Артюр Рембо - Стихотворения
II
Среди готовящихся к первому причастьюСвое внимание священник обратилНа эту девочку, он полон к ней участьяЗа грустный взор ее: «О, в ней так мало сил!Но изберет ее в день первого причастьяГосподь, который сам ее благословил».
III
В канун большого дня ребенок болен тяжко;И больше, чем в церквах с их гулкой тишиной,Дрожь мучает ее, хотя тепла рубашка,Дрожь возвращается: «То смерть пришла за мной…»
Как будто у сестер своих похитив правоНа высшую любовь, она, едва дыша,Счет Ангелам ведет и Девам в час их славы,Победою Христа полна ее душа.
Омыл средь отзвуков латинских окончанийЧерты румяных Лиц небесный водопад,И, впитывая кровь божественных страданий,Покровы падают на солнечный закат.
Во имя девственности прошлой и грядущейВ твое Прощение впивается она,Но, словно лилии в воде и словно кущи,Твоя всеблагостность, Царица, холодна.
VI
И девою из книг становится Царица,Мистический порыв вдруг рушится порой,И нищих образов проходит вереница,Картинок и гравюр тоскливый кружит рой.
И неосознанное детское бесстыдствоПугает девственную синюю мечту,Что вьется близ туник, томясь от любопытства,Туник, скрывающих Иисуса наготу.
Однако жаждет дух, исполненный печали,Зарницы нежности продлить хотя б на миг…Припав к подушке ртом, чтоб крик не услыхали,Она томится. Мрак во все дома проник.
И девочке невмочь. Она в своей постелиГорит и мечется. Ей воздуху б чуть-чуть,Чтоб свежесть из окна почувствовать на теле,Немного охладить пылающую грудь.
Проснулась. Ночь была. Окно едва белело.Пред синей дремою портьеры ею вновьВиденье чистоты воскресной овладело.Стал алым цвет мечты. Пошла из носа кровь.
И, чувствуя себя бессильною и чистойНастолько, чтоб вкусить любовь Христа опять,Хотела пить она под взглядом тьмы лучистой,Нить ночь, заставившую сердце трепетать;
Пить ночь, где Дева-Мать незрима, где омытыМолчаньем серым все волнения души;Пить ночь могучую, где из души разбитойПотоки бунта изливаются в глуши.
Супругой-девочкой и Жертвою покорнойОна спускается со свечкою в рукахВо двор; от крыши тень ползет, как призрак черный,И сушится белье, внушая белый страх.
V
Свою святую ночь она в отхожем местеПроводит. Там к свече, где в потолке дыра,Мрак сверху тянется, неся ночные вести,Лоза склоняется с соседнего двора.
Сердечком светится оконце слуховое,Глядящее на двор, где плиты на землеПропахли стиркою и грязною водоюИ тени стен таят сны черные во мгле.
. . . . .
VI
Кто может рассказать о жалости позорной,О ненависти к ней, о подлые шуты,Чье благочестие калечит мир покорный,Кто может рассказать про гибель чистоты?
. . . . . .
VII
Когда же, прочь убрав сплетенья истерии,Она, проведшая с мужчиной ночь любви,Увидит, как мечта о белизне МарииПод утро перед ним забрезжила вдали,
Тогда: «О знаешь ты, что я тебя убила?Что сердце, губы, все, чем ты владел, взяла?И тяжко я больна. Мне нужен мрак могилы,Где влагу ночи пьют умершие тела.
Была ребенком я – Христос мое дыханьеНавеки осквернил. Все мерзко мне теперь!Ты целовал меня, ты пил благоуханьеМоих волос, и я смирялась… Но поверь,
Что непонятно вам, мужчинам, наше горе!Чем больше любим мы, тем наша боль сильней.Мы были растлены! И в страхе и в позореПорывы наши к вам обманчивей теней.
Причастье первое давно уже минуло.Мне не было дано познать твои уста:Душа моя и плоть, что так к тебе прильнула,Несут тлетворное лобзание Христа».
VIII
Истлевшая душа тогда с душой печальнойЕго проклятие почувствуют сильнейИ ненависть его, в которой изначальноСкрыт яд убийственный для истинных страстей.
Христос! О вечный враг энергии и воли,Зовущий два тысячелетия туда,Где женщины бледны, где головные болиИ где дается жизнь для скорби и стыда!
Июль 1871
Праведник (фрагмент)
Держался прямо он. Луч золотистый светаНа плечи Праведника падал. Жаркий потПрошиб меня: «Глядеть ты хочешь на кометыИ слышать, как жужжат, свершая свой полет,Светила млечные и дальние планеты?»
