Николай Алл - Русская поэзия Китая: Антология
ЯПОНСКИЙ ВЕЧЕР
В окно мое смотрятся горные вишни…В окно мое смотрятся пики хребтов…Вдали разбиваются волны чуть слышноВ бетонные линии серых молов.
Ты знаешь ли ветер душистый и теплый?Он в вечер японский скользит в городах,И сыплются звезды осколками стекол,И жутко, и странно мне в чуждых садах…
Гитары японской кото в отдаленьиЩемящий и с детства знакомый надрыв…Средь рам раздвижных и в сквозном углубленьиСлегка резонирует странный мотив.
А запах поджаренных свежих каштановИ возглас, понятный мне: «Кори-мамэ»,С далеких и ближних прошедших экрановМгновения жизни сближают в уме…
ЧЕТЫРЕ КАКЕМОНО
Из цикла «Японской кистью»
ВеснаШляпы, шляпы, шляпы — зонтики,А под ними пары голых ног.Поле водное на ломтикиТропки режут вдоль и поперек.
Руки липнут в грязной слякоти;В них зеленые росточки: рис,Как надежды, садят шляпы те —Всю весну качаясь вверх и вниз.
ЛетоВечер. Тихи лягушек дуэты.Спелся даже с цикадой кузнечик!И ласкался — заметило это —С черной бабочкой розовый венчик…
На огонь от моей сигаретыСветлячок налетел по ошибке…А луна — ты придешь для поэта,С ним деля одинокость улыбки…
ОсеньУ щита золотой нимб.Он червленый. На нем воронИ сухая ветка под ним…В отдаленьи — черные горы.
Кто свой мрачный герб бросил?Не Вселенная ли? Нет!Это вид. Это только — ОсеньИ луна, пролившая свет.
ЗимаВетром прорвано бумажное оконце:Чья рука по фолиантам бродит ровно,А другая зябко жмется над жаровней?Тонкая, точеная рука японца…
Вижу чайничек с дымящеюся чашкой,Ноги скрещенные, пестроту подушки…Но прихлопнул ветер дырочку, как вьюшку,И чужая жизнь навек ушла из вашей!
1930 Корея Виктория Янковская и Елизавета Кауфман, жена редактора журнала «Рубеж». Корея, 1934 г.СЧАСТЬЕ
Из цикла «Японской кистью»
Подо мной долинные шири.Цвета неба веер в руках,А на нем нарисован ирис:Вверх и вниз четыре мазка;
Он один, как и веер этот;Тень от бабочки села вдруг:Показался на шелке трепет?Или это от дрожи рук?..
«Жить хотите в веере, бабочка?Этот ирис я вам отдам —Неживой, не отцветет, не в вазочке…Вы же знаете: счастье — обман!»
Тень от бабочки на неживом ирисе…Разве это не счастье само?Потому что счастье — вымысел.
Сейсин, КореяПОБЕГ
Ужасны вы, ненужные часы!Обычно, август, ты мне их бросаешь.И, путаясь в кустах среди росы,Я ласковые веточки кусаю.
В такие дни бегу я не хребтом:Пересекая яростно отроги,Туман вдыхаю воспаленным ртом,О скалы расцарапываю ноги!
Промокнуть и продрогнуть бы насквозь!Устать бы, наконец, до бессознанья!Побольше шрамов, ссадин и заноз,Побольше внешних острых задеваний…
Заглохнет и затупится внутриТо, для чего нет места в этом мире,И четкие корейские хребтыОпять предстанут радостней и шире.
1932 КореяГУСИ
Это ночью пролетали гуси —Над уснувшим городом большой табун;Но от крика их всегда проснусь я,Точно в душу сна вонзается гарпун!
Этот звук всегда одно и то же:Беспокойная тоска, стремленье вдаль…Весь инстинкт бродяжий растревожит,Сдернет память драпирующий вуаль.
Вижу тающие озеринки,И протоки за шуршащим камышом,И ледок последний — паутинка —Исчезающий под утренним лучом.
Распушились вдоль по речке вербы,И тальник набух и покраснел в ветвях,Задрожат охотничие нервы,Сердце, мысли — в пролетающих гусях.
Пойнтер мой проснулся, поднял ушиИ, повизгивая, закусил губу…Милый, мы с тобой родные души —Бросим город весь за фанзу иль избу.
Чтоб она у озера стояла,Где на зорях отдыхает дикий гусь,Где багульник расцветает в скалах,Где была нам незнакома эта грусть…Пойнтер милый, разве это мало?
СиньцзинОСЕННИЙ ПЕРЕЛЕТ
Все в красочном осеннем оперенье,Как распустивший хвост фазан-петух,Крадусь с двустволкой вдоль озер в волненьиИ, точно пойнтер, напрягаю слух.
Слетают утки всплесками прибоя,«На юг! На юг!» — октябрьский их девиз.Ах, поменяться бы своей судьбоюИ с птичьего полета глянуть вниз!
Нежданно — смерть от маленькой дробины,Зато в полете вечном жизни путь,И мир просматривать, как ленту кино,И где понравится — там отдохнуть.
Осенняя утиная фиеста!И бесконечные простор и ширь!..А мы — рабы друзей, вещей и места,Нам узы эти — тяжелее гирь.
И, наглядевшись, я стреляю в стаю…Опомнись. Не завидуй облакам!Мгновенно жизнь утиная простаяБезвольно падает к моим ногам.
И всплески судорожно будят воду…Луна за горизонтом жжет костер.Осенняя вечерняя природаРоняет оперенье вглубь озер.
ВЕСНОЙ
Мы блуждаем весною втроемВ зеленеющих парках столицы.Над весенним, но мутным ручьемОдуванчик цветет златолицый.
И сирени, и яблони тутНепохожи на грустных невольниц —Так обильно, космато цветут…Мне за них не обидно, но больно.
Две-три пагоды выгнули вдальТемно-красные стильные крыши;Горизонт — перламутр и эмаль,Небо майское радостью дышит.
И, как новая вольная мысль,Как контраст старины с современьем, —Самолет чертит гордую высьИ в душе зарождает волненье.
СиньцзинНЕДАВНО
Недавно я видела южное небоИ даже колосья пшеницы…Красивы прообразы нашего хлеба,Колосья, как стрелы-ресницы.
А южное небо совсем не такое —И глубже оно, и звездистей.Но режут экспрессы пространство любое,Я снова в стране этой льдистой.
Здесь реки не синие — реки в оковах.Под небом беснуются галки,Предвестники зим неприютно суровых…Мне лета минувшего жалко!
Синьцзин«Точно раковина, небо на закате…»
Точно раковина, небо на закатеОтливает перламутром и багровым,И луна дневное бёленькое платьеНа глазах сменила золотым покровом.
И в неверном этом переходном светеПочернели чайки и взвились, как листья, —Как сухие листья, что взметает ветер,Как мазки небрежной своенравной кисти.
Я сама не знаю, как случилось это,Заволнилось море, стал прозрачен воздух…И — ушло опять незримо быстро лето,Как, срываясь в ночь, летят в пространство звезды…
КореяХАРБИНСКАЯ ВЕСНА
