Сергей Гандлевский - Стихотворения

Собирайся на скорую руку,

Мужу тень наведи на плетень,

Наплети про больную подругу,

Кружева на головку надень.

Хочешь, купим билеты до моря?

Хочешь, брошу, мерзавец, семью

И веревочкой старое горе,

Мое лучшее горе завью?

1987

II.

В Переделкине есть перекресток.

На закате июльского дня

Незадолго до вечной разлуки

Ты в Москву провожала меня.

Проводила и в спину глядела,

Я и сам обернулся не раз.

А когда я свернул к ресторану,

Ты, по счастью, исчезла из глаз.

Приезжай наконец, электричка!

И уеду – была не была —

В Сан-Франциско, Марсель, Йокогаму,

Чтобы жалость с ума не свела.

1992

Памяти поэта

И с мертвыми поэтами вести

Из года в год ученую беседу;

И в темноте по комнате бродить

В исподнем, и клевать над книгой носом,

И вспоминать со скверною улыбкой

Сквозь дрему Лидию, Наталью, Анну;

Глотать пилюли. У знакомых есть

Неряшливо и жадно, дома – скупо;

У зеркала себя не узнавать

В облезлой обезьяне с мокрым ртом,

Как из “Ромэна” правильный цыган

Сородичем вокзальным озадачен.

И опускаться, словно опускаться

На дно зеленое, раскинув руки…

Подумать только, осень. Облетай,

Сад тления, роскошный лепрозорий!

Структура мира, суть вещей, каркас

Наглядны, говорят, об эту пору.

Природа, как натурщица, стоит,

Уйдя по щиколотки в сброшенное платье,

Как гипсовая девушка с веслом

У входа в лесопарк, а лесопарк

Походит на рисунок карандашный.

Вокруг пивной отпетая толпа

Грешит бессмертием – так близко небо.

Поверх щербатой кружки бросить взгляд

На пьяниц, озерцо, аттракционы,

Соседний столб фонарный, на котором

Записка слабо бьется взад-вперед,

Вверх-вниз, как тронутое тиком веко:

“Пропал ирландский сеттер. Обещаем

Нашедшему вознагражденье”. Адрес.

Довольно. Прикрывая рукавом

Лицо, уйти в аллею боковую.

Жизнь вроде бы вполне разорена.

Вот так, наверное, и умирают.

Умри. Быть может, злую жизнь твою

Еще окликнет добрый человек

С какой-нибудь дурацкою привычкой:

Грызть ногти или скатерть теребить,

Самолюбивый, искренний, способный

Отчаянный поступок совершить

И тотчас обернуться, покраснев:

Не вызвал ли он смеха диким шагом?

Никто не засмеется.

1984

Устроиться на автобазу

И петь про черный пистолет.

К старухе матери ни разу

Не заглянуть за десять лет.

Проездом из Газлей на юге

С канистры кислого вина

Одной подруге из Калуги

Заделать сдуру пацана.

В рыгаловке рагу по средам,

Горох с треской по четвергам.

Божиться другу за обедом

Впаять завгару по рогам.

Преодолеть попутный гребень

Тридцатилетия. Чем свет

Возить “налево” лес и щебень

И петь про черный пистолет.

А не обломится халтура —

Уснуть щекою на руле,

Спросонья вспоминая хмуро

Махаловку в Махачкале.

1985

Д. Пригову

Отечество, предание, геройство…

Бывало раньше, мчится скорый поезд —

Пути разобраны по недосмотру.

Похоже, катастрофа неизбежна,

А там ведь люди. Входит пионер,

Ступает на участок аварийный,

Снимает красный галстук с тонкой шеи

И яркой тканью машет. Машинист

Выглядывает из локомотива

И понимает: что-то здесь не так.

Умело рычаги перебирает —

И катастрофа предупреждена.

Или другой пример. Несется скорый.

Пути разобраны по недосмотру.

Похоже, катастрофа неизбежна.

А там ведь люди. Стрелочник-старик

Выходит на участок аварийный,

Складным ножом себе вскрывает вены,

Горячей кровью тряпку обагряет

И яркой тканью машет. Машинист

Выглядывает из локомотива

И понимает: что-то здесь не так.

Умело рычаги перебирает —

И катастрофа предупреждена.

А в наше время, если едет поезд,

Исправный путь лежит до горизонта.

Условия на диво, знай учись,

Или работай, или совмещай

Работу с обучением заочным.

Все изменилось. Вырос пионер.

Слегка обрюзг, вполне остепенился,

Начальником стал железнодорожным,

На стрелочника старого орет,

Грозится в ЛТП его упрятать.

1983

А. М.

Что-нибудь о тюрьме и разлуке,

Со слезою и пеной у рта.

Кострома ли, Великие Луки —

Но в застолье в чести Воркута.

Это песни о том, как по справке

Сын седым воротился домой.