«Подстерегает ночь твое чело и взгляд.О Праведник, пора под крышею укрыться!Читай молитву там. И если наугадБредущий в темноте начнет к тебе ломиться,Скажи: «Калека я! Уйди отсюда, брат»».
Но снова Праведник был там, где страх клубитсяОт зелени и трав, когда мертвы лучи…«Не продается ли тобою власяница,Старик? О бард тоски! О пилигрим в ночи!Нагорный плакальщик и жалости десница!
О сладко верующий! Сердце, что опятьУпало в чашу вдруг, томясь в предсмертной муке!Любовь и слепота! Величье! Благодать!Послушай, Праведник, ты глуп, ты гаже суки!Не ты страдаешь – я, посмевший бунтовать!
Надежда на твое прощенье, о тупица,Мой вызывает смех и стон в груди моей!Я проклят, знаешь ты. Я бледен, мне не спится,Безумен я и пьян. Но ты уйди скорей.Они мне не нужны, мозгов твоих крупицы.
Довольно и того, что Праведником тыЗовешься, что в ночи рассудок твой и нежностьСопят и фыркают, как старые киты,И что изгнания познал ты безнадежность,И твой надгробный плач звучит из темноты.
Ты божье око, трус! Твоей священной свитеМеня хотелось бы втоптать ногами в грязь…Вся в гнидах голова! Одежд прогнивших нити!Сократы и Христы! Святые люди! Мразь!Того, кто проклят был, во мгле кровавой чтите!»
Все это на земле я прокричал, и ночьВнимала тихо мне, охваченному бредом.Я поднял голову: умчался призрак прочь,За призраком гналась моя насмешка следом…Явись, о вихрь ночной! Над Проклятым пророчь
В то время как, храня молчанье среди шквала,Под сенью голубых пилястров натянувВселенной узы без конца и без начала,Порядок, вечный страж, плывет, веслом взмахнув,И сыплет звезды из пылающего трала.
А! Пусть он прочь идет, надев стыда повязку,Опившись горечью моей и сладок так,Как мед, что на зубах прогнивших липнет вязко;Пусть, словно сука после яростных атакЗадорных кобелей, оближется с опаской.
Пусть о смердящем милосердии твердит…– Мне отвратительны глаза его и брюхо! —Потом, как хор детей, пусть песни голосит,Как идиотов хор при испусканье духа…О Праведники, нам ваш ненавистен вид!
Июль 1871
Что говорят поэту о цветах
Господину Теодору де Банвиллю
I
Итак, когда лазурь чернаИ в ней дрожат моря топазов,Ты все проводишь вечераБлиз Лилий, этих клизм экстазов.
В наш век растений трудовыхПьет Лилия в немалой дозеСок отвращений голубыхВ твоей религиозной Прозе.
Сонет, что сорок лет назадНаписан; дар для МенестреляИз лилий, радующих взгляд,И лилия месье Кердреля, —
Повсюду лилии! О страх!Как рукава у Грешниц нежных,Трепещут у тебя в СтихахБукеты лилий белоснежных!
А утром свежим ветеркомРубашка у тебя надута,И запах незабудок в немТебе противен почему-то!
В твои владенья с давних порАмур одну сирень впускает,Ну, и фиалку с ней – о вздор! —Ту, что в лесах произрастает.
II
Поэты, уж такой ваш нрав:Дай розы, розы вам, чтоб сноваОни раздулись от октав,Пылая на стеблях лавровых.
Чтоб чаще на своем векуБанвилль, предавшись вдохновенью,В глаза швырял их чужаку,Не расположенному к чтенью!
Пойдешь ли в поле, в лес, в овраг,Знай, о фотограф слишком робкий,Разнообразна Флора так,Как от пустых графинов пробки.
Растенья Франгдо всегдаЧахоточны, смешны, сварливы,И брюхо таксы без трудаПереплывает их заливы.
И вот рисунков мерзких ряд,Где лотосы залиты светом,И радуют причастниц взглядЭстампы с благостным сюжетом.
Строфа лоретки со строфойИндийского растенья ладит,И яркий мотылек поройНа венчик маргаритки гадит.
Старье берем! Цветы берем!О фантастичные растеньяСалонов, пахнущих старьем!Жукам их майским на съеденье
Все эти цветики в слезах,Которых пестуют ГранвилиИ с козырьками на глазахСветила краской опоили!
Да! Ваших дудочек слюнаБыла бы ценною глюкозой!А так… вы – чушь! И грошь ценаВам, Лилии, Сирень и Розы!
III
