Юрий Зобнин - Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы
Поэтому и у сотрудников великого князя, несмотря на все очевидные тревоги, были и планы на будущее, и соответствующие амбиции: торжественный весенний переезд Андрея Антоновича с семейством в барские хоромы в доме Соколовского говорит сам за себя. Так что крах карьеры, несомненно, возник для него внезапно, как будто по известной поговорке «Анчутка под руку толкнул». Ахматова тоже видела здесь некую утончённую мистическую иронию, дескать, не успели поселиться в раю, как сатана, разумеется, «позавидовал блаженству человеков»:
Отец «не сошёлся характером» с великим князем Александром Михайловичем и подал в отставку, которая, разумеется, была принята. <…> Семья распалась. <…> Все мы больше никогда не жили вместе.
Как известно, «не сходятся характерами» разводящиеся супруги. Так что причина подачи Андреем Антоновичем прошения об отставке – внезапная и личная ссора с «шефом». Понятны и мстительные мотивы, движущие великим князем: мог бы и не утверждать прошение, написанное под горячую руку, но, «разумеется», утвердил. Утвердил, зная, вероятно, о совершенной неготовности своего ближайшего сотрудника (и бывшего учителя!) к потере жалованья, зная об ожидающей того неминуемой катастрофе. Именно так действует оскорблённая сторона при внезапном расторжении ещё вчера счастливого брака: нарочно старается максимально осложнить изменнику грядущие холостые дни. А что Андрей Антонович был явно не готов к отставке, счёл нужным подчеркнуть даже автор некрологической заметки в «Одесском листке» (1915, 7 сент., подп. «В. П.»):
…Стремление к морю не покидает А. А-ча. Торговое мореплавание – это его сфера. <…> Однако «ничто не вечно под луною», и эту деятельность он должен был оставить. Он вышел в отставку и занял скромное амплуа заведующего статистическим отделом Петербургского городского общественного управления.
Амплуа статистика в городской думе после былых постов генерала-контролёра и ответственного министерского чиновника, действительно, очень скромное и к тому же наверняка возникшее не сразу. А ведь особых накоплений за всеми жизненными приключениями у Андрея Антоновича как-то не случилось. Что же вызвало такое моментальное и разрушительное фиаско?
Обращает на себя дата увольнения: 23 сентября. Если учитывать специфику событий, то всё должно было происходить очень быстро, одно за другим: бурная ссора, прошение об отставке на стол и, без промедления, соответствующая резолюция наискосок. То есть конфликт между великим князем и его сотрудником произошёл в тот же день, 23-го (либо вечером 22-го).
Но как раз накануне размолвки, 20 сентября, когда между Андреем Горенко и Александром Романовым ещё царило полное согласие, в Петербурге открылся Железнодорожный съезд.
Вот и повод для ссоры!
Разрушительные речи (равно как и зажигательные) с трибуны съезда зазвучали сразу. На следующий день, 21-го, в газетах появились сенсационные отчёты, и активно распространялась молва о необычной новости. А 22 и 23 сентября события на съезде железнодорожников обсуждал со знанием дела весь Петербург. Вряд ли сотрудники Главного управления торгового мореплавания были исключением. Позиция их «шефа», великого князя Александра Михайловича – нужно объявить беспощадную войну революционерам! (см. «Воспоминания»). Позиция Андрея Антоновича – …
Нет, жениться фиктивно на протестующих девицах он, наверное, уже не призывал, и дружбой с динамитчиками, как в молодости, не бравировал. Но нигилистическая «шестидесятническая» закваска никуда не делась, а радикальной переоценки ценностей, насколько можно судить, в нём не прозошло. Достаточно было просто выразить сочувствие «революционерам», чтобы горячий великий князь взвился на дыбы. И понять Александра Михайловича можно, ведь возникала прямая угроза его семье, угроза всем высшим ценностям его жизни. В мирной обстановке он, глубокий человек и блестящий профессионал, мог быть, наверное, терпим к инакомыслящим ценным сотрудникам. Но тут-то речь шла о жизни и смерти! Поэтому и ссора с его стороны вышла мгновенной, личной и непримиримой: с глаз долой, да и делу конец!
Так сказать, «не сошлись характерами»!
Но был ли Андрей Антонович таким яростным общественником, чтобы не задумываясь не только о карьерных последствиях, но и об элементарном такте, резать правду прямо в глаза великому князю? Сказать сложно. С уверенностью можно утверждать лишь одно: состояние его в эти дни определяла не только политика. Скандал, учинённый им в казённом ведомстве, явился печальным психологическим финалом затяжной жизненной драмы. Попытаемся представить ход её событий.
