Игорь Северянин - Полное собрание стихотворений

На Вашего лица овале

Текла ль слеза о детских снах?

Прочтете ли поэзы эти?

Найдете ль строки о себе?

А, может быть, Вас нет на свете,

Моя наивная Бэбэ?…

Иль Вашей зрелости одевить

Уже не в силах жизни мрак?…

Что было интересно в девять,

То в двадцать девять было б как?!

КН. Б. А. ТЕНИШЕВУ

Князь! милый князь! ау! Вы живы?

Перебирая писем ряд,

Нашел я Ваше, и, счастливый

Воспоминаньем, как я рад!

Мне сразу вспомнилась и школа,

И детство, и с природой связь,

И Вы, мой добрый, мой веселый,

Мой остроумный милый князь!

В Череповце, от скуки мглистом,

И тривиальном, и пустом,

Вас называли модернистом

За Сологуба первый том…

Провинциальные кокетки

От князя были без ума,

И казначейша (лик конфетки!)

Была в Вас влюблена сама,

Ведь штраусовская “Электра”-

Не новгородская тоска!..

О, Вы – единственный директор,

Похожий на ученика!

И вот, когда Вы, поседелый,

Но тот же юный и живой,

Пришли на вечер мой, я целый

Мирок восставил пред собой.

И поздравленья принимая

От Вас, и нежно Вас обняв,

Я вспомнил дни иного мая

И шорохи иных дубрав…

СТИХИ АХМАТОВОЙ

Стихи Ахматовой считают

Хорошим тоном (comme il faut…)

Позевывая, их читают,

Из них не помня ничего!..

“Не в них ли сердце современной

Запросной женщины?” – твердят

И с миной скуки сокровенной

Приводят несколько цитат.

Я не согласен, – я обижен

За современность: неужель

Настолько женский дух унижен,

Что в нудном плаче – самоцель?

Ведь это ж Надсона повадка,

И не ему ль она близка?

Что за скрипучая “кроватка”!

Что за ползучая тоска!

Когда ж читает на эстраде

Она стихи, я сам не свой:

Как стилен в мертвом Петрограде

Ее высокопарный вой!..

И так же тягостен для слуха

Поэт (как он зовется там?!)

Ах, вспомнил: “мраморная муха[20]”

И он же – Осип Мандельштам.

И если в Лохвицкой – “отсталость”,

“Цыганщина” есть “что-то”, то

В Ахматовой ее “усталость”

Есть абсолютное ничто.

ЛИРА ЛОХВИЦКОЙ

Порыв натуры героичной,

Полет в бездонье голубом,

Меж строчек голос мелодичный -

Вот пафос этой лиры в чем!

Ее слеза слезой зовется

И выглядит она слезой,

И полным сердцем сердце бьется,

Гроза трепещет в нем грозой.

Изысканные полутоны

Есть полутоны, а не ноль.

Мучительны Агнессы стоны

И настоящая в них боль.

Виденье принца Вандэлина

Есть не слова, а – Вандэлин,

Возникновения причина

Кого – в рядах мирских причин.

И ведьма у нее есть ведьма,

А не “нарочно”, “для детей”.

При том стихи бряцают медью

И веют запахом полей.

БАЛЬМОНТ

Его стихи – сама стихия.

Себе бессмертье предреша,

Свершает взлеты огневые

Его стихийная душа.

Он весь поэт, поэт великий.

В нем голоса всего и всех.

Неуловимый лик столикий

Отображает свет и грех.

Он ощущает каждый атом

И славословит солнце он.

То серафимом, то пиратом

Является хамелеон.

Но вместе с тем он весь, из дюжин

Томов составленных своих,

Мне не желанен и не нужен:

Я не люблю Бальмонта стих.

Есть что-то приторное в книгах

Его, что слаще голубей…

И Фофанов в своих веригах,

В своих лохмотьях – мне любей!

БРЮСОВ

Никем непревзойденный мастер.

Великий ритор и мудрец.

Светило ледовитой страсти.

Ловец всех мыслей, всех сердец.

Разламывающая сила

Таится в кованых стихах.

Душа рассудок научила

Любить, сама же пала в прах,

И оттого его холодность:

Душа, прошедшая сквозь ум.

Его бесспорная надмодность

Не столь от чувства, сколь от дум.

Великий лаборант, он каждый

Порыв усвоил и постиг.

Он мучим неизбывной жаждой

Познанья всех вселенских книг.

В нем фокус всех цветов и светов

И ясной мысли торжество.

Он – президент среди поэтов.

Мой царский голос – за него.

СОЛОГУБ

Какая тающая нежность!

Какая млеющая боль!

Что за чеканная небрежность!

Что за воздушная фиоль!

Он весь из сладостного вздоха,

Он весь – безгрешное дитя…

Плохое у него не плохо,

И темное поет, блестя…

Изысканнейший рисовальщик.

Провидец существа людей,

Он – чарователь, чаровальщик,

Чарун, он – чарник, чародей.