Пил у Нинки и плакал у Клавки —

Ах ты, господи боже ты мой!

Наша станция как на ладони.

Шепелявит свое водосток.

О разлуке поют на перроне.

Хулиганов везут на восток.

День-деньской колесят по отчизне

Люди, хлеб, стратегический груз.

Что-нибудь о загубленной жизни —

У меня невзыскательный вкус.

Выйди осенью в чистое поле,

Ветром родины лоб остуди.

Жаркой розой глоток алкоголя

Разворачивается в груди.

Кружит ночь из семейства вороньих.

Расстояния свищут в кулак.

Для отечества нет посторонних,

Нет, и все тут, – и дышится так,

Будто пасмурным утром проснулся,

Загремели, баланду внесли, —

От дурацких надежд отмахнулся,

И в исподнем ведут, а вдали —

Пруд, покрытый гусиною кожей,

Семафор через силу горит,

Сеет дождь, и небритый прохожий

Сам с собой на ходу говорит.

1984

П. М.

Поездка: автобус, безбожно кренясь,

Пылит большаком, не езда, а мученье.

Откуда? куда он? на Верхнюю Грязь?

Из Лога? в Кресты? – не имеет значенья.

Попутчики: дядя с двуручной пилой,

Две тетки, подросток с улыбкой острожной,

Изрядно поддавши мужик пожилой

И в меру поддавши рабочий дорожный.

Кто спит, кто с похмелья, кто навеселе.

В проеме окна поднебесное поле.

Здесь все – вплоть до Гундаревой на стекле —

Смесь яви и сна и знакомо до боли.

Встречь ветру прохожая тащит ведро

Брусники и всякую всячину в торбе.

Есть сходство с известной картиной Коро,

Но больше знакомых деталей и скорби.

Все это, родное само по себе,

Тем втрое родней, что озвучено соло

На третьей, обещанной грозной трубе,

Той самой. И снова деревни и села.

И надо б, как сказано, в горы бежать,

Коль скоро вода от полыни прогоркла.

Но наша округа – бескрайняя гладь,

На сутки пути ни холма, ни пригорка.

1987

Е. Ф. Фадеевой

Не сменить ли пластинку? Но родина снится опять.

Отираясь от нечего делать в вокзальном народе,

Жду своей электрички, поскольку намерен сажать

То ли яблоню, то ли крыжовник. Сентябрь на исходе.

Снится мне, что мне снится, как еду по длинной стране

Приспособить какую-то важную доску к сараю.

Перспектива из снов – сон во сне, сон во сне, сон во сне.

И курю в огороде на корточках, время теряю.

И по скверной дороге иду восвояси с шести

Узаконенных соток на жалобный крик электрички.

Вот ведь спички забыл, а вернешься – не будет пути,

И стучусь наобум, чтобы вынесли – как его – спички.

И чужая старуха выходит на низкий порог,

И моргает, и шамкает, будто она виновата,

Что в округе ненастье и нету проезжих дорог,

А в субботу в Покровском у клуба сцепились ребята,

В том, что я ошиваюсь на свете дурак дураком

На осеннем ветру с незажженной своей сигаретой,

Будто только она виновата и в том, и в другом,

И во всем остальном, и в несчастиях родины этой.

1987

Косых Семен. В запое с Первомая.

Сегодня вторник. Он глядит в окно,

Дрожит и щурится, не понимая,

Еще темно или уже темно.

Я знаю умонастроенье это

И сам, кружа по комнате тоски,

Цитирую кого-то: “Больше света”,

Со злостью наступая на шнурки.

Когда я первые стихотворенья,

Волнуясь, сочинял свои

И от волнения и неуменья

Все строчки начинал с союза “и”,

Мне не хватило кликов лебединых,

Ребячливости, пороха, огня,

И тетя Муза в крашеных сединах

Сверкнула фиксой, глядя на меня.

И ахнул я: бывают же ошибки!

Влюблен бездельник, но в кого влюблен!

Концерт для струнных, чембало и скрипки,

Увы, не воспоследует, Семен.

И встречный ангел, шедший пустырями,

Отверз мне, варвару, уста,

И – высказался я.

Но тем упрямей

Склоняют своенравные лета

К поруганной игре воображенья,

К завещанной насмешке над толпой,

К поэзии, прости за выраженье,

Прочь от суровой прозы.

Но тупой

От опыта паду до анекдота.

Ну скажем так: окончена работа.

Супруг супруге накупил обнов,

Врывается в квартиру, смотрит в оба,

Распахивает дверцы гардероба,

А там – Никулин, Вицин, Моргунов.

1990

Еврейским блюдом угощала.

За антикварный стол сажала.

На “вы” из принципа звала.

Стелила спать на раскладушке.

А после все-таки дала,

Как сказано в одной частушке.

В виду имея истеричек,

Я, как Онегин, мог сложить

Петра Великого из спичек