Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Они были погодки, Элси и Джон, она родилась в 1896 году, а он в 1897-м. Значит, сколько ему было, когда он погиб во Фландрии, в бою при Лоосе 27 сентября 1915 года? Восемнадцать лет.

Я выхожу и смотрю – сперва на солнце, потом на часы. Уже около двух, пора в путь. С легкой сумкой на плече и с картой в руке я иду сперва по тропе, а потом по асфальтовой узкой дороге через холмы – чем дальше, тем пустыннее кругом.

Сельская глубинка – холмы и леса, и очень редкие следы жилья. Я запыхался скорей, чем думал. Тут вот в чем секрет: когда развертываешь карту на столе и на коленях, дорога кажется короткой, как мизинчик, и плоской. А когда начинаешь шагать, она вдруг забирает вверх – да так круто, как нос фрегата, идущего против ветра в шторм! – а потом скатывается вниз – и снова вверх – и снова вниз… В общем, выходит совсем не то, что идти по равнине. И хотя с холмистых вершин открывается захватывающий вид на центральный гористо-лесистый Сассекс (Вильд – старинное название этого края), но через три часа я понял, что все-таки необходимо схитрить.

В конце концов (подумал я) пройдено уже больше половины пути, и если я сейчас «проголосую» и доеду до Баттла на попутке, кому какое дело? Можно будет рассказывать, что проделал весь путь пешком, и я имею на это моральное право, потому что, во-первых, уж больно горки крутые, и во-вторых, остались какие-то миль шесть – мелочь, которая принципиального значения не имеет.

Приняв такое решение, я стал оглядываться на ходу и делать всякие приветливые знаки обгонявшим меня машинам. Машин шло мало: три-четыре за час, не больше. Очень скоро стало ясно, что занятие это бесперспективное, никто не станет останавливаться на пустынной дороге: идешь себе и иди, раз тебе надо. Логично. Вскоре я отчаялся «голосовать» – и сразу взбодрился. Я шагал с какими-то новыми силами в душе и в ногах, горланя разные стихи и песни. В том числе и балладу о Паке:

С тех пор, как Мерлин-чародейНа свет был ведьмою рожден,Известен я среди людейКак весельчак и ветрогон.Но кончен часМоих проказ, И с первым криком петухаМеня уж нет,Простыл и след,Ищите ветра: – Ха-ха-ха!

И тут очередная машина (я сошел на обочину, чтобы пропустить ее) неожиданно остановилась.

– Вас подвезти?

Я не заставил себя упрашивать и, поблагодарив, сел рядом с водителем – весьма пожилым джентльменом с рыжей бородкой и ручьисто-голубыми глазами. Разговорились, как водится. Я назвал свое имя, а он свое.

– Даллингтон? – с удивлением переспросил я. Так называлось поместье, которое Хью получил от Де Акилы.

– Дик Даллингтон, именно так. Я ведь из этих мест. Оказывается, он заприметил меня еще раньше, у киплинговского дома, куда приезжал навестить внука, работающего в музее. Мистер Даллингтон и сам проработал в нем много лет, а теперь на пенсии.

Он удивился, узнав, что я из Москвы. Из такого далека! Откуда же вы знаете здешние места? Ах, да, карта. И компас. Чудеса!

– Ая живу в Баттле, – поведал он. – Битва при Гастингсе, слыхали? Там есть экскурсии в Баттлском аббатстве. Показывают место битвы. Вы можете успеть, они закрываются позже.

Через какие-нибудь десять-пятнадцать минут мы были в Баттле, и мой чудный старик подкатил прямо к кассе музея. Я спросил его, не хочет ли он составить мне компанию.

– Да нет… я там бывал – давно… – загадочно ответил он и уехал.

Два часа спустя я сидел в поезде, идущем в Лондон. Я рассматривал свои сувениры: шелковую закладку с вышитой на ней «Песней контрабандистов» и книги о Киплинге. В одной из них лежало несколько сорванных возле Дома Моряка листьев – дуб и тёрн. Листья ясеня я срывать не стал, чтобы ненароком не натворить колдовства и не позабыть всего, что я увидел в этой поездке. Правда, с Паком мне не удалось повстречаться. Но я почему-то думаю, что он все-таки сопровождал меня в этой день – неслышно и незримо.

Редьярд Киплинг (1886–1932)

Мохнатый шмель – на душистый хмель,Мотылек – на цветок луговой,А цыган идет, куда воля ведет,За своей цыганской звездой!А цыган идет, куда воля ведет,Куда очи его глядят,За звездой вослед он пройдет весь свет –И к подруге придет назад.

От палаток таборных позадиК неизвестности впереди(Восход нас ждет на краю земли) –Уходи, цыган, уходи!

