Владимир Маяковский - Любит? не любит? Я руки ломаю

1916

Себе, любимому, посвящает эти строки автор

Четыре.Тяжелые, как удар.«Кесарево кесарю — богу богово».А такому,как я,ткнуться куда?Где для меня уготовано логово?

Если б был ямаленький,как Великий океан,—на цыпочки б волн встал,приливом ласкался к луне бы.Где любимую найти мне,такую, как и я?Такая не уместилась бы в крохотное небо!

О, если б я нищ был!Как миллиардер!Что деньги душе?Ненасытный вор в ней.Моих желаний разнузданной ордене хватит золота всех Калифорний.

Если б быть мне косноязычным,как Дантили Петрарка!Душу к одной зажечь!Стихами велеть истлеть ей!И словаи любовь моя —триумфальная арка:пышно,бесследно пройдут сквозь неелюбовницы всех столетий.

О, если б был ятихий,как гром,—ныл бы,дрожью объял бы земли одряхлевший скит.Яесли всей его мощьювыреву голос огромный —кометы заломят горящие руки,бросятся вниз с тоски.

Я бы глаз лучами грыз ночи —о, если б был ятусклый,как солнце!Очень мне надосияньем моим поитьземли отощавшее лонце!

Пройду,любовищу мою волоча.В какой ночи,бредовой,недужной,какими Голиафами я зачат —такой большойи такой ненужный?

1916

Последняя петербургская сказка

Стоит император Петр Великий,думает:«Запирую на просторе я!» —а рядомпод пьяные кликистроится гостиница «Астория».

Сияет гостиница,за обедом обед онадает.Завистью с гранита снят,слез император.Трое медныхслазяттихо,чтоб не спугнуть Сенат.

Прохожие стремились войти и выйти.Швейцар в поклоне не уменьшил рост.Кто-торассеянныйбросил:«Извините»,наступив нечаянно на змеин хвост.

Император,лошадь и змейнеловкопо карточкеспросили гренадин.Шума язык не смолк, немея.Из пивших и евших не обернулся ни один.

И толькокогданад пачкой соломинокв коне заговорила привычка древняя,толпа сорвалась, криком сломана:— Жует!Не знает, зачем они.Деревня!

Стыдом овихрены шаги коня.Выбелена грива от уличного газа.Обратнопо Набережнойгонит гиканьепоследнюю из петербургских сказок.

И вновь императорстоит без скипетра.Змей.Унынье у лошади на морде.И никто не поймет тоски Петра —узника,закованного в собственном городе.

1916

Подписи к плакатам издательства «Парус»

Царствование Николая Последнего

«Радуйся, Саша!Теперь водка наша».

«Как же, знаю, Коля, я:теперь монополия».

Забывчивый Николай

«Уж сгною, скручу их уж я!» —думал царь, раздавши ружья.Да забыл он, между прочим,что солдат рожден рабочим.

1917

Сказка о красной шапочке

Жил да был на свете кадет.В красную шапочку кадет был одет.

Кроме этой шапочки, доставшейся кадету,ни черта в нем красного не было и нету.

Услышит кадет — революция где-то,шапочка сейчас же на голове кадета.

Жили припеваючи за кадетом кадет,и отец кадета и кадетов дед.

Поднялся однажды пребольшущий ветер,в клочья шапчонку изорвал на кадете.

И остался он черный. А видевшие этоволки революции сцапали кадета.

Известно, какая у волков диета.Вместе с манжетами сожрали кадета.

Когда будете делать политику, дети,не забудьте сказочку об этом кадете.

1917

* * *

Ешь ананасы, рябчиков жуй,День твой последний приходит, буржуй.

1917

Тучкины штучки

Плыли по небу тучки.Тучек — четыре штучки:

от первой до третьей — люди,четвертая была верблюдик.

К ним, любопытством объятая,по дороге пристала пятая,

от нее в небосинем лонеразбежались за слоником слоник.

И, не знаю, спугнула шестая ли,тучки взяли все — и растаяли.

И следом за ними, гонясь и сжирав,солнце погналось — желтый жираф.

1917–1918

Весна

Город зимнее снял.Снега распустили слюнки.Опять пришла весна,глупа и болтлива, как юнкер.

