Александр Пушкин - Полное собрание стихотворений

Стихотворения 1835 г

(Из Анакреона)

(отрывок)

Узнают коней ретивыхПо их выжженным таврам,Узнают парфян кичливых:По высоким клобукам;Я любовников счастливыхУзнаю по их глазам:[В них сияет пламень томный —Наслаждений знак нескромный.]

Ода LVI

(Из Анакреона)

Поредели, побелелиКудри, честь главы моей,Зубы в деснах ослабели,И потух огонь очей.Сладкой жизни мне немногоПровожать осталось дней:Парка счет ведет им строго,Тартар тени ждет моей.Не воскреснем из-под спуда,Всяк навеки там забыт:Вход туда для всех открыт —Нет исхода уж оттуда.

Ода LVII

Что же сухо в чаше дно?Наливай мне, мальчик резвый,Только пьяное виноРаствори водою трезвой.Мы не скифы, не люблю,Други, пьянствовать бесчинно:Нет, за чашей я поюИль беседую невинно.

Юношу, горько рыдая, ревнивая дева бранила;К ней на плечо преклонен, юноша вдруг задремал.Дева тотчас умолкла, сон его легкий лелея.И улыбалась ему, тихие слезы лия.

Что белеется на горе зеленой?Снег ли то, али лебеди белы?Был бы снег – он уже<?> бы растаял,Были б лебеди – они б улетели.То не снег и не лебеди белы,А шатер Аги Асан-аги.Он лежит в нем, весь люто изранен.Посетили его сестра и матерь,Его люба не могла, застыдилась.Как ему от боли стало легче,Приказал он своей верной любе:"Ты [не] ищи меня в моем белом доме,В белом доме, ни во всем моем роде".Как [услышала] мужнины речи,Запечалилась бедная Кадуна.Она слышит, на двор едут кони;Побежала Ас<ан>-агиница,Хочет броситься, бедная, в окошко,За ней вопят две милые дочки:"Воротися, милая мать наша,Приехал не муж Асан-ага,А приехал брат твой Пинтор<ович><?>."Воротилась Асан-агиница,И повисла она брату на шею —"Братец милый, что за посрамленье!Меня гонят от пятерых деток."

Полководец

У русского царя в чертогах есть палата:Она не золотом, не бархатом богата;Не в ней алмаз венца хранится за стеклом:Но сверху до низу, во всю длину, кругом,Своею кистию свободной и широкойЕе разрисовал художник быстро-окой.Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадон,Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,Ни плясок, ни охот, – а всё плащи, да шпаги,Да лица, полные воинственной отваги.Толпою тесною художник поместилСюда начальников народных наших сил,Покрытых славою чудесного походаИ вечной памятью двенадцатого года.Нередко медленно меж ими я брожуИ на знакомые их образы гляжу,И, мнится, слышу их воинственные клики.Из них уж многих нет; другие, коих ликиЕще так молоды на ярком полотне,Уже состарелись и никнут в тишинеГлавою лавровой…Но в сей толпе суровойОдин меня влечет всех больше. С думой новойВсегда остановлюсь пред ним – и не свожуС него моих очей. Чем долее гляжу,Тем более томим я грустию тяжелой.

Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,Высоко лоснится, и, мнится, залеглаТам грусть великая. Кругом – густая мгла;За ним – военный стан. Спокойный и угрюмый,Он, кажется, глядит с презрительною думой.Свою ли точно мысль художник обнажил,Когда он таковым его изобразил,Или невольное то было вдохновенье, —Но Доу дал ему такое выраженье.

О вождь несчастливый!.. Суров был жребий твой:Всё в жертву ты принес земле тебе чужой.Непроницаемый для взгляда черни дикой,В молчаньи шел один ты с мыслию великой,И в имени твоем звук чуждый не взлюбя,Своими криками преследуя тебя,Народ, таинственно спасаемый тобою,Ругался над твоей священной сединою.И тот, чей острый ум тебя и постигал,В угоду им тебя лукаво порицал…И долго, укреплен могущим убежденьем,Ты был неколебим пред общим заблужденьем;И на полу-пути был должен наконецБезмолвно уступить и лавровый венец,И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —И в полковых рядах сокрыться одиноко.Там, устарелый вождь! как ратник молодой,Свинца веселый свист заслышавший впервой,Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, —Вотще! – [87]

……………………………………………………………………

О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!Жрецы минутного, поклонники успеха!Как часто мимо вас проходит человек,Над кем ругается слепой и буйный век,Но чей высокий лик в грядущем поколеньеПоэта приведет в восторг и в умиленье!

