.Что в нем оставил я – забыто,Но будет вновь обретено,
Когда, от чар земных излечен,Я повернусь туда лицом,Где – знает сердце – буду встреченМеня дождавшимся Отцом.
«Оракул муз который век…»
Оракул муз который векОсуществляет человек:«Одно прекрасное и мило,А непрекрасное постыло».
Но, непрекрасного, себя,Живу – стыдясь, а всё ж любя.Не потому ль и Божье СловоВнушает нам: «Люби другого,Как любишь самого себя»?
«Светом повеяло, Христос родился…»
Шепчет: «Светом повеяло,Христос родился».Отпустил, что содеяла, —И в Нем ты – вся.
Содроганье последнее —И застыли уста.Есть ли слово победнееЭтой вести Христа?
«И снова ты пред взором видящим…»
И снова ты пред взором видящим,О Вифлеемская звезда,Встаешь над станом ненавидящимИ мир пророчишь, как тогда.
А мы рукою окровавленнойЗемле куем железный мир:Стоит окуренный, восславленныйНа месте скинии кумир.
Но твой маяк с высот не сдвинется,Не досягнет их океан,Когда на приступ неба вскинетсяИз бездн морских Левиафан.
Равниной мертвых вод уляжетсяИзнеможенный легион,И человечеству покажется,Что всё былое – смутный сон.
И бесноватый успокоитсяОт судорог небытия,Когда навек очам откроетсяОдна действительность – твоя.
Дмитрий Сергеевич Мережковский
1866–1941
Поэту
И отдашь голодному душу твою,и напитаешь душу страдальца:тогда свет твой взойдет во тьме,и мрак твой будет как полдень.
Ис 8, 10Не презирай людей! Безжалостнойи гневнойНасмешкой не клейми их горестейи нужд,Сознав могущество заботы повседневной,Их страха и надежд не оставайся чужд.Как друг, не как судья неумолимо-строгий,Войди в толпу людей и оглянись вокруг,
Пойми ты говор их, и смутный гултревоги,И стон подавленный невыразимых мук.Сочувствуй горячо их радостям и бедам,Узнай и полюби простой и темный люд,Внимай без гордости их будничнымбеседамИ, как святыню, чти их незаметный труд.Сквозь мутную волну житейского потокаЖемчужины на дне ты различишь тогда:В постыдной оргии продажного порока —Следы раскаянья и жгучего стыда,Улыбку матери над тихой колыбелью,Молитву грешника и поцелуй любви,И вдохновенного возвышенною цельюБорца за истину во мраке и крови.Поймешь ты красоту и смыслсуществованьяНе в упоительной и радостной мечте,Не в блеске и цветах, но в тернияхстраданья,В работе, в бедности, в суровой простоте.
И, жаждущую грудь роскошно утоляя,Неисчерпаема, как не5ктар золотой,Твой подвиг тягостный сторицей награждая,Из жизни сумрачной поэзия святаяПольется светлою, могучею струей.
««Христос воскрес!» – поют во храме…»
