Редьярд Киплинг - "Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов)
хоть словом тебя задеть:
Но что за дьявол тебя научил
смерти в глаза глядеть?»
Короче, как только любой советский поэт, неважно, будь то безусловно талантливый смолоду Н. Тихонов, или какой-нибудь очень бойкий «текстовик» при каком-либо композиторе, пишет «как бы балладу» (а баллада по условию жанра почти всегда о подвиге) он естественно не может, даже если очень хотел бы, отделаться от киплинговских интонаций (воспринятых, разумеется, не прямо из неизвестного ему первоисточника, а взятых у более талантливых и более грамотных русских подражателей Киплинга). Но на самом деле искренность, напряжённость каждой строки и музыкальность английского поэта оказывается доступной мало кому из этих подражателей, подражающих подражателям…
И вот Редьярд Киплинг, как бы ретроспективно неотделимый уже от русской поэзии, и более того — в силу хронологии неотделимый от поэзии именно советского периода, почти в самом начале этого периода был в СССР строжайше запрещён идеологическими шаманами, как впрочем и ещё очень многие западные писатели. И — чем дальше в лес (советский), тем больше дров (наломано): В 1947–1953 годах под запретом уже оказалась почти полностью вся современная западная литература, кроме небольшой части писателей-коммунистов 21
Легко ли подумать — запрет на великого поэта, продлившийся около полувека! То есть почти весь советский период! Притом, что влияние малой, но широко известной части творчества Киплинга на русскую поэзию всего этого времени росло и росло, вопреки, а отчасти даже и благодаря, этому запрету.
Но в принципе, запрет на Киплинга, стал в послевоенные годы только частицей запрета вообще на всё «западное», он был результатом того идеологического похода, который в СССР после войны официально именовался «борьбой против буржуазного космополитизма». Запрет выражался не только в нападках всей спущенной с цепи ортодоксальной советской критики на «зарубежную» литературу. Запрет этот проявлялся даже и в таких бытовых мелочах, как перемена по приказам поступавшим с самых верхов власти названия папирос «Норд» на «Север», или «французской булки» на «городскую», или в превращении футбольного форварда в «нападающего». Но вернее, вопрос в более общем виде, должен быть сформулирован так: если естественное течение эстетического процесса было нарушено политическим вмешательством, то почему это вмешательство было встречено массами с известным ликованием? Ведь в подобном случае кроме простого страха, тут, видимо, работает и ещё нечто, более глубинное, более значительное?
Иррациональность любого идеологического подхода к культуре отчасти объясняется словами упоминавшегося выше Й. Хейзинги. По его мнению, сама возможность чудовищного разгула цензуры «становится реальностью не столько в силу своеволия той или иной власти, сколько в результате того, как властям этим удалось в действительности, а не для видимости, овладеть сознанием культурного слоя своей страны» — и далее: «Доктрина абсолютной власти Государства заранее оправдывает любого державного узурпатора, — замечает Й. Хейзинга объясняя многие чудовищные изменения в народном сознании — оправдывает, прежде всего, активным вступлением полуграмотной массы в духовные области, (подчёркнуто мной — В.Б.), девальвацией моральных ценностей и слишком большой "проводимостью", которую техника и организация придают всему обществу».22
Именно из сходных с Хейзингой соображений исходит и Р. Киплинг, в одном из самых, казалось бы, декларативных, но и самых программных, стихотворений «If» 23, (в разных переводах «Заповедь» или «Когда» или «Если») В русском переводе, этого стихотворения, что необходимо тут уточнить, устоялись две концепции. Одна — проявлена чётко в нескольких переводах, в которых подчёркнута разговорная, и даже почти бытовая интонация:
Когда ты тверд, а весь народ растерян
И валит на тебя за это грех,
Когда никто кругом в тебя не верит,
Верь сам в себя, не презирая всех.
Умей не уставать от ожиданья,
И не участвуй во всеобщей лжи,
Не обращай на ненависть вниманья,
Но славой добряка не дорожи!
