Иосиф Бродский - Остановка в пустыне
«Огонь, ты слышишь, начал угасать…»
Огонь, ты слышишь, начал угасать.А тени по углам — зашевелились.Уже нельзя в них пальцем указать,прикрикнуть, чтоб они остановились.Да, воинство сие не слышит слов.Построилось в каре, сомкнулось в цепи.Бесшумно наступает из углов,и я внезапно оказался в центре.Все выше снизу взрывы темноты.Подобны восклицательному знаку.Все гуще тьма слетает с высоты,до подбородка, комкает бумагу.Теперь исчезли стрелки на часах.Не только их не видно, но не слышно.И здесь остался только блик в глазах,застывших неподвижно. Неподвижно.Огонь угас. Ты слышишь: он угас.Горючий дым под потолком витает.Но этот блик — не покидает глаз.Вернее, темноты не покидает.
1962Глаголы
Меня окружают молчаливые глаголы,похожие на чужие головыглаголы,голодные глаголы, голые глаголы,главные глаголы, глухие глаголы.
Глаголы без существительных. Глаголы — просто.Глаголы,которые живут в подвалах,говорят — в подвалах, рождаются — в подвалахпод несколькими этажамивсеобщего оптимизма.
Каждое утро они идут на работу,раствор мешают и камни таскают,но, возводя город, возводят не город,а собственному одиночеству памятник воздвигают.
И уходя, как уходят в чужую память,мерно ступая от слова к слову,всеми своими тремя временамиглаголы однажды восходят на Голгофу.
И небо над нимикак птица над погостом,и, словно стояперед запертой дверью,некто стучит, забивая гвоздив прошедшее,в настоящее,в будущее время.
Никто не придет, и никто не снимет.Стук молоткавечным ритмом станет.
Земли гипербол лежит под ними,как небо метафор плывет над нами!
1960Стихи под эпиграфом
«То, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку…»
Каждый пред Богомнаг.Жалок,наги убог.В каждой музыкеБах,В каждом из насБог.Ибо вечность —богам.Бренность —удел быков…Богово станетнамСумерками богов.И надо небомрискнуть,И, может быть,невпопадЕще не раз насраспнутИ скажут потом:распад.И мызавоемот ран.Потомвзалкаем даров…У каждого свойхрам.И каждому свойгроб.Юродствуй,воруй,молись!Будь одинок,как перст!..…Словно быкам —хлыст,вечен богамкрест.
1958Песенка о Феде Добровольском
Желтый ветер манчжурский,говорящий высокоо евреях и русских,закопанных в сопку.
О, домов двухэтажныхтускловатые крыши!О, земля-то все та же.Только небо — поближе.
Только минимум света.Только утлые птицы,словно облачко смертинад землей экспедиций.
И глядит на Восток,закрываясь от ветра,черно-белый цветокдвадцатого века.
1960Проплывают облака
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,над серебряными деревьями звенящие, звенящие голоса,в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно,В сумеречном воздухе исчезающие небеса?
Блестящие нити дождя переплетаются среди деревьеви негромко шумят, и негромко шумят в белесой траве.Слышишь ли ты голоса, видишь ли ты волосы с красными гребнями,маленькие ладони, поднятые к мокрой листве?
«Проплывают облака, проплывают облака и гаснут…» —это дети поют и поют, черные ветви шумят,голоса взлетают между листьев, между стволов неясных,в сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад.
Только мокрые листья летят на ветру, спешат из рощи,улетают, словно слышат издали какой-то осенний зов.«Проплывают облака…» — это дети поют ночью, ночью,от травы до вершин всё — биение, всё — дрожание голосов.
Проплывают облака, это жизнь проплывает, проходит,привыкай, привыкай, это смерть мы в себе несем,среди черных ветвей облака с голосами, с любовью…«Проплывают облака…» — это дети поют обо всем.
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,блестящие нити дождя, переплетаются звенящие голоса,возле узких вершин в новых сумерках, на мгновениевидишь сызнова, видишь сызнова угасающие небеса?
Проплывают облака, проплывают, проплывают над рощей,где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних оград,всё рыдать и рыдать, и смотреть всё вверх, быть ребенком ночью,и смотреть все вверх, только плакать и петь, и не знать утрат.
Где-то льется вода, вдоль осенних оград, вдоль деревьев неясных,в новых сумерках пенье, только плакать и петь, только листья сложить.Что-то выше нас. Что-то выше нас проплывает и гаснет,только плакать и петь, только плакать и петь, только жить.
1961А. А. Ахматовой
Закричат и захлопочут петухи,загрохочут по проспекту сапоги,засверкает лошадиный изумруд,в одночасье современники умрут.
Запоет над переулком флажолет,захохочет над каналом пистолет,загремит на подоконнике стекло,станет в комнате особенно светло.
И помчатся, задевая за кусты,невидимые солдаты духотывдоль подстриженных по-новому аллей,словно тени яйцевидных кораблей.
Так начнется двадцать первый, золотой,на тропинке, красным солнцем залитой,на вопросы и проклятия в ответ,обволакивая паром этот свет.
Но на Марсовое поле дотемнаВы придете одинешенька-одна,в синем платье, как бывало уж не раз,но навечно без поклонников, без нас.
Только трубочка бумажная в руке,лишь такси за Вами едет вдалеке,рядом плещется блестящая вода,до асфальта провисают провода.
Вы поднимете прекрасное лицо —громкий смех, как поминальное словцо,звук неясный на нагревшемся мосту —на мгновенье взбудоражит пустоту.
Я не видел, не увижу Ваших слез,не услышу я шуршания колес,уносящих Вас к заливу, к деревам,по отечеству без памятника Вам.
В теплой комнате, как помнится, без книг,без поклонников, но также не для них,опирая на ладонь свою висок,Вы напишите о нас наискосок.
Вы промолвите тогда: «О, мой Господь!этот воздух запустевший — только плотьдум, оставивших признание свое,а не новое творение Твое!»
Июнь 1962Сонет («Прошел январь за окнами тюрьмы…»)
Прошел январь за окнами тюрьмы,и я услышал пенье заключенных,звучащее в кирпичном сонме камер:«Один из наших братьев на свободе».
Еще ты слышишь пенье заключенныхи топот надзирателей безгласных,еще ты сам поешь, поешь безмолвно:«Прощай, январь».Лицом поворотясь к окну,еще ты пьешь глотками теплый воздух,а я опять задумчиво бредус допроса на допрос по коридорув ту дальнюю страну, где больше нетни января, ни февраля, ни марта.
1962ANNO DOMINI
«Я обнял эти плечи и взглянул…»
М. Б.
Я обнял эти плечи и взглянулна то, что оказалось за спиною,и увидал, что выдвинутый стулсливался с освещенною стеною.Был в лампочке повышенный накал,невыгодный для мебели истертой,и потому диван в углу сверкалкоричневою кожей, словно желтой.Стол пустовал. Поблескивал паркет.Темнела печка. В раме запыленнойзастыл пейзаж. И лишь один буфетказался мне тогда одушевленным.
Но мотылек по комнате кружил,и он мой взгляд с недвижимости сдвинул.И если призрак здесь когда-то жил,то он покинул этот дом. Покинул.
2 февраля 1962Загадка ангелу