Римма Казакова - Стихи
«И вот я в зале бизнес-центра…
… И вот я в зале бизнес-центра.Все так богато и бесценнона фоне бедных россиян.
Скорей всего — не помудрела,всех тайн глубинных не узрела,но с удовольствием смотрелакино из жизни марсиан.
Молодая гладкая кобылка…
Молодая гладкая кобылкак нам из фитнес-клуба прибрелаи вещала ласково и пылкопро свои победные дела.
Рада я ее победам тоже,и раздрая между нами нет…Только мы — по гривам и по коже —из конюшен разныхи планет!
Жизнь опять становится пустой…
Жизнь опять становится пустой.Утешаюсь тем же примитивом:«Мы не навсегда, мы — на постой…» —стало убеждающим мотивом.
Жизнь на удивление пуста.А ведь всеми красками светилась!Это здесь. А где-то там — не та,будь на то, конечно, Божья милость.
Там мы все расставим по местам,все ошибки прошлые итожа.Но понять бы: где же это — «там»?Может, здесь и там — одно и то же?
Может быть, и эти мы — и те,и тогда, должно быть, все едино…В душной тесноте и в пустотетолько быть собой необходимо.
И, еще до Страшного Суда,вдруг открыть в согласии с судьбою:«Мы — не на постой, мы навсегда!»и заполнить пустоту собою.
И поняла я в непривычной праздности…
… И поняла я в непривычной праздности,бесповоротно, зло, до слез из глаз:
дни будут состоять из мелких радостей,ну а большие — больше не про нас.
Как на войне — в обидной непригодноститого, чья плоть бессильна и больна,не пристегнуть мне бесполезной гордостик размытому понятию: страна.
А уж гордиться, хоть какой, зарплатою,обилием бутылок и ветчини аккуратной на душе заплатою,приличной и смиренной, — нет причин.
Смятенны чувства, но логична логика.Она поможет одолеть беду.И Шарика себе, а может, Бобикая по ее наводке заведу.
И, что бы там под ухом ни трезвонили,забуду о призванье и судьбе.… Пока мне долг работника и воинажестоко не напомнит о себе.
Америка. Десять дней, которые…
Мне б написать, пока не позабыла,в подробностях про эти десять дней.Не пишется.А столько, столько было!Но сами факты, видимо, сильней.
(Вот так, когда один российский парень —дотоле, разве, с близкими знаком, —когда в полет отправился Гагарин,стихи об этом были пустяком.)
…Начну с мостов.Шикарный несказанно,веселый, как живое существо,плыл над Нью-Йоркомнежный Верразано,а рядом и вдали —того же сана —различные подобия его.
Мосты, мосты!А если, в самом деле,пора забыть о поиске врага,поверив в то, что, наконец, сумеливы нас соединить, как берега?!
Договоримся, город:мы — не судьи,скорей,любой — любим, а не судим.Под небом жизни мы —всего лишь люди.И все на бочке с порохом сидим.
Мой теплый взгляд —не ложь и не усталость,хоть жизнь и утомительно текла.Но потому, что мне с лихвой досталось,тебе осталась толика тепла.
Давай не по-английски, не по-русски —безмолвно позабудем о былом,хлебнем из океана без закускии тихо обменяемся теплом.Оно пойдет на пользу в каждом стане,и мы с тобой делились им не зря.Настанет ночь,и холоднее станет:ведь все-таки вращается земля.
Ты ночью — как молитва, как «Осанна!»,благословенье, восхищенье, спор.…В пространстве растворится Верразано,и весь Нью-Йорк,и весь земной простор.
12.01.2006
Как завишу я от слов…
Как завишу я от слов,от кирпичиков звучащих,птиц, поющих в гулких чащах, —этих властных слов-основ.
Слушаю, глаза закрыв,и смеются в каждой строчкеслов горячих уголёчки,ладятся в цепочки рифм.
Я листаю словари,я к словам любовь питаю,я молю их и пытаю —то извне, то изнутри.
К разным разностям глухи,из неведомого мира,где душе диктует лира,появляются стихи.
Из моих смятенных снов,из долин и далей звездныхмне звучит, светло и грозно,тайный колокольчик слов…
Попытка диагноза
Все пойму на выдохе и вдохеи пойду с другими заодномимо жизни, около эпохи —ибо нам вмешаться не дано.
Не умру от голода и жажды,что-нибудь и мне перепадет…И с эпохой разминусь однажды:я пройду —или она пройдет.
«Дружба Народов», № 7 за 2008 г. Не устает душа любить
Стихи
Вступительная заметка Тамары ЖирмунскойХолодным и дождливым майским днем Москва прощалась с Риммой Казаковой… В Центральный дом литераторов пришли сотни людей. Цветы, цветы, венки, букеты.
«Узнав, для кого я покупаю четное количество роз, денег с меня не взяли, — рассказывала Надежда Железнова. — Продавщицы погоревали и разрешили: пусть будет подарок от нашего магазина. Мы очень любим ее стихи…»
Почему такая боль, когда уходит современница? Потому что вспыхивает в памяти ее девчоночье лицо на страницах «Юности». И под ним стихотворение «Капитолина качает сына» — одно из первых о послевоенной женской судьбе, повторяемой бесчисленное количество раз. Столько лет прошло, а строки из тех ранних стихов остались: «Поделись со мною счастьем,/Офицерская жена…»; «Мы молоды, у нас чулки со штопками…»; «Люби меня только,/Только люби!..» Римма рассказывала мне, что при переводе то ли на английский, то ли на французский иностранная «профи» встала в тупик перед словом «штопки». Пришлось объяснять, что это такое.
Стихи Риммы Казаковой — звонкие, правдивые, ненатужные, касались не только автора, но и меня, многих таких, как я. Голос сердца, голос времени, незаметно переходящего в вечность. Поэтессы-шестидесятницы… Все мы жаждали справедливости, социальной, человеческой, семейной. Максималистки в гражданском смысле частенько попадали впросак, когда речь шла о любви, о близости, о сложных человеческих отношениях. В лирике выплескивали свои недоумения, чисто женские разочарования. Римма была одной из самых бескомпромиссных.
«Что ж ты, поэтессочка, все время одна?» — жалела Римму хозяйка съемной комнаты на Дальнем Востоке. Потом была встреча с Ним. Как будто удачный брак. Рождение ребенка, опоэтизированное еще до срока: «Мой маленький, мне тесно,/И все трещит на мне./Я подхожу, как тесто,/Зажатое в квашне…» Это она, новоявленная мать, дерзко сказала в стихах о новорожденных: «Горячие, как поковки».
«Или дети, или книги» — кто это придумал? А нельзя ли угнаться за двумя зайцами?! Егорка рос с нянькой, преданной Ульяной. А Римма писала взахлеб, выпускала книгу за книгой, ездила, летала. Сначала родные города и веси. Потом зарубежные «литературные десанты».