Туча

Последняя туча рассеянной бури!Одна ты несешься по ясной лазури.Одна ты наводишь унылую тень,Одна ты печалишь ликующий день.

Ты небо недавно кругом облегала,И молния грозно тебя обвивала;И ты издавала таинственный громИ алчную землю поила дождем.

Довольно, сокройся! Пора миновалась,Земля освежилась, и буря промчалась,И ветер, лаская листочки древес,Тебя с успокоенных гонит небес.

Из А. Шенье

Покров, упитанный язвительною кровью,Кентавра мстящий дар, ревнивою любовьюАлкиду передан. Алкид его приял,В божественной крови яд быстрый побежал.Се – ярый мученик, в ночи скитаясь, воет;Стопами тяжкими вершину Эты роет;Гнет, ломит древеса; исторженные пниВысоко громоздит; его рукой ониВ костер навалены; он их зажег; он всходит;Недвижим на костре он в небо взор возводит;Под мышцей палица; в ногах немейский левРазостлан. Дунул ветр; поднялся свист и рев;Треща горит костер; и вскоре пламя, воя,Уносит к небесам бессмертный дух героя.

«На Испанию родную…»

На Испанию роднуюПризвал мавра Юлиан.Граф за личную обидуМстить решился королю.

Дочь его Родрик похитил,Обесчестил древний род;Вот за что отчизну предалРаздраженный Юлиан.

Мавры хлынули потокомНа испанские брега.Царство готфов миновалось,И с престола пал Родрик.

Готфы пали не бесславно:Храбро билися они,Долго мавры сомневались,Одолеет кто кого.

Восемь дней сраженье длилось;Спор решен был наконец:Был на поле битвы пойманКонь любимый короля;

Шлем и меч его тяжелый.Были найдены в пыли.Короля почли убитым,И никто не пожалел.

Но Родрик в живых остался,Бился он все восемь дней —Он сперва хотел победы,Там уж смерти лишь алкал.

И кругом свистали стрелы,Не касаяся его,Мимо дротики летали,Шлема меч не рассекал.

Напоследок, утомившись,Соскочил с коня Родрик,Меч с запекшеюся кровьюОт ладони отклеил,

Бросил об земь шлем пернатыйИ блестящую броню.И спасенный мраком ночиС поля битвы он ушел.

От полей кровавой битвыУдаляется Родрик;Короля опередилаВесть о гибели его.

Стариков и бедных женщинНа распутьях видит он;Все толпой бегут от мавровК укрепленным городам.

Все, рыдая, молят богаО спасеньи христиан,Все Родрика проклинают;И проклятья слышит он.

И с поникшею главоюМимо их пройти спешит,И не смеет даже молвить:Помолитесь за него.

Наконец на берег моряВ третий день приходит он.Видит темную пещеруНа пустынном берегу.

В той пещере он находитКрест и заступ – а в углуТруп отшельника и яму,Им изрытую давно.

Тленье трупу не коснулось,Он лежит окостенев,Ожидая погребеньяИ молитвы христиан.

Труп отшельника с молитвой[Схоронил] король,И в пещере поселилсяНад могилою его.

Он питаться стал плодамиИ водою ключевой;И себе могилу вырыл,Как предшественник его.

Короля в уединеньиСтал лукавый искушать,И виденьями ночнымиКраткий сон его мутить.

Он проснется с содроганьем,Полон страха и стыда;Упоение соблазнаСокрушает дух его.

Хочет он молиться богуИ не может. Бес емуШепчет в уши звуки битвыИли страстные слова.

Он в унынии проводитДни и ночи недвижим,Устремив глаза на море,Поминая старину.

Но отшельник, чьи останкиОн усердно схоронил,За него перед всевышнимЗаступился в небесах.

В сновиденьи благодатномОн явился королю,Белой ризою одеянИ сияньем окружен.

И король, объятый страхом,Ниц повергся перед ним,И вещал ему угодник:"Встань – и миру вновь явись.

Ты венец утратил царской,Но господь руке твоейДаст победу над врагами,А душе твоей покой".

Пробудясь, господню волюСердцем он уразумел,И, с пустынею расставшись,В путь отправился король.

Менко Вуич грамоту пишетСвоему побратиму:"Берегися, Черный Георгий,Над тобой подымается туча,Ярый враг извести тебя хочет,Недруг хитрый, Милош ОбреновичОн в Хотин подослал потаенноЯнка младшего с Павл.<ом>

—

Осердился Георгий П.<етрович>,Засверкали черные очи,Нахмурились черные брови —

<Ha Дондукова-Корсакова.)