Мудрецы. Цари. Поэты - Тимур Касимович Зульфикаров
И где сосок и где горлышко? где где где?
Летели блаженные летели и сомлели тленные… сомлели…
Ата ата ужель, ужели?..
Ата я плачу а цветастая курпача недвижна, а в ней ваше тело, тело тело… Ужели?
Ата уже пчелы улетели. Ата пойдемте в рощи, в сады лепетные… Ужели?..
Сынок сынок Омар Омар поэт… зачем… зачем… зачем петух в немой в глухой ночи зачем поэт в империи стрелы победной смертной В Империи Стрелы Победной Смертной?..
Сынок, скажи соседу Учкуну-Мирзе, что я прощаю ту стрелу блаженную!.. Скажи сынок… Хайна хананха-ла!.. Хайна хананхала!..
Прощай стрела блаженная!.. блаженная!..
Летели пчелы ярые медовые летели да сомлели тленные сомлели… Ата ужель? ужель? ужель? ужель?
Ужели?..
Не уходи волна блаженная…
Ата, ужели?..
СМЕРТЬ
Но! Ата дальний омытый мертвый побудьте со мной у последнего саманного дувала (и он уже рушится и осыпается на меня…)
Шайдилла!.. ай! ай… меня палого лижет стадо многоязыкое и ангел Азраил с бараньими текучими переливчатыми глазами стоит жует жует рукав моего шелкового чапана…
В ночь возвращающихся стад, в ночь возвращающихся стад стад…
О стада возьмите меня примите!..
И уйдете в ночь напоенных молочных теснящихся возвращающихся стад и Пастух не отличит вас от овец темнеющих!.. и псы-волкодавы не учуют сторожевые…
Но Господь знает…
Ата побудьте со мной в исходе моем в возврате моем в ночь возвращающихся стад…
Я не говорю я не говорю как неверные Пророку: неужели неужели мы снова оживем после того, как были уже мертвыми и обратились в прах? Слишком далек возврат такой…
Нет! не говорю так… ата, побудьте со мной…
Сынок сынок сынок Омарджан Омарджан, я тут, я с тобой, я средь смертных стад, это Ангел Азраил с бараньими текучими глазами жует рукав моего моего зеленого дряхлого бухарского бекасабового чапана… Но но но сынок Омарджан, пойди скажи соседу Учкуну-Мирзе (он мается он страждет сынок!) скажи Учкуну-Мирзе, что я прощаю ту стрелу блаженную, что я уже тогда простил, на минарете… Пойди скажи Омар!..
Пророк сказал в исходе своем с последнего минбара: о, мусульмане, если я ударил кого-нибудь из вас — вот спина моя, пусть и он ударит меня… Если кто-нибудь обижен мною — пусть он воздаст мне обидой за обиду… Если я похитил чье-нибудь добро — пусть отнимет его у меня обратно… Не бойтесь навлечь на себя гнев мой— зло не в моей природе…
Пойди скажи Учкуну-Мирзе, что я прощаю ту стрелу блаженную…
Да, ата…
Да!..
Но!..
Ужели?..
ПЫЛЬ! ПЫЛЬ…
Учкун-Мирза! Учкун-Мирза!.. Откройте ваши глухие ворота! Откройте!.. Там мой отец лежит мертвый! Омытый на последней грушевой доске… Откройте!..
…Омытые! омытые для савана — вы только теперь стали Чистыми!
Омытые! на смертном одре — вы только стали Чистыми…
Возлежащие в пирах земных, в туях дня и ночи, при дастарханах, в утехах тела возлежащие, таящие, тратящие, жгущие свечи и во дне, а ныне лежащие лежащие лежащие на немом смертном ложе, на последней грушевой доске омываемые… омытые перед саваном…
Омытые перед саваном — вы только теперь стали Чистыми!.. да!..
Шайдилла!.. Учкун-Мирза, там мой отец ата Ибрахим лежит омытый на грушевой доске — он простил вас, он простил ту стрелу блаженную!
Учкун-Мирза, откройте ваши глухие пыльные врата сельджука!..
Учкун-Мирза блаженный!.. Откройте врата глухие беспробудные убийцы сельджука!..
Я бью кулаками о ворота, но они глухи…
Друг, друг мой — тебя уже нет, но врата твоего дома открыты…
Друг, друг мой — тебя уже нет, но врата твоего дома открыты…
Друг мой друг посмертный тебя уже нет и врата твоего дома закрыты…
Я бью обдираю обиваю кулаки о глухие пыльные ворота локайца — пастуха Учкуна-Мирзы… Друга посмертного моего отца отца отца…
Но он пасет на дальних пастбищах, на травяных одичалых лугах-джайлоо…
Но он пасет на дальних пастбищах, на травяных одичалых лугах-джайлоо…
И не знает. И не знает…
Но!..
Расцветал на дальних вешних пастбищах окот лазоревых фисташковых ягнят!..
Расцветал на дальних смертных пастбищах окот каракулевых овечьих скорых сырых слепых ягнят святых дитять!..
Расцветал краткими текучими стелющимися живыми терпкими густыми маками под ножами пастухов… под ножом пастуха Учкуна-Мирзы…
…Талые талые ай тало горлицы воспыот у родников у родников у дальних пастбищ родников!..
А! ой!..
В суфийских деревах фисташковых стоял стоял пророк
В суфийских деревах цветущих опадающих фисташковых стоял
стоял возждал пророк пророк пророк
И со дерев арчи со млечных со пахучих со смолистых сотекло
текло текло текло в уста разъятые в блаженные оленье божье
божье живое реющих джейранов мумиё целебно мумиё
И пастбище лазоревых ягнят ягнят дитять фисташковых овечьих
урожденных травяных ой уповало уповало да цвело
цвело
цвело
И пастбище барашков агнцев мятных слепых святых от ножей
локайских узких сладких истекало молодою краткой кровью
истекало истекало истекло живыми маками цвело
цвело бездумное цвело цвело
И тало тало чуя чуя дико дико горлицы кричали тало тало
у ручьев у маковых у ручейков
И горестно ступал по пастбищу кричащих горлиц
горестный пророк
И горестно ступал неся в устах святое мумиё
И со дерев арчовых долгое целебное струилось божее святое
мумиё
Но было пастбище ягнят фисташковых лазоревых
барашковых ягнят
уже мертво
Уже мертво…
…Но! я обдираю руки, кожу, пальцы о ворота глухие, а там, на пастбищах, цветут овечьи скорые фисташки цветущие фисташки!.. Там там там окот лазоревых кратких каракулевых ягнят, там Учкун-Мирза, там он устал от ножа, там он пьет айран из кашгарской косы-пиалы, там среди убитых ягнят он не знает, не знает о своем мертвом друге Ата Ибрахиме, о стреле прощенной…
И вот вы следите, как наливаются ваши чреватые стада…
И вот вы оберегаете ощупываете нежно землистыми пальцами тучные животы ваших овец, а не знаете о ваших дочерях…
И не знаете о ваших дочерях тайно наливающихся роящихся теснящихся в павлиньих тесных изорах-шаро-варах, в вольных широких занданийских бухарских одеждах, в ночных жарких слепых одеялах!..
И не знаете о ваших дочерях тайно наливающихся в широких исфаханских одеждах…
И не знаете о ваших дочерях, прибывающих, как реки вешние ночные слепые тайные…
Ай! Шайдилла!.. Блаженны все человеки! И согрешившие и понесшие в тайных одеялах!..
Но! но! но! но!
