Александр Кушнер - Античные мотивы (сборник)

2

Как страшно подумать, – сказал я на зноеИюньском, – подумать, – сказал, – о зиме!– А ты и не думай! – сказала, за мноюИдя по заросшей травой колее.

– Не думай, – сказала, – смотри на фиалки,Еще, синеглазые, не отцвели!Они ж не растут, не цветут из-под палки,Им нравится быть украшеньем земли.

Они же не портят себе настроенье.Какая зима? Не бывает зимы!Смерть тоже ошибка, недоразуменье,Обмолвка… Запомнить бы это мгновенье:Однажды бессмертными были и мы.

«В “Илиаде” мне Гектора жаль…»

В «Илиаде» мне Гектора жаль.Есть ли большая в мире печаль,Чем прощанье его с Андромахой?На руках ее маленький сын.Хоть бы шанс на спасенье одинБыл, – нет шанса, всё кончится крахом.

Кто за Гектора был? Аполлон!Но помочь не сумел даже он,Почему-то сильнее Афина,Выступавшая на сторонеСил ахейских в троянской войне,Ни жены ей не жалко, ни сына.

Конской гривой на шлеме отцаСын напуган, – шумят деревца,Облака проплывают над ними.Гектор на землю шлем положил,Улыбнулся. Читать это силНет, займемся делами другими.

«Опять леса, поля, просёлки и покой?..»

Поведет рукой любимой

В Елисейские поля…

Опять леса, поля, проселки и покой?Или дома, дворцы, кафе, автомобили?Куда же поведешь любимою рукой?На Елисейских мы полях с тобою были.

А те поля, что Блок тогда в виду имел,Простившись навсегда с докучными делами,Не странно ли, что их назвать не захотелОн Элизийскими в своих стихах полями?

Предшественник его, Элизиум в душеНосивший, или тот, назвавший ЭлизеемЗаглохший старый парк, – Блок это как клишеВоспринял бы, – и мы пенять ему не смеем.

Быть может, потому, что мифов не любил,И виделись ему березовые рощи,Туманы и овсы, без мраморных перилИ статуй, без богов и воинов, так проще.

Град

С чем бы град сравнить? Не знаю.Уж не с жемчугом ли, градБелый – руку подставляю —Он еще голубоват,Дымчат, хрупок и лоснится,И особенно в травеХочет знаньем поделитьсяО нездешней синеве.

Это жизни обновленье —Слишком мы привыкли к ней.Белых шариков скопленьеПод кустами меж корней.Ведь и в самом деле редкийГость, внезапный, раз в году.Разжую две-три таблетки —Станет холодно во рту.

Ледяное покрывалоБудет таять, оплывать.Я хочу, чтоб ты сказала,Что не надо унывать:Это нам подарок с неба,Отогнав рукой орла,Бусы ветреная ГебаВ ссоре с Зевсом порвала.

«С Гомером долго ты беседовал один…»

1

«Илиада» и «Одиссея» композиционно построены так, что ничем не уступают современной прозе с ее свободным обращением со временем. В них оно тоже движется неравномерно, сбивается в комки и складки.

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына», – так начинается «Илиада», и все знают этот первый стих, хотя бы понаслышке, но мало кто спросил себя: что за гнев и почему история падения Трои начата с него? Корабли будут перечислены лишь в конце второй песни. Так что если Мандельштам прочел их список до середины, значит, он по меньшей мере две песни (почти две) осилил точно. К слову сказать, хотел бы я найти человека, способного преодолеть весь список. Что вы, что вы, только выборочно, скользя по строчкам, перепрыгивая с пятое на десятое. Среди моих знакомых нет такого зануды. Не уверен, что вообще сыщется кто-либо, способный прочесть «Илиаду» от начала до конца. Скажем правду: кроме самого Гнедича да разве что еще нескольких филологов-античников, вряд ли кому-нибудь под силу этот подвиг[2].

Десять лет провели ахейцы под стенами Трои, но в поэме речь идет лишь о десятом годе осады; обо всем остальном читатель узнает попутно, из побочных ответвлений и упоминаний.

А сюжет «Одиссеи» еще более сложен и сбивчив. Подробный рассказ о странствиях, начиная с отплытия Одиссея из-под Трои, возникает лишь в 9-12-й песнях; что касается самого действия в поэме, то оно укладывается в сорок дней. Сорок дней из десятилетних странствий! И если, например, подготовке к расправе над женихами и их избиению отводятся три песни, то о семилетнем пребывании героя у нимфы Калипсо рассказано бегло на нескольких страницах. Невольно подумаешь, что прустовское повествование в «Поисках утраченного времени» ничуть не более сложно и запутано, чем «Одиссея». Ау, мой любимый роман, что если через три тысячелетия ты станешь такой же архаикой, как греческий эпос? Через три тысячелетия? Да нет же, намного раньше.