Другая концепция — это же стихотворение, под названием «Заповедь», представляет собой торжественное, высоким библейским стилем написанное назидание, которое в переводе Михаила Лозинского начинается так:
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя наперекор вселенной,
А маловерным отпусти их грех…
Пусть час не пробил, жди не уставая.
Пусть лгут лжецы — не снисходи до них,
Умей прощать, но не кажись. прощая,
Великодушней и мудрей других…
Так вот об этих «маловерных», и пишет И. Хейзинга. Из них в массе, по его мысли и состоит, к сожалению, большая часть любого общества:
"Во всех проявлениях духа, добровольно жертвующего зрелостью, (подч. мной — В.Б.) — мы в состоянии видеть только приметы угрожающего разложения. Для того чтобы вернуть себе освященность, достоинство и стиль, культура должна идти другими путями". («Человек играющий»)
Литературовед А. Зверев в исследовании стихотворения «If» замечает:
«То, что позднее назовут пограничной ситуацией, знакомой людям, которые в минуты жестоких социальных встрясок были обречены существовать на шатком рубеже между жизнью и смертью, для Киплинга было не отвлеченностью, а привычным бытием. Вот откуда необманывающее впечатление и новизны, и этической значительности лучшего, что им создано.»
Действительно, ведь ты можешь стоять выше событий, если ты —
Молчишь, когда твои слова корежа,
Плут мастерит капкан для дураков…
Стихотворение было написано когда-то как назидание сыну, но кроме личных пожеланий поэта своему сыну Джону, оно отражает и в какой-то мере этическую программу масонов, тесно переплетённую с заимствованной в основном из кальвинизма суровой англиканской моралью.
Культура, если следовать взглядам Хейзинги на неё, предполагает сдержанность, возможность и способность не усматривать в своих намерениях что либо «главное», «достигшее предела», то есть близкое к абсолютности, или — что ещё страшнее — к идеалу, а увидеть себя внутри добровольно принятых жёстких ограничений. Вот как говорит об этом Киплинг в стихотворении «Дворец» — монологе Короля-Строителя., переделывающего работу безвестного предшественника:
Не браня и не славя работу его,
но вникая в облик дворца,
Я читал на обломках снесённых стен
сокровенные мысли творца:
Где поставить контрфорс, возвести ризалит,
я был в гуще его идей,
Прихотливый рисунок его мечты
я читал на лицах камней.
И опять Хенйзинга:
«Истинная культура требует честной Игры по принятым правилам. Нарушитель этих правил разрушает и самое культуру. Для того чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим или двигающим культуру, оно должно быть прежде всего чистым. И никак не должно состоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечностью или верой» (там же).
В самые агрессивные моменты бытия советской идеологии Киплинг удостоился в СССР даже клички «антисоветский». Ну, это уже был крайний «пример так называемого вранья» (да ещё и глупости!) Про СССР поэт не то чтобы не слышал, но тема эта его просто никогда не интересовала. Ни в стихах, ни в прозе он её вообще не касался.
Едва ли грамотеи из партийных верхов или «литераторы» «от станка и сохи» — (абсолютное большинство в руководстве ССП) — читали когда либо, даже случайно, такое произведение Киплинга, как «Россия — пацифистам». Хотя бы потому, что иностранных языков на советских «верхах» никто не знал, (даже наркомы а потом министры — даже министры иностранных дел!) а переводов этого стихотворения на русский язык не было до 1986 года! 24 Кстати это, пожалуй, единственное стихотворение Киплинга, которое можно назвать было бы «антисоветским», но с невероятной натяжкой, поскольку написано оно в 1918 году, когда никто не мог знать, что получится из февральской революции, из октябрьского переворота, или даже из ещё не состоявшегося в те дни и разогнанного позднее большевиками Учредительного Собрания… Короче, страна попросту «советской» ещё и не была года два — три..! И термина этого, естественно по отношению к государству тоже быть не могло.
Поэт обращается к британским, «джентльменам-пацифистам» как бы от имени революционной России:
Бог с вами, мирные джентльмены!
Нам только дорогу открой —
Пойдём копать народам могилы
с Англию величиной!
История, слава, гордость и честь,