1905 год открывается в жизни Андрея Антоновича Горенко Девятым января. Нетрудно представить, как потрясли и возмутили его не только расстрел рабочего шествия, но и последующие полицейские бесчинства нового военного губернатора Дмитрия Трепова, сынка незабвенного генерала Фёдора Фёдоровича Трепова, недостреленного в своё время чтимой Андреем Антоновичем Верой Засулич[287]. Он не мог не ощутить знакомую по молодости сгустившуюся атмосферу ожесточённой общественной борьбы, атмосферу петербургских 1870-х годов. Можно гадать, возникло ли в нём уже тогда, в январе, чувство личной угрозы: ведь ему самому те годы принесли одни несчастья, из которых потом пришлось выпутываться, как из вязкой смертной паутины, едва ли не десяток лет.
А несчастья и сейчас не заставили себя ждать.
В марте, в самый разгар хлопот по переезду из Безымянного переулка на Бульварную улицу, свалилось несчастье первое – заболела старшая дочь. Их отношения после прошлогоднего своевольного замужества Инны на голодранце-студенте были плохи, но отчасти уже выправлялись. Андрей Антонович, сменив гнев на милость, пристроил зятя в канцелярию Русско-Дунайского пароходства и, видимо, собрался всерьёз руководить его карьерой. Болезнь смешала планы: выхлопотав кредит (в том же пароходстве), пришлось отправлять молодую чету на юг.
В апреле пришло горе новое: дочь средняя опозорила фамилию на всё Царское Село. К «декадентской поэтессе» и «лунатичке» Андрей Антонович относился особо: то невозможно раздражался её дурацкими шалостями, то жалел, больную, до слёз, то таскал с собой в мариинскую ложу, любуясь исподволь её восторженно-застывшей физиономией. Проще говоря – это была любимая дочь. К его приятному удивлению, от долговязой скандалистки в последние месяцы не отходил генеральский сын, по общему приговору – первый жених в Царском, а по личному впечатлению – не без будущего и, кажется, с душой и сердцем (отец Ахматовой был единственным в семье, чья приязнь к Гумилёву оставалась всегда неизменной). И вот как ушат помоев – в 15 лет спуталась самым скандальным и подлым образом с двадцатишестилетним хлюстом, родственничком Треповых, который, попользовавшись, исчез без следа! В этом мерзком анекдоте больше всего удручала бодрая уверенность дурочки в каком-то продолжении «романа»! И от тоскливой досады, от тупой безнадёжности и боли, Андрей Антонович крыл её, съёжившуюся, по-флотски, выражениями, подзабытыми со времён вахтенных бдений на «Казбеке». Та бледнела до обморочной белизны и начинала истерически блажить. Добро бы просто плакала, а то выкликала, давясь слезами, угрожающую чушь. И он крыл её, загубившую ни за грош всю свою жизнь, ещё страшнее. Что с ней теперь делать, Андрей Антонович не представлял.
А в мае грянула Цусима (без комментариев)! А в июне у старшего сына заподозрили туберкулёз! Теперь, с помощью знакомого директора евпаторийского порта, к счастью, оказавшегося в столице, Андрея пришлось срочно пристраивать в местную гимназию, а всех детей в пожарном порядке отправлять в Евпаторию, где у Инны и Сергея Штейнов уже было снято жильё. В этой спешке для Андрея Антоновича была одна лишь горькая радость: с глаз долой убиралась и дочь-пророчица, над которой уже в открытую потешались все вокруг и которую Андрей Антонович перестал выносить вовсе. Дети уезжали с Моникой Шульц: Инна Эразмовна задержалась в Царском улаживать перед неожиданным долгим отъездом обычные в подобных случаях хозяйственные и прочие дела.
В августе уехала и она, очевидно вместе с зятем. Штейн перемещал жену, здоровье которой всё это время только ухудшалось, из Крыма на Кавказ, в Сухумскую санаторию для чахоточных (это ещё один кредит и полная безнадёжность). Андрей Антонович остаётся в роскошной «барской квартире» совсем один, но едва ли он проводит в Царском Селе много времени. И надо признать: великое счастье, что рядом с ним Елена Стран-нолюбская, ибо, представляя вот так, шаг за шагом, всё разрушительное действие, которое постоянно производили в нём мытарства 1905 года, испытываешь просто суеверный страх. А ведь надо ещё добавить раздражающий общественный фон, то самое, разлитое в воздухе безумие. Тем более, что главной ареной летних кровавых возмущений становятся родные Андрею Антоновичу Одесса и Севастополь, к известиям откуда он не может быть равнодушным…