Полосатый змей – в расщелину скал,Жеребец – на простор степей.А цыганская дочь – за любимым в ночь,По закону крови своей.

Дикий вепрь – в глушь торфяных болот,Цапля серая – в камыши.А цыганская дочь – за любимым в ночь,По родству бродяжьей души.

И вдвоем по тропе, навстречу судьбе,Не гадая, в ад или в рай. Так и надо идти, не страшась пути,Хоть на край земли, хоть за край!

Так вперед! – за цыганской звездой кочевой –К синим айсбергам стылых морей,Где искрятся суда от намерзшего льдаПод сияньем полярных огней.

Так вперед – за цыганской звездой кочевой –На закат, где дрожат паруса,И глаза глядят с бесприютной тоскойВ багровеющие небеса.

Так вперед – за цыганской звездой кочевойДо ревущих южных широт,Где свирепая буря, как божья метла,Океанскую пыль метет.

Так вперед – за цыганской звездой кочевой –На свиданье с зарей, на восток,Где, тиха и нежна, розовеет волна,На рассветный вползая песок.

Дикий сокол взмывает за облака,В дебри леса уходит лось.А мужчина должен подругу искать –Исстари так повелось.

Мужчина должен подругу найти –Летите, стрелы дорог!Восход нас ждет на краю земли,И земля – вся у наших ног!

Если

Если ты в обезумевшей, буйной толпеМожешь выстоять, неколебим,Не поддаться смятенью – и верить себе,И простить малодушье другим;Если вытерпеть можешь глухую вражду,Как сраженью, терпенью учась,Пощадить наглеца и забыть клевету,Благородством своим не кичась, –

Если веришь мечте, но не станешь рабомДаже самой прекрасной мечты;Если примешь спокойно Триумф и Разгром,Ибо цену им ведаешь ты;Если зная, что плут извратил твою цель,Правда стала добычей враляИ разрушено всё, что ты строил досель,Ты готов снова строить с нуля, –

Если, бровью не дрогнув, ты можешь опятьДостояньем добытым рискнуть,Всё поставить на карту и всё проиграть,Не жалея об этом ничуть;Если даже уставший, разбитый в бою,Вновь собрать ты умеешь в кулакСилы, нервы, и сердце, и волю своюИ велеть им держаться – «Вот так!» –

Если прямо, без лести умеешь вестиРазговор с королем и с толпой,Если дружбу и злобу встречая в пути,Ты всегда остаешься собой;Если правишь судьбою своей ты один,Каждый миг проживая как век,Значит, ты – настоящий мужчина, мой сын,Даже больше того – Человек!

Заклинание

Возьми в ладонь земли родной,Английский честный перегной,И тихо помолись за тех,Кто в землю лег, – не только тех,Кто память долгую сердецСтяжал как вождь или мудрец, –За всех, кто умер и забытИ вместе с пращурами спит:Прижми их прах к своей груди,Жар лихорадки остуди!

Пусть эта горсть земли роднойУтешит скорбь души больной,Пусть от нее навек пройдетГорячка мыслей и заботИ стихнет тщетная борьбаС судьбою смертного раба, –Чтоб ты постигнул наконец,Как добр и милостив Творец.

Проснись весною до зариИ первоцветов собери,Не позабудь в июньский деньО розах, прячущихся в тень.Левкой осенний на дворе,Вьюнок в холодном декабре,Они – орудья волшебстваОт Пасхи и до Рождества,Твоя подмога в трудный час,Лекарство лучшее для глаз.

Доверься им и успокойВзгляд, затуманенный тоской,И ты сокровище найдешьВ родных долинах – и поймешь,Забыв про грустный календарь,Что каждый из живущих – Царь!

Сотый

Бывает друг, сказал Соломон,Который больше, чем брат.Но прежде, чем встретится в жизни он,Ты ошибешься стократ.Девяносто девять в твоей душеУзрят лишь собственный грех.И только сотый рядом с тобойВстанет – один против всех.

Ни обольщением, ни мольбойДруга не приобрести;Девяносто девять пойдут за тобой,Покуда им по пути,Пока им светит слава твоя,Твоя удача влечет.И только сотый тебя спастиБросится в водоворот.

И будут для друга настежь всегдаТвой кошелек и дом,И можно ему сказать без стыда,О чем говорят с трудом.Девяносто девять станут темнить,Гадая о барыше.И только сотый скажет, как есть,Что у него на душе.Вы оба знаете, как поройСлепая верность нужна;И друг встает за тебя горой,Не спрашивая, чья вина.Девяносто девять, заслыша гром,В кусты убечь норовят.И только сотый пойдет за тобойНа виселицу – и в ад!

Песня варяжских жен