Судьба и случай. Стихи из разных книг - Татьяна Витальевна Кузовлева
Чуть не плача, затаив дыханье,
Слушает стихи его жена.
В этих строчках – боль её и счастье,
Над чужой насмешкой торжество.
Что же, что печатали не часто?
Но она-то верила в него!
А стихи и вправду ярким светом
Вспыхивали, громки и тихи…
Если любит женщина поэта,
Ах, какие пишет он стихи! —
Пишет – словно в дали поднебесной
Чертит словом серебристый след,
Обойдённый славой, неизвестный,
Может, Божьей милостью поэт…
Колизей
Две тыщи лет…
Ладонью на лице я
Вдруг ощутила пыль минувших гроз.
Я видела: в руинах Колизея,
Как чья-то память, спал бездомный пёс.
В нём было что-то горькое до дрожи,
В полуприкрытых вечностью зрачках.
И ласточка вилась над бывшей ложей,
Не в силах плач преодолеть в веках.
У времени – таинственная сила.
В нём нас влечёт неукротимый бес
Познать бездомность около могилы,
Познать бездонность около небес.
Оно своим дыханьем раздвоило
То, что само свело в сосуд один:
Я – та, что над руинами парила.
Я – та, что цепенела меж руин.
«Я люблю эту пасмурность мая…»
Я люблю эту пасмурность мая,
Когда холодом воздух прошит,
Когда пласт чернозёма ломая,
Лемех дело мужское вершит;
Когда хриплое карканье будит
Белоствольную нежность берёз,
Когда сердце стучит: будь что будет,
И не верит, что будет всерьёз;
Когда в грунт ударяясь с размаха,
Дождь уходит в слепую гульбу,
И строка, цепенея от страха,
На бумагу выводит судьбу.
Посмотри: тонкий прутик сжимая,
У твоих позабытый дверей,
Я вхожу в эту пасмурность мая
Не отброшенной тенью твоей
«То клевером засохшим, то крапивой…»
То клевером засохшим, то крапивой,
То колосом надломленным овса,
То голосом охрипшей ивы,
Не растерявшей веры в чудеса, —
Мне пишет осень. Лёгкие конверты
Ложатся утром у моих дверей.
На них темнеют поцелуи ветра,
По ним гуляют запахи зверей.
К ним прилепились беличьи ворсинки,
Семян цветочных запоздалый пух.
Я их читаю быстро, без запинки,
Не шевеля губами и не вслух.
Так павший лист ещё живёт и дышит.
Так строки оглушают в тишине.
… Ты спрашиваешь, кто мне письма пишет.
Мне пишешь ты. И осень пишет мне.
«В этом доме сменяются гости…»
А.П.
В этом доме сменяются гости, как карты игральные,
И радушен хозяин, и ласков породистый пёс.
И стоят за окном кипарисы, как стражи печальные.
И внезапные ливни февраль пробивают насквозь.
И когда над каньоном лукаво луна затуманится
И любая травинка к ней в полный потянется рост,
Моё сердце не выдержит и безнадёжно обманется
И меж былью и небылью выстроит призрачный мост.
И ресницы сомкнув, я пройду по нему, словно зрячая,
Позабыв, что опоры не будет под ним ни одной.
Мне бы лучше проснуться – и сон этот переиначу я.
Мне бы лучше вернуться, – да нет ничего за спиной
«Дышит Хельсинки в мае…»
А. П.
Дышит Хельсинки в мае
клубникой, сиренью и рыбой.
Я крошу каблуки
о брусчатку его и асфальт.
Здесь в фундамент вросли
ледниковые грубые глыбы
И к домам подступают вплотную
гранит и базальт.
Чтобы к морю сойти,
мне не надо расспросов и планов —
Потому что все спуски
выводят к балтийской волне.
И когда я иду,
белоснежная пара бакланов
Прижимает к дороге ветра —
прямо по́д ноги мне.
И заходит опять на вираж над плечами моими,
Охраняя меня,
пока в гавани ветер не стих.
Я зачем-то сегодня
подбросила им твоё имя,
И его подхватил
самый быстрый и ловкий из них.
И когда ты проснёшься
и к небу потянешься взглядом,
И щека твоя будет
Ещё от подушки тепла,
Ты услышишь внезапно,
как кто-то позвал тебя рядом —
Тем же именем кратким,
каким я тебя назвала.
«В это лето, спалившее зноем столицу…»
А. П.
В это лето, спалившее зноем столицу,
Когда обморочны даже краткие сны,
Мне тебя не хватает, как воздуха – птице,
И как рыбе – прохладной речной глубины.
Это лето влечёт меня неодолимо
Вглубь Петровского парка, где дышит земля,
Где меды источают столетние липы
И где пухом любви изошли тополя.
Но и там моей муке не будет предела —
Бессловесно, безвестно, бесслёзно сгорю
И всё то, что сказать я тебе не успела,
Я тебе никогда уже не повторю.
Но однажды вернусь твоей тенью слепою,
Может быть, задержусь ненадолго в окне,
И всё то, что не понято было тобою,
Отзовётся неслыханной болью во мне.
«И когда две ласточки взрежут небес полотно…»
И когда две ласточки взрежут небес полотно,
И поймает дрожанье воздуха стрекоза,
И тяжёлый колос в землю сольёт зерно,
И две рыбы замрут в запруде – глаза в глаза;
И в гортани льва провернётся утробный рык,
И Земля покачнётся, про свой забывая вес,
И два облака встречных сойдутся