Так пой же, пой же нам, фиоль же,

Струи свой ароматный свет!

Такой поэт, каких нет больше:

Утонченней, чем тонкий Фет.

ГИППИУС

Блистательная Зинаида

Насмешливым своим умом,

Которым взращена обида,

Всех бьет в полете, как крылом…

Холодный разум ткет ожоги,

Как на большом морозе – сталь.

Ее глаза лукаво-строги,

В них остроумная печаль.

Большой поэт – в ее усмешной

И едкой лирике. Она

Идет походкою неспешной

Туда, где быть обречена.

Обречена ж она на царство

Без подданных и без корон.

Как царственно ее коварство,

И как трагично-скромен трон!

ПЯТЬ ПОЭТОВ

Иванов, кто во всеоружьи

И блеске стиля, – не поэт:

В его значительном ненужьи

Биенья сердца вовсе нет.

Андрея Белого лишь чую,

Андрея Белого боюсь…

С его стихами не кочую

И в их глубины не вдаюсь…

Пастэльно-мягок ясный Бунин,

Отчетлив и приятно свеж;

Он весь осолнечен, олунен,

Но незнаком ему мятеж.

Кузмин изломан черезмерно,

Напыщен и отвратно-прян.

Рокфорно, а не камамберно,

Жеманно-спецно обуян.

Нет живописней Гумилева:

В лесу тропическом костер!

Благоговейно любит слово.

Он повелительно-остер.

ЕЕ КАПРИЗ

Памяти Н. Львовой

Я с нею встретился случайно:

Она пришла на мой дебют

В Москве. Успех необычайный

Был сорван в несколько минут.

Мы с Брюсовым читали двое

В “Эстетике”, а после там

Был шумный ужин с огневою

Веселостью устроен нам.

И вот она встает и с блеском

В глазах – к Валерию, и тот,

Поспешно встав движеньем резким,

С улыбкою ко мне идет:

“Поцеловать Вас хочет дама”,-

Он говорит, и я – готов.

Мы с ней сближаемся, и прямо

Передо мной – огонь зрачков…

Целую в губы просветленно,

И тут же на глазах у всех

Расходимся мы церемонно,

Под нам сочувствующий смех.

ВИКТОР ГОФМАН

Памяти его

Его несладкая слащавость,

Девическая бирюза

И безобидная лукавость

Не “против” говорят, а “за”.

Капризничающий ребенок,

Ребенок взрослый и больной,

Самолюбив и чутко-тонок

Души надорванной струной.

К самопожертвованью склонный,

Ревнивый робко, без хлопот,

В Мечту испуганно-влюбленный,-

Чего ему недостает?

Недостает огня и силы,

Но именно-то оттого

Так трогательно сердцу милы

Стихи изящные его.

ПУШКИН

Он – это чудное мгновенье,

Запечатленное в веках!

Он – воплощенье Вдохновенья,

И перед ним бессилен прах…

Лишь он один из всех живущих

Не стал, скончавшись, мертвецом:

Он вечно жив во всех поющих,

И смерть здесь не звучит “концом”.

В его созданьях Красота ведь

Показывает вечный лик.

Его нам мертвым не представить

Себе, и этим он велик!

Пускай он стар для современья,

Но современье для него

Ничтожно: ведь его мгновенье -

Прекрасней века моего!

У МОРЯ

Финляндский ветер с моря дует,-

Пронзительно-холодный норд,-

И зло над парусом колдует,

У шлюпки накреняя борт.

Иду один я над отвесным

Обрывом, видя волн разбег,

Любуясь изрозо-телесным

Песком. Все зелено – и снег!..

Покрыто снегом все подскалье

От самых гор и до песка.

А там, за ним, клокочет далью

Все та же синяя тоска…

Зеленый верх, низ желто-синий,

И промежуток хладно-бел.

Пустыня впитана пустыней:

Быть в море небу дан удел.

К МОРЮ

Полно тоски и безнадежья,

Отчаянья и пустоты,

В разгуле своего безбрежья,

Безжалостное море, ты!

Невольно к твоему унынью

Непостижимое влечет

И, упояя очи синью,

Тщетою сердце обдает.

Зачем ты, страшное, большое,

Без тонких линий и без форм?

Владеет кто твоей душою:

Смиренный штиль? свирепый шторм?

И не в тебали мой прообраз,-

Моя загадная душа,-

Что вдруг из беспричинно-доброй

Бывает зверзче апаша?

Не то же ли и в ней унынье

И безнадежье, и тоска?

Так влейся в душу всею синью:

Она душе моей близка!

РАЗБОР СОБРАТЬЕВ

Разбор собратьев очень труден

И, согласитесь, щекотлив:

Никто друг другу не подсуден,

И каждый сокровенным жив…

Но не сказать о них ни слова -

Пожалуй, утаить себя…

Моя душа сказать готова

Всё, беспристрастье возлюбя.

Тем мне простительней сужденье

О них, что часто обо мне

Они твердят – без снисхожденья,