2

Коли уже Гомер так «писал», вразброс, непоследовательно, то некоторые свои сегодняшние мысли о нем тем более можно записать фрагментарно, сбивчиво, как бог на душу положит. Здесь, разумеется, есть некоторая натяжка: «Илиада» не эссеистика, перед древним певцом брезжил «план», его, действительно воодушевляло «величие замысла». Но и тогда, три тысячи лет назад, поэт понимал, что последовательный рассказ скучен. Более того, наверное, он исходил из своего знания об устройстве человеческой психики и памяти, которое и подсказало ему свободное обращение со временем: счастливое семилетнее забытье в гроте у нимфы Калипсо пролетело как один день – и долго говорить о нем незачем. А вот о трехдневной буре, грозившей герою гибелью, быстро не расскажешь: семь лет и три дня потребовали примерно одинакового количества стихов.

Ахматова считала, исходя, по-видимому, из своего любовного опыта, что большая любовь длится самое большее – семь лет, дальше наступает крах или вырождение. Грустное наблюдение. Хочется верить, что бывают исключения из правил. Интересно, помнила ли она о семилетней любви Одиссея и нимфы Калипсо?

3

Ждал он, со стоном на камне вися, чтоб волна пробежалаМимо; она пробежала, но вдруг, отразясь, на возвратеСшибла с утеса его и отбросила в темное море.Если полипа из ложа ветвистого силою вырвешь,Множество крупинок камня к его прилепляется ножкам:К резкому так прилепилась утесу лоскутьями кожаРук Одиссевых…

Вот такие поэтические подробности. Чем старше я становлюсь, тем меньше желания заниматься теоретическими построениями или объяснять, мороча голову себе и людям, чем хорошие стихи отличаются от плохих. Не лучше ли ткнуть пальцем в строки, подобные только что приведенным, – и больше ничего не надо, всё более или менее ясно. Вот так трудился «всесильный бог деталей» еще три тысячелетия назад. Как скучны беспредметные, слепорожденные стихи, например, символистов (не всех, конечно, но большинства из них), с минимальным словарным запасом… Так же, как едва ли не все (за редким исключением) сегодняшние стихи как начинающих, так и продолжающих и заканчивающих…

Но какой замечательный переводчик – Жуковский! Если бы еще вместо «кру2пинок» постарался вернуть слову правильное ударение – было бы совсем хорошо.

4

И еще подумаешь: да есть ли прогресс в литературе? Не помню где (стал искать – не могу найти), не то в статьях, не то в заметках, Пушкин говорит, что прогресс существует в промышленности, производстве (что-то в этом роде), но его не может быть в литературе.

Одиссей, цепляющийся за камень, оставивший свою кожу на нем, вся метафора с полипом и его ножками так хороши, что невольно согласишься: прогресса в поэзии нет. Прогресса нет, но есть изменения, перемены, смены жанров и форм. Впрочем, и эти перемены для каждого нового народа, каждой новой цивилизации начинаются заново, с нуля. Сколько же веков понадобилось греческой поэзии, чтобы прийти к Гомеру, который уже для Платона или Софокла стал едва ли не мифологическим персонажем – и нам кажется, что до него вообще никого не было.

Как это никого не было? Женихов Пенелопы, пирующих в доме Одиссея, услаждает пением певец Фемий; да мало ли, можно вспомнить и Орфея, пением которого заслушивались лесные звери. Уж они-то, точно, способны оценить предметность, конкретность, может быть, и метафоричность – абстракции им ни к чему. Благодарная аудитория. Еще и потому благодарная, что мало кто так слышит интонацию, как они. Помнишь, мы кормили с тобой американских кошек, оставленных на наше попечение (хозяева квартиры уехали на два дня). Кошки отлично всё понимали – и приветливость, и запреты, не зная русского языка, английского, надеюсь, тоже.

Пушкин, кстати сказать, читал стихи «старой няне», да еще стае «диких уток» («Вняв пенью сладкозвучных строф, Они слетают с берегов») Подозреваю, что няня, при всем моем уважении к ней, понимала «Под небом голубым страны своей родной…» не лучше, чем дикие утки.