1918

Той стороне

Мыне вопль гениальничанья —«все дозволено»,мыне призыв к ножовой расправе,мыпростоне ждем фельдфебельского«вольно!»,чтоб спину искусства размять,расправить.

Гарцуют скелеты всемирного Римана спинах наших.В могилах мало им.Так что ж удивляться,что непримиримомымир обложили сплошным «долоем».

Характер различен.За целость Венеры выготовы щадить веков камарилью.Вселенский пожар размочалил нервы.Орете:«Пожарных!Горит Мурильо!»А мы —не Корнеля с каким-то Расином —отца,—предложи на старье меняться,—мыи егообольем керосиноми в улицы пустим —для иллюминаций.Бабушка с дедушкой.Папа да мама.Чинопочитанья проклятого тина.Лачуги рушим.Возносим дома мы.А вы нас —«ловить арканом картинок?!»

Мыне подносим —«Готово!На блюде!Хлебайте сладкое с чайной ложицы!»Клич футуриста:были б люди —искусство приложится.

В рядах футуристов пусто.Футуристов возраст — призыв.Изрубленные, как капуста,мы войн,революций призы.

Но мыне зовем обывателей гроба.У пьяной,в кровавом пунше,земли —смотрите! —взбухает утроба.Рядами выходят юноши.Идите!Под ноги —топчите ими —мыбросимсебя и свои творенья.Мы смерть зовем рожденья во имя.Во имя бега,паренья,реянья.Когда жпрорвемся сквозь заставы,и праздник будет за болью боя,—мывсе украшеньярасставить заставим —любите любое!

1918

Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче

В сто сорок солнц закат пылал,в июль катилось лето,была жара,жара плыла —на даче было это.Пригорок Пушкино горбилАкуловой горою,а низ горы —деревней был,кривился крыш корою.А за деревнею —дыра,и в ту дыру, наверно,спускалось солнце каждый раз,медленно и верно.А завтрасновамир залитьвставало солнце ало.И день за днемужасно злитьменявот этостало.И так однажды разозлясь,что в страхе все поблекло,в упор я крикнул солнцу:«Слазь!довольно шляться в пекло!»Я крикнул солнцу:«Дармоед!занежен в облака ты,а тут — не знай ни зим, ни лет,сиди, рисуй плакаты!»Я крикнул солнцу:«Погоди!послушай, златолобо,чем так,без дела заходить,ко мнена чай зашло бы!»Что я наделал!Я погиб!Ко мне,по доброй воле,само,раскинув луч-шаги,шагает солнце в поле.Хочу испуг не показать —и ретируюсь задом.Уже в саду его глаза.Уже проходит садом.В окошки,в двери,в щель войдя,валилась солнца масса,ввалилось;дух переведя,заговорило басом:«Гоню обратно я огнивпервые с сотворенья.Ты звал меня?Чай гони,гони, поэт, варенье!»Слеза из глаз у самого —жара с ума сводила,но я ему —на самовар:«Ну что ж,садись, светило!»Черт дернул дерзости моиорать ему,—сконфужен,я сел на уголок скамьи,боюсь — не вышло б хуже!Но странная из солнца ясьструилась,—и степенностьзабыв,сижу, разговорясьс светилом постепенно.Про то,про это говорю,что-де заела Роста,а солнце:«Ладно,не горюй,смотри на вещи просто!А мне, ты думаешь,светитьлегко?— Поди, попробуй! —А вот идешь —взялось идти,идешь — и светишь в оба!»Болтали так до темноты —до бывшей ночи то есть.Какая тьма уж тут?На «ты»мы с ним, совсем освоясь.И скоро,дружбы не тая,бью по плечу его я.А солнце тоже:«Ты да я,нас, товарищ, двое!Пойдем, поэт,взорим,вспоему мира в сером хламе.Я буду солнце лить свое,а ты — свое,стихами».Стена теней,ночей тюрьмапод солнц двустволкой пала.Стихов и света кутерьма —сияй во что попало!Устанет то,и хочет ночьприлечь,тупая сонница.Вдруг — яво всю светаю мочь —и снова день трезвонится;Светить всегда,светить везде,до дней последних донца,светить —и никаких гвоздей!Вот лозунг мой —и солнца!

1920